Продолжение не следует [Алексей Михайлович Курбак] (fb2) читать постранично

Алексей Курбак Продолжение не следует

Необходимое предисловие

Я расскажу тебе много хорошего в ночь у костра… Замечательные слова из прекрасной песни. Так уж повелось: каждому рассказчику свойственно стремление говорить. Самому с собой — неинтересно, поэтому нужен хотя бы один слушатель. Говорящий хочет высказать накопившееся к тому моменту внутри, наплести побольше, а к хорошему он автоматически причисляет всё сказанное. И льются речи бесконечные…

А слушателю, наоборот, желательно покороче, конкретно и ёмко. Слушающий в этом процессе имеет целью получение информации. Сказки на ночь хороши в раннем детстве, в качестве снотворного.

Интересно, кто-нибудь из взрослых сможет вспомнить, сколько рассказанных мамой-папой сказочек про белого бычка и красную шапочку он дослушал до конца? В процентном отношении? Наверняка не сто, а гораздо меньше — слушал-слушал, да и заснул, как и требовалось.

Ситуации у костра тоже могут разниться. Два варианта напрашиваются сразу. Первый: приехали двое приятелей. Костер, естественно. Откупорили привезенное с собой… Завтра на утреннюю зорьку — плотва, окуньки… Лещи, если повезет. И тут наш Рассказчик взялся за дело всерьез. Слово, другое, сто, двести и так далее.

Слушателю поспать бы, утром ведь вставать раненько, снасти уже готовы, червячки пока живы, шевелятся… А он все говорит, говорит. Хорошо, если второй, молчаливый, имеет достаточно воли и здравого смысла, чтобы на самом интересном, с точки зрения первого, месте включить холодный душ.

— Э-а-эых!.. — подавляя зевок, — Ну, ты тут поговори еще, а я — спать. А то рыба уже скоро заиграет, а мы не готовы…

И тут опять две возможности. Либо — враги на всю оставшуюся жизнь, либо — нормальный улов.

Вариант второй: тот, песенный. Они — не просто так пришли в этот лес, на эту полянку, Он и Она. Природа, костерок, озеро или речушка — это все не главное. Главное — они здесь вдвоем. Костер дает временное тепло, а основное, постоянное, совместное — ожидает в палатке или шалаше, где с милым рай.

А милый… Милому не до того. Он — рассказчик. Он говорит, говорит… Она уже устала. Она уже к нему и так, и этак, а он все говорит…

Остановись, дурень! Она ведь не слушать тебя пришла в этот лес, на эту полянку, к этому костру. И басенка — якобы женщина любит ушами, придумана совсем не женщиной! Будь это так на самом деле, боюсь себе представить, что рисовали бы в учебниках анатомии. Про камасутру вообще лучше не упоминать…

Остановись, закрой рот на замок и дай волю рукам, пока не поздно. Ибо есть в мире два главных чувства, для которых природа, к сожалению, не придумала специальных органов. Первое — чувство юмора. А второе, и самое главное — чувство МЕРЫ!

Тошкины слезы

Солдат ребенка не обидит… Звучит привычно, неоспоримо, давным-давно считается аксиомой. Но Антон, вспоминая детские годы, то босоногое лето, жгучее солнце, бурчание в вечно пустом животе, речку с «солдатской» купальней, не признавал эту аксиому. Лет до восемнадцати ни за что не мог с ней согласиться.

Грызла давняя обида, жгла, покоя не давала. Хоть и ослабела со временем, но не забывалась никак. Ну, в самом деле — зачем, почему этот здоровый, жилистый, с парашютной наколкой, так с ним?.. Что ему пацан сделал?

Тем далеким летом, в шестьдесят седьмом, на Витьбе солдаты обосновались. Тошкин родной город хоть и не из самых больших, а все в наличии — в центре здания огромные — универмаг, гостиница, вокзал. Панельные и кирпичные жилые дома по пять этажей, театр свой с колоннами, парк культуры и отдыха с танцплощадкой и специальной ракушкой для оркестра. Антон однажды видел, как на блестящих трубах играли — мама взяла после детсада собой в универмаг, ему даже мороженое тогда досталось, эскимо на палочке. В шоколаде, вкусное до невозможности.

И все равно на окраине, где вырос, было интереснее. Особенно летом. По асфальту босиком не походишь, пятки пригорят, а на Тошкиной улице — никакого асфальта. Да и тихо — ни тебе трамваев, ни автобусов, изредка машина проедет, напылит… Ну, еще отцовский самосвал заезжал. Домики все в один этаж, с садами-огородами, по одной стороне. А по другую — поле с километр до самой речки, кое-где березки, елочки. Раздолье!

Вообще Антоном его называли редко. Бывало, конечно, по-взрослому, даже с отчеством — Васильевич, но это раз в полугодие, при обновлении классных журналов. В остальное время он был Тошкой. Тошиком. Иногда, гады, «тощиком» дразнили. Ну да, ребра у него вечно торчали, пересчитать было легко, хотя на отсутствие аппетита парнишка не жаловался.

А тогда таких упитанных, как сейчас, среди пацанов считай и не бывало. Если попадется кто с толстой попой и животиком — тут же «жир-трестом» окрестят. Росли поджарыми, подвижными и хвастались, у кого бицепсы покрепче, загар потемнее. Поэтому как лето — сандалии долой, и в одних трусах на речку. Там и пропадали целыми днями — купались до посинения, загорали, в