Помазанник [Фиона Маклауд] (fb2) читать постранично

Фиона Маклауд «Помазанник» Fiona MacLeod «The Anointed Man» (1895)

Из семи братьев Аханна — отпрысков Роберта Аханна из рода Аханна, что обитает в Галлоуэе, самовольно удалившегося на дальний север из-за ожесточенной вражды со своими сородичами, — которые жили на Эйланморе, одном из Летних островов, не было ни одного, кто не считался бы, в той или иной степени, либо время от времени, fey, то есть, одержимым.

Несомненно, мне еще представится случай поведать обо всех и каждом из них, и, конечно же, о старшем и младшем — ибо то были самые странные люди из всех, которых я знала или встречала в кельтских землях, от морских пастбищ Солуэя до затянутых водорослями пляжей Льюса. Джеймс, седьмой из братьев, оказался тем, на кого злая судьба обрушилась с последним и особенно тяжким ударом. Когда-нибудь, возможно, я поведаю полную историю его странной жизни, трагического падения и печального конца. Так получилось, что лучше всех я знала старшего и младшего из братьев, Аласдера и Джеймса. Что касается остальных, — Роберта, Аллана, Уильяма, Маркуса и Глума, — то из них никто не выжил, кроме последнего, если ему действительно это удалось, и люди не врут, что видели его много лет назад. О Глуме (странное и необъяснимое имя, которое раньше приводило меня в ужас, тем более, что по жестокости выпавшей ему судьбы оно больше подошло бы шестому брату, Роберту Аханна) я не знаю ничего, кроме того, что десять или более лет назад его заметили среди монахов-иезуитов в Риме, куда он залетел, словно перелетная птица. Как он там оказался и в какие страны направился дальше — все мои расспросы не дали никакого результата. Два года назад один из моих родственников рассказал, что Глум мертв; якобы его убил какой-то мексиканский дворянин в старинном заморском городе Эспаньоле. Несомненно, это похоже на правду, хотя меня всегда одолевает смутное беспокойство, когда я думаю о Глуме, словно он до сих пор странствует по свету — как будто его ноги уже побелели от дорожной пыли, вздымающейся на дороге, ведущей к моему дому.

Но сейчас я собираюсь вести речь об Аласдере Аханна. Он был моим дорогим другом, хотя ему тогда исполнилось сорок лет, а я была девушкой вдвое моложе его. У нас было много общего, и я никогда не знала более дружелюбного человека, несмотря на то, что люди дали ему прозвище «Молчун». Был он высоким и худощавым, субтильного телосложения. Глаза его отливали туманной синевой, навевающей мысли о дыме, поднимающемся над лесной чащей. Раньше мне казалось, что они похожи на озера, что тянутся среди камней и окруженных зарослями вощанки болот в Уисте, где я имела обыкновение предаваться мечтам в детстве.

Когда он улыбался, я часто замечала, как его лицо озарялось удивительным светом. То был свет такой безмятежной радости, какой иногда источают молодые матери, склонившиеся над колыбелью своего первенца. Но почему-то я никогда не задумывалась об этом, даже когда слышала, не понимая причины, полупрезрительную, полублагоговейную издёвку, с которой к нему временами обращались не только братья, но даже его отец. Помню, однажды я была озадачена, когда в пасмурный августовский день, в самый разгар ненастья, услышала, как Глум бросил с сердитой насмешкой: «Вот он, наш Помазанник!». Я посмотрела, куда он указывал, но увидела лишь, что, невзирая на унылый холод, испорченный урожай и гниющий у него под ногами картофель, Аласдер с улыбкой медленно бредет куда-то вдаль, окидывая радостным взором простирающиеся вокруг серые просторы, что убегали за линию горизонта.

После этого случая прошел год, — я запомнила дату, поскольку то был мой последний визит в Эйланмор, — и мне открылся смысл его фразы. Мы с Аласдером прогуливались, держа путь на запад, вслед заходящему солнцу. Свет, падающий на его лицо, как будто исходил изнутри; когда я, ощутив благоговейный трепет, отвернулась и вновь бросила взгляд на западный небосвод, то увидела, что красота заката уже поблекла, поскольку вечер был пасмурный и грозил вскоре разразиться дождем. Аласдер пребывал в печали. Тремя месяцами ранее утонули его братья Аллан и Уильям; месяц спустя другой его брат, Роберт, заболел, и сидел теперь все время рядом с очагом, с самого утра и до вечерней закладки торфа, обликом напоминая скелет с большими, выпученными глазами: дрожащий, угрюмый и молчаливый. На большой кровати, в комнате над кухней, лежал разбитый параличом старый Роберт Аханна. Для меня это была бы невыносимая обстановка, если бы не Аласдер и Джеймс, но, прежде всего — моя любимая подруга Энн Гиллеспи, племянница Аханна, озарявшая своим присутствием его мрачный дом, словно яркий солнечный лучик.

Шагая рядом с Аласдером, я ощущала почти невыносимое бремя депрессии. Дом, который мы покинули, был невероятно унылым, как и раскисшие от дождя пастбища; унылой была каменистая пустошь, которую мы пересекали, где царила полная тишина, если не считать пронзительного плача кроншнепов; и особенно унылым казался шум океана, который, оставаясь