Помазанник [Фиона Маклауд] (fb2) читать постранично, страница - 2

невидимым, с рыданиями огибал остров… все это действовало на меня столь угнетающе, что я резко остановилась, намереваясь завершить прогулку и вернуться обратно в дом, где, по крайней мере, было тепло, и Энн развлекала бы меня песнями, склонившись над своей пряжей.

Но когда я взглянула в лицо моему спутнику, то взаправду увидела сияющий внутри него свет. Взгляд его был устремлен на неприступный участок земли, где среди нагромождения круглых белых валунов кисла гнилая картошка. Я до сих пор помню их, эти странные, отстраненные синие глаза — они казались мне огнями тихой радости, светильниками покоя.

— Ты смотришь на Ахнакарн? (так назывался тот тракт), — спросила я, как мне показалось, шепотом.

— Да, — медленно ответил Аласдер. — На него. Это прекрасно, до чего же прекрасно! О Боже, как прекрасен этот чудесный мир!

Не знаю, что заставило меня так поступить, но я рухнула на ближайшую поросшую вереском гряду и разразилась судорожными рыданиями.

Аласдер наклонился и поднял меня своими сильными руками, успокаивая мягкими прикосновениями и ласковыми словами.

— Скажи мне, мой олененок, что случилось? Что за беда? — спрашивал он снова и снова.

— Дело в тебе… тебе, Аласдер, — наконец-то еле-еле удалось мне вымолвить. — Мне становится страшно, когда ты говоришь слова вроде тех, что произнес только что. Ты, должно быть, fey, одержимый. Почему, ну почему ты называешь это ненавистное, отвратительное поле прекрасным… в такой тоскливый день… и… и это после всего, что случилось… о Аласдер?

Я помню, что он взял свой плед, расстелил его на мокром вереске, а затем усадил меня рядом с собой:

— Разве это не прекрасно, мой олененок? — спросил Аласдер со слезами на глазах. Затем, не дожидаясь моего ответа, он тихо произнес, — хорошо, милая, я расскажу тебе.

Он сидел так — странно неподвижно, затаив дыхание, — как мне показалось, минуту или больше. А затем заговорил:

— Я был подростком, еще совсем ребенком, когда произошло событие, следы которого уводят за Радужные столпы Каэр-ши^[1]. — Здесь он сделал паузу, возможно, чтобы посмотреть, понимаю ли я, о чем идет речь. Конечно же, мне был ясен смысл его слов, поскольку я была хорошо знакома со всем, что касалось историй о фейри. — Я бродил по вересковой пустоши в то чудесное время года, когда мед сочится из колокольчиков и чашечек цветов. Мне всегда нравились острова и море. Возможно, это было глупо, но в тот золотистый день на меня нахлынула такая радость, что я бросился на землю, целуя горячую, сладкую листву, и погрузил в нее свои руки, всхлипывая от смутного, странного томления. Наконец я вытянулся, закрыл глаза и лежал так, преисполнившись покоя. Внезапно я ощутил, как из зарослей вереска появились две крошечные руки и прижали что-то мягкое и благоуханное к моим векам. Когда я вновь их открыл, то не увидел ничего необычного. Вокруг никого не было видно. Но я услышал чей-то шепот: «Встань и немедля покинь это место, и не выходи этой ночью на улицу, дабы с тобой не случилось несчастья». Я повиновался и, дрожа, пошел домой. Тогда мне показалось, со мной не произошло ничего особенного, но с тех пор я стал совсем другим человеком. Никогда больше я не мог смотреть тем же взором, что мои братья, отец или жители островов, на вещи, что казались им уродливыми или унылыми. Мой отец частенько сердился на меня и называл дураком. Всякий раз, когда мой взгляд падал на эти пустынные земли, они казались мне прекрасными, озаренными волшебным светом. В конце концов, мой отец так ожесточился, что, насмешки ради, велел мне отправиться в город, чтобы я узрел там убожество и мерзкое уродство, в которых живут тамошние люди. Но ничего не изменилось: в местах, которые там называются трущобами, среди смога фабрик, грязи и нищеты, все то, что видели другие, мне казалось лишь зыбкими, мимолетными тенями. А то, что предстало моему взору, отличалось дивной красотой, сияя странным великолепием; лица мужчин и женщин были чистыми и прекрасными, а души их — незапятнанными. В итоге, усталый и сбитый с толку своими вынужденными поисками, я вернулся в Эйланмор. В день моего возвращения у нас дома гостила Мораг — Мораг с Водопадов. Она повернулась к моему отцу и обрушилась на него с упреками, обзывая слепцом и глупцом. «У него белый свет на челе, — объявила она. — Я вижу его, словно мерцающий огонек, прыгающий среди морских волн, когда ветер дует с юга в грозовую погоду. Его помазали Волшебной мазью. Он повстречался с Мудрым народом. Этот дар останется с ним до самого дня его смерти, если duinshee^[2] вообще может умереть, будучи уже покойником, рожденным заново. Тот, кого коснулись Волшебной мазью, видит все уродливое, тоскливое и печальное сквозь вуаль чарующей красоты. Так было во все времена, с тех пор, как Мак-Альпайн правил от моря до моря, и так же обстоит дело сейчас с Аласдером, твоим сыном».

— Вот и все, мой олененок, и именно поэтому мои братья, когда сердятся, иногда называют меня