Дети из детского дома напротив [Юлия Июльская] (fb2) читать онлайн

Юлия Июльская Дети из детского дома напротив

Читателю

Человек не рождается злодеем. Человек им становится. И благодаря, и вопреки. Старая истина, веками разрушающая мир.

Это была простая история, которая случилась когда-то, в каком-то ноябре, в самом непримечательном городе с выдуманным названием. Почти сказка. О добре и зле. Невозможная.

Но… в истории так много героев, характеров, судеб, так много того, что осталось за…

Всегда остается послесловие. Иногда оно звучит тишиной. Послесловие можно пропустить и оставить себе тишину. Можно прочитать после всего рассказа и перевернуть весь смысл.

«В каждом из нас живут два медведя. Один медведь это добро, сострадание, любовь, доверие. А другой это извечное зло, страх, стыд и саморазрушение. И кто победит? Он ответил, тот, которого ты кормишь».

Новые мутанты. 2020. Фильм.

Marvel Entertainment, Twentieth Century Fox

Глава

1.

Идеальная ночь

Свет фар пронзил черную ночь, как стрела, — быстро и резко рассек морозный ноябрьский воздух и встретился со светом тусклого фонаря на краю улицы, который освещал позавчерашние следы дождя.

Он шел быстро, перепрыгивая лужи, низко опустив голову, словно в этом одиноком свете фар его узнают. Для надежности надвинул капюшон старой куртки.

Свет фар погас, и черная машина стала бесшумной и невидимой, слилась с чернотой ночи.

Дверца машины отворилась, едва ли он приблизился к ней. Неловко, осторожно, стесняясь своей простоты и забрызганных кроссовок, он сел в салон, в котором было темно и душно.

Он оказался рядом с человеком, детально рассматривавшим окно машины.

Это был человек, который считал себя очень важным. Все большие дела можно было решить только с его помощью. Важный человек для неважных, маленьких людей. В кругу высшей лиги человек был ничего незначащим вторым, или третьим, или пятым звеном.

Человек, сидевший у окна, даже не повернулся.

Он начал говорить: тихо, неуверенно, волнительно. Сначала — о хорошем, об успехах. Человек кивал и даже хвалил. Теперь и его похвалит начальство.

Затем — о будущем, грядущем. О намеченных планах.

Беседа подходила к концу, и следовало сообщить о явных проблемах. И не было бы это так страшно, если бы не касалось его единственных близких людей — друзей. Случились бы эти проблемы с чужими, незнакомыми — он бы уже все решил.

Человек выслушал, впервые повернулся и заговорил. Он тоже волновался, ведь сорвать дело, значит упустить выгоду и показать себя непрофессионалом. А важный человек ни одного дела не провалил.

Все оказалось предельно ясным и понятным. Он хотел возразить, но и сам понимал опасность промедления. Для успокоения совести и терзающих порывов души молодого дилетанта человек протянул ему конверт.

Он выбрался из машины. Та мгновенно испарилась и яркий свет включившихся фар вместе с ней. Остался лишь тусклый фонарь и лужи, отражающие его свет. Через минуты и фонарь закончил свою службу: лампа сгорела.

Сегодня была идеальная ночь. После дождя — сыро, холодно, темно, малолюдно. Идеальная ночь для преступления.

Дверь скрипнула. Здоровый, краснощекий мальчишка с рюкзаком за плечами весело помахал, прощаясь. Он помахал в ответ. Тренировка закончилась, и ученик растворился за дверью в темноте. Мальчишка сегодня слишком долго копался и уходил последним. После его ухода спортивный зал опустел.

Он по-доброму завидовал этому мальчишке. Дома его ждали: бабушка заботливо покормит его, мама со всей строгостью проверит уроки, а дедушка будет защищать от ее нравоучений. Они у него есть, они живы, они рядом.

И сейчас, сам того не понимая, этот мальчишка — самый счастливый человек.

На стуле с газетой в руках сидел охранник Павлович.

В этой спортивной секции он работал уже третий год и неизменно у дверей дежурил Павлович.

Павлович, как обычно, пожаловался на жизнь, погоду, на дороговизну и на то, что нынешние кроссворды довольно скучные.

Он, улыбаясь, пожелал Павловичу спокойного дежурства. Тот что-то пробурчал и скрылся за газетой.

За дверью встречали потоки свежего воздуха и лужи, растянувшиеся как ядовитые змеи — они извиваются параллельно с бордюром. Где-то фонари гасли, где-то вспыхивали, привлекая ночных бабочек.

Черным уже было закрашено все небо. Поздний вечер, полуночь. Улица провожала на другую улицу, каждая была темнее и пустыннее предыдущей. Несколько угрюмых теней пронеслись мимо, съежившись под плащами. Поздняя осень во всей красе — холод и мрак, и это наводило еще большую тоску.

И все-таки он любил этот город. Вечную серость провинциальных городов — серый асфальт, серые дома, серые крыши, — он не считал раздражающей. Серость, которая сводит с ума приезжих, была такой родной.

За неделю накопилось много дел. Он уже все распланировал. Самое главное — нужно было поговорить со своим другом, вразумить его. В голове крутились будущие планы, долгожданная встреча, уютный вечер у телевизора, друзья, работа, которая вне работы….

Посторонний шум вмешался в плавный ход его мыслей. Шаги: быстрые, но нерешительные, неловкие. Кто-то спешил.

Он решил не отвлекаться. Сколько таких бедолаг — работающих допоздна? И тоже спешат домой, и тоже жаждут встреч.… И любящие семьи их ждут.

Еще один переулок и наконец, он попадет домой.

Мысли о прошлом, о семье опять заволокли его сознание.

И все-таки он тоже был счастливым человеком, как и тот мальчишка. У него была семья — друзья и ученики, которых он тренировал. У него есть мечта и цели, а значит, есть и будущее. Ах, как же прекрасен этот мир с ледяным ветром, разбегающимися под ногами лужицами, домами серого цвета, разбитым фонарем.

Чьи-то шаги становились громче, человек сокращал расстояние, навязчиво петляя сзади. Он был очень близко, наступал на ноги.

Непонятное движение чужой руки заставило его обернуться. Он улыбнулся, узнав человека, и удивился этой встречи. Человек тут быть не должен. Он был в смятении.

Рябь воды в луже подсвечивал единственный фонарь, где-то в конце переулка. По луже одиноко проплывал осенний лист.

Миг. Блеск серебристого ножа. Несколько резких движений: он замер и упал рядом с лужей. Вода стала бордово-алой, капли крови, словно паутинка расплелись по листу. Брелок с ключами, которые он уже приготовил, выпали из руки. Серебристый медвежонок, сжимающий крошечный ключ, утонул в луже. Один миг. Мир померк.

Утреннее небо затянула серая сплошная пелена: то ли последствия дождя прошлого, то ли угроза будущего.

Он бежал. По мокрой дорожке, укрытой опавшими листьями, по ноябрьским улицам, по пустым переулкам.

Уже две недели он вставал задолго до рассвета и бегал до изнеможения, до первых сонных людей, бредущих на работу.

В голове то и дело маячили картинки из прошлого, из детства. Двор детского дома, яркие зеленые деревья до небес. Много ребят вокруг — играющих, бегающих, добрых, злых, дружелюбных, завистливых. И врагов, и друзей.

И однажды нашелся и друг, и враг.

Верный друг, протянувший руку в беде. Однажды его защитил маленький мальчик от взрослых, самодовольных подростков, намеревающихся забрать игрушку у более слабого. Такой же маленький ребенок, не побоялся, не отвернулся. Тот мальчик всегда был хранителем справедливости, творцом доброты, олицетворением мудрости в мире злом и бездушном. Тот мальчик был человеком.

Мальчик вырос и остался верным другом и справедливым человеком, храбрым и смелым. Друг научил проявлять милосердие, радоваться и верить, ценить жизнь. Он всегда улыбался тем, кем дорожил. Отныне только с фотографий…

Память как кинолента показывала все больше, все дальше. Счастливые моменты с друзьями. Радости встреч, горечь разлук…

Горечь разлук особенно тяжело ему далась. Прошло две недели с того тяжелого и бессмысленного дня. Дня, когда мальчика, хранившего доброту в своем сердце, не стало. Его убили. Просто и несправедливо: ночь, улица, фонарь и нож вместо аптеки.

Человек убил его лучшего друга. Разве можно назвать его человеком? Вероятно, у него были причины, мотивы, обида или месть, или еще что-то… Или это было случайное столкновение. Но друга не было.

А враг был. Неизвестный, безликий. Враг скрывался под черным капюшоном и бродил где-то неподалеку. Он всегда был в темноте. Как любой самый опасный зверь охотился ночью. Ночь — это всегда время зла. Как было написано в самой знаменитой книге Артура Конан Дойла, «…в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно…».

Прошло две недели. Ничего не поменялось. Боль все также жгла изнутри. Отчаянно хотелось вынырнуть, словно из толщи воды, с самого дна океана.

Единственной мечтой было вернуться в прошлое и остаться там. Но время продолжало бежать быстрее, чем он. Как жаль, что часы останавливаются, а время никогда.

Он добежал. Рассвет. Хотя небо оставалось пасмурным, тучи одна за другой шли в беспрерывном караване. От ночи не осталось следа. Любая тьма не вечна. Ночь одолел день.

Одна из бесчисленных туч разорвалась и рассыпалась сотней мелких капель. Первые капли дождя сегодня. Небо плакало уже две недели с самого утра и до позднего вечера. И никто не знал, как прогнать дожди, если они ни света, ни тьмы не боятся…

Послесловие. Не зарекайся, милый друг

Он был самым счастливым ребенком на свете. В его жизни не было перемен.

В понедельник он корпел над математикой, самый трудный день — самый первый день, как первый лист — еще пустой и такой бесконечный и недосягаемый. После уроков с радостью бежал не домой, а к друзьям. Во вторник ему приходилось вести младшую сестру, которую в семье по-свойски называли Люси, в музыкальную школу. И делал мальчишка это неохотно. Среда была посвящена уборке. В этот день брат с сестрой перенимали все хозяйские дела на себя, и поскольку Люси была маленькой, дела, как правило, падали на плечи старшего. В четверг он занимался английским, пару часов. А потом допоздна проводил время в секции. И как же оно ему нравилось — это время! Он бы занимался два раза в неделю. И три. И все дни, которые предлагает календарь. Но секция была платной, и приходилось экономить, чтобы сестра тоже могла ходить… Пятница — день покупок, славный день. Вечера пятницы наполнены запахом фруктов, ароматом чая и шуршанием конфет. По субботам семья мальчишки ходила в гараж — ремонтировали, убирали, собирали еду из погреба. А по воскресеньям он разбирал груду домашних дел, которые накопились. Но это днем, а вечером вся его семья у искусственного камина, какой только возможен в квартире! слушала, как Люси играет на скрипке.

Только эти дела занимали его, тягостные или радостные, нужные или пустяковые.

Перед вами — Матвей. Положительный герой, безусловно, с которым едва успели познакомиться и тут же расстались.

Его жизнь была счастливой, безоблачной. И то, что считалось проблемами, поистине было пылью, ничем. Но человек не додумывается до этого. Долгие годы он грызет себя, придумывая себе катастрофы, которых нет. Как жаль, что жизнь такой жестокий учитель.

Многоэтажка стояла в очень оживленном районе. Здесь были и магазины, и сады, и школы. И храм музыки, который посещала Люси, был поблизости. Во все эти места Матвея отпускали одного без опаски. К удивлению, спортивных секций здесь, где собралось так много домов и детей, не было. Самая близкая была за две улицы, за большим серым, невзрачным зданием, вокруг которого в два ряда возвышался забор. То ли тюрьма, то ли больница. Пусто было и даже страшно. И, наверное, поэтому Матвея никогда не отпускали одного. А он сопротивлялся, ведь взрослый человек! А ходит под руку с родителями.

— Как это неудобно! — пожаловалась женщина.

— Что неудобно?

— Что время твоей секции перенесли.

— Почему?

— На работе не будут рады, что я ухожу так рано.

Они быстро шли вдоль улицы. Сын и мать.

— Ведь только по четвергам, — грустно вздохнул мальчик. — А хотелось бы чуть больше.

— Когда Люси станет хорошим музыкантом, она отблагодарит тебя за твою щедрость! Непременно.

Женщина спешила и подгоняла сына, которому хотелось рассматривать улицы, дома, вглядываться в окна, крутить головой по сторонам. К тому же он тащил тяжелую сумку с одеждой, и бежать просто не было сил.

— Ты что не торопишься на свою секцию?

— А что в этом здании?

Невзрачное здание по-прежнему наводило страх и ужас, словно над ним висит туча размером с океан, когда над другими — светит солнце.

— Не знаю. Давай, живее.

И они бы так и прошли, не разгадав секрет старого здания. Но вдруг во двор, на площадку, где были качели и какие-то железные прутья, торчащие из-под земли и изображающие подобие детских аттракционов, выбежали дети. Разные. За ними вышли две, тонкие как тростинки, с каменными лицами, женщины.

Раньше Матвей их никогда не видел.

— Это детский сад! Ты не знала? Поэтому наша Люси ходит в другой сад?

— Не приведи Бог нашей Люси оказаться здесь, — тихо ответила женщина. — Это детский дом.

— Что это?

— Здесь живут дети, у которых нет родителей.

— А разве так бывает?

— По-всякому бывает.

Она с грустью взглянула в сторону, где играли дети. Такие же точно дети, как и те, что были на свободе, не отгороженные высоким забором как клеткой. Мальчик заметил, что кроме грусти было еще что-то. Он этого чувства не знал. Пренебрежение. Волей или невольно — оно вспыхивало в глазах всех, проходящих мимо.

Один из жителей детского дома — мальчишка чуть младше Матвея потерял мяч. Выпустил его. Он попал в самый угол, ударился о забор и рухнул в колючие кусты.

— Я помогу ему, я дотянусь! — закричал Матвей и подошел ближе к забору. Он видел безуспешные попытки достать мяч.

— Нет, ему помогут, — мать резко одернула сына.

На миг взгляды пересеклись — двух мальчишек. И они оба застыли. А потом мальчишка за забором все-таки справился с мячом и убежал.

— Уходим, опоздаешь.

— Почему нельзя помочь?

— С этими детьми нельзя играть. У них есть свои правила, они там…

Она замялась и не знала, как объяснить.

— Они в тюрьме? Они что-то натворили? Не слушались, да? Уроки не выполняли? За что их туда?

И самым страшным было, пожалуй, то, что ответа не было. Они там просто так. Невинные. Ничего не сделали такого, чтобы получить эту меру наказания.

— Пообещай, обходить это здание.

— Почему же я раньше их не встречал?

— Дети играют по графику. Ты просто не попадал.

— Они живут по графику?

— Есть вещи, которые тебе сложно понять. Мы все живем по правилам. У тебя есть расписание в школе?

— И все-таки, мне кажется, я свободен. А они — нет.

— Ни ты, ни Люся там не окажитесь. Никогда.

Они ушли. И не опоздали. А глаза мальчишки надолго остались в памяти Матвея.

Все изменилось. За год.

В то утро сына не взяли за покупками. Он получил двойку. Математика! Столько стараний — и безрезультатно! И в качестве наказания его оставили дома, читать учебник, решать задачи. А Люси взяли с собой, и это означало, что ей купят то, на что она ткнет пальцем. Конечно, мальчик расстроился. А за окном стояла непогода и все же… Хотелось поехать.

То утро он будет вспоминать еще очень долго. Они все не возвращались и не возвращались. Под вечер страхи одолевали мальчика. Он сходил к соседке, попросил о помощи. Она позвонила кому-то и помрачнела. Тогда он расплакался впервые за всю жизнь.

А следующее утро перевернуло его мир. Он уехал со своей родной квартиры. Навсегда. Он стал заложником безликого дома. Невзрачного дома, в котором все жили по графику, в который он никогда не должен был попасть.

Не зарекайся, милый друг,

Сулят нам тысячу разлук,

Злые ветры….

Глава 2. Командировка

Солнце светило ярко и ослепительно, его мягкие и нежные лучи проникали сквозь окна, разливались по стенам офиса, щекотали цветы в тесных горшках. Солнце ноября. Оно уже не приносило тепла, а только свет, рассеивающийся по углам планеты.

Лика быстро шла, прижимая папку к себе. Она работала несколько ночей: редактировала, писала, исправляла. Тетрадь, две ручки, упаковка черного чая с бергамотом стали жертвами ее творчества.

Но Лика любила свою работу, свою профессию — любила писать по ночам.

А теперь ей хотелось показать, поскорее отдать эти статьи, выпустить их в свет.

Лика проходила мимо зеркала в красивой золотой раме, которое давным-давно установили недалеко от кабинета шефа. Для его самолюбования, конечно.

Неосознанно она обернулась и посмотрела в отражение. Почти ангел посмотрел на нее с другой стороны: глаза — голубые, чистые, большие, кожа такая светлая, незапятнанная массивным слоем косметики.

Лика поправила прядь русых с золотыми переливами волос, стряхнула с широких рукавов вязаного свитера несколько пылинок и пошла дальше.

Дверь в кабинет главного редактора Марка была стеклянной, поэтому в нее никто не стучался. Все видели, есть ли начальник на месте, занят ли, работает или очаровывает очередную.

Очередная нависла над Марком: высокая красивая блондинка в переливающемся платье-мини. Она была так близка к нему, что ее длинные светлые волосы заслоняли их лица. Блондинка весело смеялась над его шутками.

Увлеченные разговором они не заметили, как Лика вошла. Лика подошла ближе и положила папку на стол. Идиллия рассыпалась.

Марк подскочил, он был слегка растерян. Девушка плавно отстранилась, ослепительно улыбаясь. Появление Лики ее ничуть не смутило.

Она была очень молодой и очень глупой, неспособной к мышлению. Таких девиц здесь было много, и каждый раз ревность острой стрелой пронзала Лику.

— Марк Владиславович, я оставлю вам свой номер? Для сотрудничества, — сладко промурлыкала девушка. Она оставила свою визитку и гордо прошла мимо Лики.

— Конечно, Лилия Степановна. Мы это еще обсудим, — Марк прокашлялся.

— Просто Лиличка, — она подмигнула Марку.

Лиличка выплыла из кабинета после дюжины извинений Марка.

— Ты не вовремя. Мы обсуждали… Важные шаги по развитию журнала. — Марк, застигнутый врасплох, решил принять тактику нападения. — Она наш деловой партнер.

Он добавил, что врываться в кабинет — тон дурной. В кабинете дела первейшей важности решаются.

— Все наши партнеры устраиваются на твоем столе? Для прочности сотрудничества, я так понимаю? — съязвила Лика.

Марк присел на край своего стола, Лика устроилась в кресле напротив. Он вздохнул и посмотрел на Лику грустно: перед ней надо объясниться.

— Твоя ревность абсолютно неуместна. Эта девушка — дочь владельца крупной медиа-компании. Она могла познакомить меня с нужными людьми. А ты сорвала наши переговоры.

— Мне кажется, это свидание, а не переговоры.

Марк очаровательно улыбнулся. Он заверил, что все, что было в стенах кабинета — исключительно для общего дела, для успеха и процветания журнала, для их совместной мечты.

— Ты так говоришь, потому что не думаешь о судьбе журнала, — заявил он. — А я бьюсь изо всех сил, чтоб наш журнал из неизвестного и перспективного стал модным и популярным. Чтобы нас читали, чтоб о нас говорили, хвалили.

— Я не думаю о журнале. Я работаю.

Марк встал, подошел к Лике и обнял ее за плечи.

Быть вежливым и виноватым перед Ликой его вынуждали долгие, тягучие, бесперспективные отношения с ней. Они познакомились во время учебы. У него имелся серенький журнальчик, глотавший глупые сплетни о тех, о ком никто не знает. У Лики был талант писать и много идей. Именно она придумала концепцию журнала. Журнал стал более известным. Марк вошел в круг тех, кто входит в круг богатых и знаменитых. А Лика так и осталась за его спиной.

Лика выслушала монолог Марка о необходимости сотрудничества любыми путями с такими красавицами как Лилия и рассказала о своей работе — не такой занимательной, как сотрудничество, но первостепенной для журнала.

— Лика, у тебя много работы. Поэтому ты срываешься. Нужно расслабиться.

Марк понял, что Лика помешает ему завоевать сердце Лили — красивой и наивной. Ревность Лики, ее острые фразы могли нарушить его личные планы.

У него был свой козырь. Длительная поездка в глушь — беспросветную и забытую. Она предназначалась лентяю Жорику, но чего не сделаешь ради большой любви и маленьких страстей.

— Решено! — воскликнул он. — Ты поедешь в Витево. В командировку. Чудесный городок, вдали от суеты…

Лика удивленно подняла глаза.

— А Жорик?

— Вместо Жорика. Отдохнешь, погуляешь, посмотришь мир вокруг.

— Ты в ссылку меня отправляешь? — догадалась Лика.

— Ну что ты, — отмахнулся Марк. — Возьмешь интервью у местного олигарха, споешь ему оду. Торжественную.

Он весело засмеялся. Писать там было о чем — о спортзалах и школах, о магазинах, о благочестивом покровителе города — Викторе Леопольдовиче.

Марк уверял Лику, что командировка — это прекрасная возможность показать свой профессионализм.

— Если я ему спою, все, что напишут о нашем журнале — некролог.

— Уже шутишь!

— А ты? Шутишь?

Марк посерьезнел.

— Лика, это мой приказ как главного редактора. Тебе нужно успокоиться, подумать. Твоя ревность — угроза нашему журналу и отношениям нашим тоже…

Лика понимала, что командировка была придумана Марком для того, чтобы она не мешала сотрудничество налаживать с Лиличкой.

Она встала.

— Разве они есть? Отношения…

— Конечно!

— Ты поедешь с нами к тете Лиде?

— Лика, — Марк вздохнул. Он так не любил эти поездки. Ее брат вечно допытывался, когда Марка женится на Лике. А он не считал нужным связывать себя этими оковами. — Много дел.

Лика молча кивнула и подошла к двери.

— Жду тебя! С чистой головой и выполненным заданием. Вернешься совсем другой Ликой.

Марк выпроводил Лику и захлопнул дверь, радуясь, что все так прекрасно складывается.

Всеми административно-управленческими и организационными делами в журнале руководила Елисея Павловна — чудесная, умная женщина с острым чувством юмора и колким языком. Ее уважали, беспрекословно слушали и немного побаивались.

Она всегда была в белоснежном — сверху, черном — снизу как символ строгости и порядка. И лишь нежные шарфы, прикрывающие шею, слегка разбавляли этот школьный стиль. Ее волосы непонятного цвета — черного или баклажанного с отметинами седины были всегда собраны в тугой пучок так, что ни одна волосинка не выбивалась.

Елисея Павловна поливала цветы в горшках. Все два подоконника в ее кабинете были заставлены этими горшками с растениями: высокими и низкими, густыми как заросли в джунглях и одинокими как кактусы. Одни растения были с сочно-зелеными листьями, с желтыми прорезями, другие — с темными, почти черными. Редко-редко в этой зеленой феерии встречались яркие цветы, оттеняющие зеленый цвет.

Она обернулась, услышав стук двери.

— Лика? Проходите.

В этот кабинет все входили, только предварительно постучав. Лика вошла и села в одно из кресел. В этом кабинете было много старомодных кресел, которые окружали такой же старомодный дубовый стол. Здесь проводилось большинство планерок, совещаний, и просто Елисея Павловна любила кого-то вызвать и отчитать. Марк часто растворялся в череде серых будней и передавал все руководящие полномочия этой женщине.

— Мне позвонил Марк и все сказал. Я вас проинструктирую.

Она отставила лейку и вернулась к своему столу, на котором царил идеальный порядок. Она взяла одну из папок и открыла ее.

— Если честно, я очень удивилась этому решению, — призналась Елисея Павловна.

«А как я удивилась!» — подумала Лика, но промолчала.

Елисея Павловна посмотрела поверх своих очков на Лику и заметила, что она расстроена. Причина была очевидна — Марк. Елисея Павловна всегда была против служебных романов. Не отдавая явного предпочтения ни Марку, ни Лике, она все же считала, что девочка достойна большего, чем этот любитель женщин, о похождениях которого знали все.

— Жорик был утвержден для этой командировки, — продолжила она.

— Он теперь будет злиться на меня? — спросила Лика.

Жорик был одним из рядовых журналистов, которому мало что доверяли. Он писал о гороскопах, ездил на ярмарку меда, отвечал на письма читателей. Для журнала больше был ценен его бесспорный талант в компьютерной сфере: он был гением техники.

— Не думаю, — строгий взгляд Елисеи Павловны растаял, она усмехнулась. — Наш Жорик — лентяй. Меня всегда поражало: как он очутился среди журналистов, среди творцов, мыслителей, филологов, корифеев прозы…

Да, она посвятила литературе больше сорока лет.… Прочла все, что было на полках, отредактировала тысячи текстов. В более юные годы имела возможность встречаться с именитыми авторами.

Слушая ее рассказы, Лике часто казалось, что она встречалась с авторами не только советской эпохи, но и предыдущей.

— Вы высоко оцениваете наш журнал.

— При чем здесь журнал? — Елисея Павловна не признавала современные журналы как продукт творчества. Есть только книги. Но издательство, которому она отдала молодые годы жизни и саму душу, закрыли. Ей пришлось довольствоваться малым — журналом, перебирающим слухами и переваривающим чужие истории.

— А Жорика переманили?

— Его рассказы напечатали в популярном Интернет-издании, — пояснила она с негодованием. — Просто плевок в душу филолога. То есть в мою. Я бы его дальше парадной филфака не пустила бы!

Поправив газовый нежно-голубой шарф на шее, завязанный в детский бант, она принялась изучать содержимое папки, которую держала в руках.

— Что там с командировкой? — напомнила Лика. — Гостиница в стиле рококо?

Елисея Павловна всегда говорила фразу «в стиле рококо» когда речь шла о чем-то несуразном, неправильном, абсурдном. Например, когда в статье было слишком много запятых или одинаковых слов, или бессмысленных художественных приемов. Видимо, не любила она рококо.

— Отправление в девять утра. Вот, билет на автобус. — Елисея Павловна протянула клочок желтой тонкой бумаги.

— Ого, все предусмотрено.

— Гостиницу найдете легко, она там единственная. Встреча с Виктором Леопольдовичем с громогласной фамилией Громкий уже оговорена и запланирована. И экскурсия, конечно. — Елисея Павловна протянула несколько листочков: карту города и досье на бизнесмена. — Достопримечательности — торговый центр, спортивная школа, музей — биологический. Все это построено на деньги мецената, поэтому следует упомянуть в статье. И яркие, красочные фотографии ждем от вас, Лика.

— Почему от меня? — Лика перебирала полученные бумаги.

— Фотограф журнала в декрете.

Елисея Павловна вздохнула. Фотограф был в декрете уже шестой год, а нового найти не разрешал Марк. Экономил.

— Еще что-то?

— Соберите все сюда, — Елисея Павловна указала на тонкую папку. — Чтобы не потерять.

Лика все аккуратно сложила под пристальным взглядом Елисеи Павловны. Она была очень дисциплинированной и страшно ненавидела бардак. Может именно поэтому они с Жориком и не ладили…

— Статья в светлых и дружественных тонах, — наставляла она. — Громкий хочет финансировать журнал и оказать материальную поддержку лично Марку.

— Вы — прекрасный организатор! — улыбнулась Лика.

Несмотря на суровый взгляд, ее вычурную строгость и даже жесткость, требовательность, Елисея Павловна была профессионалом, ей можно было доверить, попросить совета. Она все делала прекрасно.

— Увы. Я лишь перебираю мусор в чужих спальнях.

Елисея Павловна грустно посмотрела в окно, вспоминая совсем иную работу, от которой, как она считала, был толк. И пусть она не любила ностальгировать по прошлому, оно то и дело появлялось перед глазами и скользило нарочито медленно, как скользит последнее солнце в ноябре, прощаясь с небом.

Лучи солнца скользили сквозь безупречно чистое окно по стенам, в этом блестящем свете танцевали сотни пылинок, маленьких, крошечных, незаметных.

Утренняя сонная магия окутывала всю кухню, медленно покачивалась, словно в танце, задевая все вокруг, завлекая в свой танец под мягкую музыку утра.

Лика медленно и аккуратно нарезала овощи, что-то помешивала в кастрюльках. Она безумно любила готовить, но мало кто любил есть то, что она любила готовить.

Дверь резко хлопнула: мелодия тишины прекратилась.

В кухню ввалился Егор — старший брат Лики. Высокий, большой, словно медведь. Но самый добрый и заботливый, словно сказочный медведь. Они были очень похожи с Ликой: общие черты лица, одинаковый цвет волос, добрый характер, свойственное обоим упрямство. Он неуклюже протиснулся между шкафами к столу. Кухня была слишком маленькой.

— Еда! — он хлопнул руками. Кто сам готовить не умеет, тот любит все то, что готовят другие. Егор знал об этом и всегда восхищался кулинарным талантом сестры.

— Ты сегодня рано. — Лика поставила на стол тарелки, в которых было перемешано что-то яркое, пестрое. Главное, чтоб красиво было.

— Всю ночь на ногах. По городу колесил. Отдохну часа два и опять поеду. Напарник мой, Гришка, помнишь? — Егор махнул рукой. — Просился поменяться дежурствами. Чтоб я опять на выходные пропал.

Егор работал в полиции и чаще всего родным домом ему служил кабинет. Его постоянно не было дома: ночами, днями. В праздники. Летом. В Рождество.

И чувствуя свою вину, Егор старался вырваться из круга запутанных расследований, чтобы побыть дома, но не всегда получалось. Лика не обижалась. Она тоже ставила работу выше себя, а еще она понимала, что благодаря его самоотверженной работе с юных лет, Лика ни в чем не нуждалась.

Именно из-за работы в их личной жизни было пусто словно в пустыне, по которой вот-вот прокатится перекати-поле.

— Но я ему отказал, — продолжал Егор, наслаждаясь салатом. Или это была каша? — Я же обещал. На грядущих выходных — в деревню. К тете Лиде. Да, поедем? Отдохнем. Воздух там такой, чистый.

Егор улыбался, предчувствуя предстоящий отдых. Лика отвернулась к столу, на котором готовила. Впервые выходные срывались не из-за работы брата, а из-за нее.

— Не получится в деревню…

Лика предугадывала реакцию брата. Егор всегда считал ее работу чем-то между хобби и баловством, хотя за это платили. И отпустить сестру в неизвестном направлении, где поджидают тысячи опасностей, на его взгляд, было недопустимо. Край безрассудства. Она мысленно строила диалоги, в которых могла убедить его в обратном. Ни в одном мысленном диалоге не убедила.

— Я еду в командировку.

— Ты? — Егор засмеялся. Но сразу же закашлялся, видимо дошел до красного перца, который и создавал такую яркость блюда. — Что за глупости? Ты же не моряк, не летчик.

— Мне нужно взять интервью у бизнесмена из городка Витево…

— А что, столичные уже все опрошены? — резко прервал Егор. Он стихийно соображал, как помешать планирующему отъезду.

— Они не соглашаются, — Лика улыбнулась и села рядом. — Вкусно?

Егор молчал и ел, хмурясь, обдумывая.

— Витево. Сто пятьдесят километров всего…

— Марк твой, совсем полоумный? — Егор его недолюбливал. — Ты, по сути — единственный человек, который все делает в журнале. И тебя ехать в какую-то глушь?

— Отвлекусь от повседневности.

— Не отвлечешься. Не поедешь. Ты два месяца назад в больнице лежала. Забыла?

Это было трудно забыть Лике больше из-за того, что опека брата переросла в гиперопеку. Он в то время даже отпуск взял — впервые за пять лет.

— У тебя в выходные деревня, Лида с ее консервированными помидорами. И точка. — Егор был непреклонен.

— Ну… я уже взрослая и могу не спрашивать разрешения. — Лика поменяла тарелку с другой едой, ожидая, когда ее брат взорвется гневными тирадами.

— Ни слова.

— Это приказ Марка как начальника. Это моя работа, — напомнила Лика.

— Работа у меня. — Егор всегда гордился своей работой, словно без него мир бы не просыпался каждое утро. — Жизни спасать — работа. Учить, лечить, возить. Польза для мира.

— А почитать? — Лика указала на журналы, стопкой лежащие на холодильнике. — Наш журнал пользуется спросом… Нужно писать интересные статьи, развлекать читателей. Марк сказал, нужно содействовать процветанию журнала.

— Благодаря тебе он еще существует. Журнал этот. — Егор был явно обижен, он ведь все просчитал, все придумал.

— Мы поедем в деревню. После командировки. Обещаю. — Лика тепло улыбнулась. Егор и Лика очень любили гостить у тети Лиды. Она всегда накрывала пышные столы, заботилась как о маленьких детях. А готовила она действительно вкусно. Еще она очень грустила в одиночестве, но перебраться в квартиру не решалась. Без огорода не представляла своей жизни. — На неделю.

— Я уже тебя и переубедить не могу. — Егор отставил тарелку, убедившись, что первое блюдо было лучше. — Хотя я твой старший брат. Упертая как …

— Ты? — подсказала Лика.

Лика погладила его по голове, взъерошив русые волосы.

— Все одно поедешь, да? — в его глазах еще была надежда убедить сестру, надавив на жалость.

— Да. Я просто влюблена в свою работу. Как и ты. — Лика поцеловала брата в щеку. — И чемодан помоги мне достать из шкафа!

Лика поспешила уйти в зал, пока Егор не придумал новые аргументы. Егор пошел следом, чтобы успеть занять место перед телевизором и включить нужный канал.

— И когда ты отбываешь? — Командировку он приравнивал к отбытию наказания.

— Послезавтра. А сегодня и завтра буду дома, готовиться.

— Долго?

— Дней пять.

— О деревне только мечтать остается. — Он вздохнул, расползся по дивану и закрыл глаза. — Тогда Гришку обрадую, выйду вместо него…

Лика потянулась к пульту, чтобы переключить спортивные новости, заметив, что брат спит. Но Егор перехватил его.

— Я же смотрю! — возмутился он.

Недовольная Лика встала. Телевизор был занят. Без компромиссов — в ближайшие два часа по нему будут вещать о спорте.

— Лика! — Егор взял ее за руку. — Ты позвонишь? Мне. Если вдруг… Ты позвонишь. И я приеду и немедленно заберу тебя.

Егор не склонен к проявлению чувств или не показывал этого, но сейчас Лика почувствовала неподдельную любовь и заботу, которая не раздражала ее, а придавала уверенности.

Рука Лики выскользнула.

— Лика!

Лика обернулась у дверей, ожидая услышать продолжение теплых слов.

— Посуда на тебе.

Последующие два дня пролетели очень быстро в суматохе. Егор, смирившись с поездкой Лики, заставил ее приготовить все, что она умела, чтобы не умереть от голода, оставшись наедине с кухонными принадлежностями, наводящими на него ужас.

В благодарность он взял на себя все необходимые покупки и даже согласился помочь Лике собрать вещи, хотя это было больше нужно ему, чтобы все проконтролировать.

Старая лампа на тумбочке создавала таинственный полумрак в комнате Лики. Это была самая маленькая комната в их квартире и самая красочная. На одной стене — обилие картин, рисунков, календарей, которые закрывали нежно-розовые обои с тюльпанами, вышитыми золотыми нитями. Другую стену загораживали многочисленные книжные полки, а на них множество книг, журналов. Ими же был усеян письменный стол в уголке. И конечно, игрушки. Под них была выделена самая большая полка. Лике было жаль выкидывать, и она их тщательно собирала и берегла, словно они хранят память о ее детстве. Если к ним прикоснуться — можно вернуться в детство. Словно они — часть детства, которую можно осязать.

Где-то в толпе полок имелся и высокий узкий шкаф с вещами, набитый так, что он не закрывался. И много разноцветных светильников по углам для создания волшебного света ночью.

Напротив окна в центре комнаты маленький диван, на котором горой лежали вещи, так что Егору не было места, где расположиться. Он постоянно двигался и вскоре очутился на самом краю.

— Много веще не бери. — Егор вынул из чемодана несколько цветных тряпок, которые Лика мгновенье назад положила. Он не понял, что конкретно вытащил, но подумал, что это что-то нетеплое, а значит вовсе не нужное.

Лика увидела это наглое вмешательство и вернула все обратно.

— Лучше теплый свитер, что Лида вязала. — Егор ткнул пальцем в синий рукав, выглядывающий из-под одежды. — Посмотрел о твоем герое. Ничего криминального не замечено. Даже не знаю, чем он ваш журнал заинтересовал?

— О каком герое? — не поняла Лика.

— О бизнесмене. Леопольдович. Надо же. В честь кота что ли?

Лика удивленно смотрит на брата, отвлекаясь от вещей.

— Я вроде его имени не называла.

— Я посмотрел в бумажках, что тебе на работе дали, — ответил Егор, ожидая благодарности за заботу. Но внутри предчувствуя, что это разозлит Лику.

Лика аккуратно свернула последнее платье и положила поверх остального, понимая, что оно слишком тонкое для ноябрьских прогулок. Но мало ли…

— Меня интересуют его положительные стороны: благотворительность, бизнес, личная жизнь. А не уголовное прошлое. С чего ты такой подозрительный? — Она все еще обдумывала брать ли платье.

— Издержки профессии. Чему я тебя учил? Никому не доверяй и все подвергай сомнению.

— Может кому-то уже можно доверять?

Егор промолчал. Ответ был очевидным, на его взгляд.

Лика собралась закрыть чемодан, но Егор заметил яркую бордовую обложку и быстро вытащил ее. Это была книга.

— Зачем? — Он многозначительно поднял глаза. — Чемодан не поднимешь!

— Это же Шекспир! — Лика выхватила книгу. Егор ее не понимал, из книг он любил что-то загадочное, запутанное, вселяющее ужас. А еще больше любил просто смотреть телевизор, под любую книгу он засыпал. — Мой символ удачи. Оберег. Все, что осталось…

Лика замолчала. Эта книга больше, чем литературный шедевр. Больше, чем листы, прошитые нитями. Она вся, каждая ее страница, даже строчка хранили память о ее близком. Самом близком.

Эта книга была подарком, сохранившим душу человека, дарившего ее. Подарком, запомнившим прикосновение рук, их теплоту и нежность. Когда Лика водила пальцем по страницам, она словно прикасалась к этим пальцам, а страница была тонкой границей между миром мертвых и живых.

— Поэтому книга всегда со мной, — продолжила Лика, укладывая книгу обратно. — Перед тем, как что-то писать, я читаю ее. Для вдохновения. Она — источник света. В трудных ситуациях. Можно найти выход даже во тьме.

— А ты в трудной ситуации? — моментально среагировал Егор.

— Нет, это просто для примера. Чтоб ты понял важность книги.

Егор задумчиво посмотрел, он ведь был прекрасным сыщиком по натуре и всегда пытался найти подвох. И эта внезапная командировка все больше угнетала его, заставляла искать истинные мотивы, незримые причины и поводы — все подводные камни.

— Может у тебя что-то не так с твоим главным редактором? — предположил он. В остальном, по его расчетам, у сестры все должно быть в порядке, а вот чувства Лики никак не проконтролируешь.

— Я не уверена, что он все еще мой. — Лика грустно улыбнулась. Хотелось забыть самодовольное лицо Марка и его очередную даму.

— Я не хочу вмешиваться, — начал Егор. Он сам не мог похвалиться устроенной личной жизнью, поэтому не смел давать советы. — Я ничего не говорил даже тогда, когда ты связалась с рокером…

Этой истории было почти десять лет, но при каждом удобном случае Егор вспоминал о ней.

— Просто с музыкантом. Я хотела выступать с ним! — Лика негодовала каждый раз. Не было у нее никаких притязаний на того парня, только творчество. Петь — это ее главная детская мечта.

— Ты петь не умеешь!

— Ну и что?

— Он явно видел в тебе не солистку, — подчеркнул Егор и осекся. — Но я о другом. Если ты убегаешь от проблем, то не стоит. Лучше остаться и разобраться с этим.

— У меня все хорошо, — сказала Лика и застегнула молнию на чемодане. — Личные отношения никак не влияют на эту поездку. Я еду работать.

Егор смотрел недоверчиво. Как же ему хотелось понять, что на самом деле скрывает Лика или она говорит правду. Но кто их поймет — женщин?

Глава 3. Город чужих детей

Двери из темного дуба, покрытые лаком, распахнулись. Обилие красного цвета и золотой блеск расплелись повсюду как алый мак посреди заброшенного поля. Здесь все было таким: красный палас, красные бархатные стены, красные ленты в золотой обойме, красные накидки на креслах. А еще было очень много дуба: винтованные дубовые лестницы, дубовая приемная стойка, дубовые двери, дубовые окна, столы, стулья. Очень странно для единственной гостиницы небольшого провинциального городка.

В центре стояла стройная немолодая женщина в алом платье и туфлях — тонких, изящных и, естественно, красных. Элеонора. Она бы слилась с общим фоном, если бы не черные, густые и длинные волосы, прикрывающие ее спину.

Она рассматривала себя в зеркало и подмечала, что сегодня еще более красива, чем всегда. День предстоял волнительный и напряженный: встретить гостя и произвести впечатления. Она переживала и вместе с тем была в недоумении: ну зачем ему это? Капризная девица, которая будет брать интервью. Разве потраченные нервы дорогой любовницы и статья в газетке равнозначны?

В своих раздумьях и переживаниях Элеонора не заметила единственного гостя.

Лика подошла к приемной стойке, она тоже не обратила никакого внимания на самовлюбленную женщину, и постучала пальцами.

Молодая девушка с облаком пышных белоснежных локонов, просто ангельски красивая, улыбнулась.

— Здравствуйте, а мы вас давно ждем! Я — Ася.

Лика посмотрела в сторону часов — одинокое украшение стены.

— Да, ехать сюда очень долго.

Дорога была бесконечной. Поворот, трасса, поворот, трасса, а за окном — бесконечность вымерзших полей под тонкой пеленой тумана, сухая трава и даже первый снег.

А потом выяснилось, что географический центр городка и центр скопления всего жилого — это две разные стороны и минут тридцать таксист весело рассказывал житейские истории по пути в гостиницу, а за окном — все было серым: дома, площадки, улицы и небо в облаках — низких и серых.

— К вам нелегко добраться, — Лика тоже улыбнулась: девочку расстраивать не хотелось. — Меня зовут Лика.

Это Ася очень хорошо знала. Она тоже с самого утра готовилась: вытерла пыль, рассыпала конфеты в вазочки, поставила игрушку — белого снеговика, чтобы создать настроение приближающейся зимы и хоть немного разбавить алый цвет. Она его не любила и всегда носила одежду не красного цвета, чтобы не походить на Элеонору — настоящую стерву. На Асе была темно-зеленая туника, все остальное скрывала стойка. Ее, как и Элеонору, тоже беспокоил приезд гостьи: Асе было любопытно, интересные гости — большая редкость.

— Сюда редко приезжают, в наш город чужих детей, — Ася печально улыбнулась. Она боялась сказать лишнего, но и искусно лгать не умела. И до сих пор не знала цель приездажурналистки. Чем ее так заинтересовал невзрачный городок?

— Город чужих детей?

— У нас очень много детских домов. Для такого маленького города рекордное количество. Это, пожалуй, наша единственная достопримечательность.

— Мне обещали торговый центр, спортивный комплекс и музей? Обманули? — Лика улыбнулась.

Ася в ответ улыбнулась чуть шире. Она все поняла. Журналистка приехала к Громкому. А она надеялась, что кто-то наконец-то заинтересовался судьбами детей и хоть колонку в журнале о них напишет.

— Ваш номер уже ждет…

Женщина в красном оглянулась, ее привлек разговор в противоположном углу. Она моментально улыбнулась самой широкой улыбкой и подошла к гостье.

— Лика! — Она улыбнулась еще шире, алая помада засверкала на губах. Понятно, кто был задействован в оформлении дизайна гостиницы с такой любовью к красному цвету.

— Здравствуйте!

— Хозяйка гостиницы «Лео» — Элеонора, — представилась женщина. — Жду вас с самого утра. Я такой номер подготовила.

Она воодушевленно жестом показала на лестницу.

Элеонора очень гордилась своей гостиницей, ее шиком, блеском золота, роскошью. Она тратила все деньги, которые ей доставались, на создание собственного небольшого королевства, отличного от всей серости городка, в котором она сама себя короновала.

Лика кивнула. От красного цвета у нее рябило в глазах, поэтому идея покинуть этот этаж была одной из лучших.

— Ася, забери багаж, — бросила Элеонора, даже не посмотрев в сторону ангельской девушки.

Она застучала каблуками по лакированным ступеням, показывая дорогу Лике.

— Так много красного, — улыбнулась Лика, подразумевая, что это скорее недостаток, чем достоинство. Но Элеонора так не считала.

— И мне нравится, — кивнула она. Огоньки в ее глазах, кажется, тоже были алыми. — Это такой королевский цвет. Насыщенный, глубокий.

«Цвет борделя», — подумала Лика.

Они миновали лестницу и оказались на втором этаже. На стенах висели картины с различными коронами, украшениями, диадемами, под потолком покачивалась люстра — скопище стразов и подвесок.

Элеонора шла дальше, через этаж на следующий, словно демонстрируя всю красоту вокруг и изысканность ее вкуса. Хотя, дорога могла быть и короче. Второй этаж, третий, все было однообразным.

— Знаю, насколько утомительна поездка в наш город. Поэтому сегодняшний день для отдыха, а не для работы. Элеонора, наконец, остановилась и подошла к двери, где-то в центре этажа.

— Ваш номер. — Она открыла дверь. — Я побеспокоюсь, чтоб о вас позаботились наилучшим образом.

Лика вошла в комнату и оказалась в маленьком коридоре: он был в мягких тонах, но без красного и бордового не обошлось. Этими цветами были окрашены всякие мелочи.

— Большое спасибо. Мне нужно сообщить о приезде…. –

Лика запнулась, странное отчество вылетело из головы.

— Виктору Леопольдовичу? — Элеонора слегка дернулась. — Он знает.

Элеонора окинула взглядом Лику — теперь другим, не сладким и доброжелательным, а оценивающим. Она до этого не думала о возможности или скорее, о вероятности…

Ничего особенного в девице не было: невзрачная, макияжа нет, что-то спортивное — элемент дорожного стиля, поверх него карамельное пальто — дорогое, но не яркое, хвостик на голове. Простенько.

Но Виктор Леопольдович мог и не удержаться от соблазнения молодой девицы. Молодость — главное достоинство гостьи. Ревность затуманила ее голову и на миг она потеряла свою королевскую сдержанность и лучезарность. Нужно будет дать понять ей, что Элеонора и Виктор всецело принадлежат друг другу, и никто между ними не станет.

— Вы Виктора Леопольдовича знаете?

Элеонора усмехнулась. «Девочка, если бы ты знала, что я знаю, ты бы мне не улыбалась».

— Городок небольшой. Все, что происходит — мне положено знать. Я же хозяйка самого популярного места. И самого модного, как и ваш журнал. Можно сказать, мы вдвоем на страже всех событий. — Она засмеялась. — Администратор вашего журнала сообщила цель поездки. Вы знаете, с лучшими людьми нашего города просто необходимо поддерживать связь. Как могу, содействую им.

Содействовала она очень яростно, активно, поддерживая не только деловые связи с бизнесменом, но и личностно-интимные.

— Громкий — лучший человек вашего города?

Все казалось Лике странным. У Витево звание «город чужих детей», Громкий в списке самых лучших. Куда она попала?

— Это что конкурс какой-то был? На лучших? — Лика удивилась. — Разве мир делится на лучших и не очень?

Ей не понравился тон хозяйки, впечатление о ней было все хуже и хуже.

Элеонора замялась и слегка сбилась. Она бескомпромиссно признавала власть и силу Громкого как высшей инстанции в этом городе и не могла понять, как эту истину кто-то может подвергать сомнению.

— Он благодетель нашего города. Помогает любым учреждениям. Финансово. — Элеонора постучала по дверной коробке. — Мы процветаем. И почему он не идет в органы местной власти? Такой руководитель — мечта.

Элеонора начала выполнять свою миссию. По указаниям любовника, она должна была осторожно, без напора подвести журналистку к мысли о политической карьере, о его управленческих способностях.

— Ясно.

Лика продвинулась слегка в номер, оставляя Элеонору в дверном проеме. Хозяйка гостиницы почувствовала, что Лика ускользает, а по плану ей нужно было еще расхваливать своего героя.

— Спасибо вам, пойду, комнату посмотрю.

— И я очень рада, что его имя узнают многие….

Элеонора еще пыталась привлечь внимание, но эту задачу она провалила. Дверь перед ее носом закрылась.

Глава 4. Громкий

Он еще раз поправил безупречный черный костюм и выглянул в окно во всю стену. Не то чтобы он нервничал перед какой-то юной журналисткой, но люди увидят его ее словами. Хотелось бы, чтобы они были идеальными как он сам.

Это был известный бизнесмен и благодетель Громкий Виктор Леопольдович — высокий, статный, богатый. Далекоидущий.

На полках его шкафов толпились папки, а в папках — бумага белоснежного цвета — мечта обедневшего канцелярского магазина — ни в одной из них не было правды. Он вообще не знал, что в них. Его настоящие дела были гораздо ниже этих липовых букв и цифр, но гораздо прибыльнее.

Как он оказался в маленьком, забытом уголке с его бизнес-империей? Все просто — в забытых уголках тоже есть деньги, и их не нужно ни с кем делить в отличие от городов, кишащих бизнес людьми. Были и другие причины жить в этом уголке.

И все же мечты о больших городах не покидали его: ему хотелось и уехать, и остаться. Здесь было много дел, но как можно было бы развернуться где-то далеко…

Пока Громкий стоял в раздумьях, в дверь уже постучали второй раз.

В спешке бизнесмен спрятал бокал с виски и взял чашку чая, заранее приготовленную. Для имиджа.

— Входите.

— Здравствуйте! Я — Лика Тимошева. — Лика вошла и улыбнулась.

Сегодня она расцветала как майская роза, вчерашняя усталость испарилась и теперь она словно сияла чистотой своей красоты. Волшебное настроение отражалось в ее глазах, мягкости улыбки. А все потому, что очаровательная девушка-ангел Ася подняла утром ей настроение, приготовив вкусный кофе. Его аромат разнесся по всей гостинице, и ее жутковатый красный оттенок перестал быть таким раздражающим. А потом добрая Ася сделала шикарную прическу, накрутив локоны. В этом она была профессионалом.

Лика поправила черное платье и подошла к столу.

— Прошу садитесь, — Громкий указал на кресло. Пока журналистка садилась, копалась в большой черной сумке в поисках всего необходимого, он внимательно ее разглядывал.

«Какая чистая красота, — подумал он. — Замуж ее позвать потом что ли? Эля старовата». Громкий уселся в свое массивное кресло кремового цвета.

— Как гостиница, она произвела на вас эффект? Все понравилось?

— Очень красивая и уютная гостиница, — солгала Лика.

— Как вам Эля? — Громкий многозначительно посмотрел. Важно было выяснить, выполнила ли она его поручение и насколько хорошо.

«Именно так я представляю себе настоящих стерв», — подумала Лика.

— Она очень ответственная и любит свое дело. И вас уважает.

Такой краткий ответ Громкого не устроил, он ничего не понял.

Лика приготовилась, все разложила и обратилась к бизнесмену:

— Начнем?

— С удовольствием.

«Какая примерная девочка, послушная», — мелькнуло в голове у бизнесмена.

Секретарша Леночка по просьбе Громкого принесла чашку черного чая с двумя кусочками лимона для Лики и работа началась.

Лика спрашивала обо всем, что-то записывала в блокнот и даже зарисовывала. Виктор Леопольдович с большой охотой разложил свои фотографии, грамоты, дипломы — все, что Леночка успела сделать и оформить надлежащим образом.

О трудном детстве, о родителя трудягах, об учебе, о первой работе, о стойкости в непростые девяностые, о расцвете в первом десятилетии века, о планах, о грядущем. Виктор Леопольдович не умолчал даже о первой любви, только имя ее забыл — Люся или Зоя.

Листок за листком блокнота из белоснежных превращались в беспощадно исписанные клочки бумаги. Чашка чая сменилась другой чашкой. Стрелки на часах незаметно наматывали бесчисленное количество кругов.

Все это время Громкий разглядывал Лику с интересом, с влечением.

«Эх, Марк — молодец. А то хотел прислать мальчишку какого-то. Я не настолько современный человек, — усмехнулся про себя Громкий. — А вот Лика… Ресторан, круиз, отель? Или не все так быстро? Нужно повозиться, придумать что-то оригинальное? Все-таки не провинциалка».

Лика поставила точку так резко, что в листике появилось едва видное отверстие, словно прочла мысли Громкого, и они ее в восторг не привели.

— Хорошее образование, честность и порядочность — ваша формула успеха и процветания, — подытожила Лика. — Верно?

— Лучше и не скажешь. — Громкий пододвинул к Лике свой очередной диплом, акцентируя внимание на нем. — Я учился в Чехии, в самом сердце Праги. Потом курсы по различным направлениям: языки, культурология, бизнес, экономика…

Лика старательно записывала, ей становилось скучно. Слишком все было хорошо. Ну не может возвышаться нимб над человеком, у которого на счетах миллионы.

— А вы видели наш биологический музей? Это я увлекался биологией на рассвете своей карьеры… — Громкий запнулся. Да, вспомнить бы, где он был на этом самом рассвете, явно не за исследованием биологических талмудов.

Лика посмотрела на него слегка удивленно. В попытках показать себя в самом лучшем свете бизнесмен выставлял себя глупцом. Биологический музей? Неужели у главы строительного бизнеса в тайных глубинах души кроется любовь к собиранию скелетов и изучению растений?

— Я удивляюсь. Что же вы — такой грамотный, образованный человек, разносторонняя личность… Вы во всем: и культурология, и биология, и бизнес. Так вот, что вы делаете в Витево?

У бизнесмена заблестели глаза. С одной стороны он хотел пустить корни здесь, в Витево. Добраться до рычагов управления городком. Но с другой стороны… О крупных городах он мечтал. Мечтал о новых возможностях и боялся их.

— Витево — моя родина. Я остаюсь тут и когда-то, возможно, буду пробовать попасть в органы местного самоуправления. У меня много хороших качеств. У меня есть шансы, как считаете?

Нужно начинать вести девицу в нужное русло. Слишком увлеклись личным. Он не хотел, чтобы люди запоминали имена его дам, лучше пусть запоминают его фамилию и ассоциируют со всем хорошим, чтобы отдать ему предпочтение. Однажды.

— По-моему, лучшие качества — это честность и порядочность. Не так ли?

Громкий неохотно кивнул и взял чашку с чаем. Не привык он к такому напитку, а особенно под такой серьезный разговор. Рука так и тянулась к секретному бокалу.

— Итак, — Лика провела в блокноте черту. — Теперь о вашем бизнесе. Строительная компания, единственная в Витево, значит, конкуренты вас не беспокоят.

— Я не скажу, что я монополист. Но никто не хочет развивать бизнес в малых городах. А я? Я пытаюсь поддерживать мой родной город.

В этих словах была правда: Виктор Леопольдович активно занимался благоустройством города, его имя знали жители. Образ городского благодетеля прочно закрепился за ним. Делал он это не из-за порывов души, а для собственной выгоды. Но звучало очень благородно.

— Я часто уезжал отсюда, но всегда возвращался. — Громкий театрально вздохнул. О причинах возвращения лучше промолчать.

— Процветающий гостиничный бизнес тоже ваше детище?

— Нет-нет. Гостиница принадлежит Элеоноре. Я лишь поддерживаю ее. Финансово, советами. Мы с ней добрые друзья.

— Очень хорошо. Торговый центр — ваш? Не ошибаюсь? Для обеспечения населения качественными товарами и услугами, ничего не забыла?

— Хорошо, что напомнили! — Громкий хлопнул по столу ладонью. — У нас новый торговый центр открывается.

— Знаю.

Об этом центре говорили все. Утром в гостинице Лике уже успела наслушаться о прекрасном и замечательном магазине, об акциях и скидках, и о получении товара.

— Не забудьте отметить стремление в политическом направлении… — Громкий вновь вернулся к своему главному вопросу. Его немного раздражало, что журналистка без энтузиазма схватывает его идеи, его заслуги. Она не восхищалась им и вела себя слишком дерзко, заносчиво, высокомерно. Лика его разочаровала.

«Вот что большие города с людьми делают, — подумал он. — Не такая она и послушная. Ложное представление».

— Я талантливый управленец. — Громкий обвел рукой, охватывая своим движением все вокруг: лежащее, стоящее, кабинет в целом. Кто мог сомневаться в его словах? Он управлял строительной компанией и до сих пор был на свободе.

— И на какой ступени власти вы хотите оказаться? — спросила Лика. Она не пропустила мимо ушей то, что Громкий уже говорил, а лишь требовала подтверждения ранее сказанных слов.

— Я человек, который близок к населению своего города. Меня знают. И не побоюсь сказать, любят.

— Местная власть?

— Да, — кивнул Виктор Леопольдович.

— Если не ошибаюсь, существует такое понятие как несовместимость деятельности? — Лике очень нравилось изучать подобные вопросы. Жаль Марк всегда был против. — И вам придется распрощаться с бизнесом.

— Распрощаюсь. — Без тени улыбки сказал бизнесмен. Ох уж эти идеалистки. Это их бредовые идеи ломают мир, так хорошо сложенный низменными людьми.

— Я обязательно об этом упомяну в статье. — Лика широко улыбнулась и закрыла блокнот. — Вы очень интересный собеседник.

Громкий слегка покраснел. Он уже выбросил мысли из головы об очаровании юной девицы. Она оказалась не такая услужливая и преданная как верная собака, как верная Эля. Но сейчас… Она дала ему повод?

— Надеюсь, я увижу черновик статьи? — Виктор Леопольдович все еще не доверял Лике.

— Непременно. — Лика знала, что Марк всегда согласовывает заказные статьи с клиентами. А она никогда не соглашается с их правками.

Лика встала, за ней следом — Виктор Леопольдович. От его торопливых и неловких движений несколько папок со стола упали на пол.

Лика на мгновение замерла. Одна из папок раскрылась, на белых листах показались яркие, красочные картинки многоэтажных домов с подписью «Мечта детства».

Виктор Леопольдович уже тянулся за ними, но Лика оказалась быстрее.

— Это ваш новый проект? Как интересно. Что же вы промолчали? — Лика протянула папку. Интуиция или другие внутренние свойства говорили ей о том, что эта папка — сборник тайн Громкого.

— Я не молчу, — стеснительно улыбнулся Громкий, быстрым движением вырвав папку. — Пока об этом лучше не писать. Проект в разработке. Не могу знать, какие результаты будут. Вдруг дело успехом не закончится.

Виктор Леопольдович положил папку в самый дальний ящик. Какая все-таки судьба! Так тщательно готовиться, чтобы создать образ для журнала и … оказаться на грани провала из-за нелепого движения руки.

— Какие красивые картинки? А название — такое воодушевленное! Это дом для детей? — Лика настаивала на своем.

Громкий вздохнул.

— Вы наверно слышали о программе по обеспечению жильем выпускников детских домов? Моя компания будет заниматься подготовкой и будущим строительством таких домов здесь, в Витево.

— Это повысит ваш рейтинг, — уверенно заявила Лика.

— И все-таки, пусть это пока будет в секрете.

Лика неодобрительно взглянула на стол: что-то определенно тайное и нехорошее оставалось в этом кабинете, что Лика так и не смогла раскрыть.

— Сегодня приходите на открытие нового торгового центра, — напомнил Громкий. — Торговый центр — это рабочие места, достойная зарплата, ассортимент, все на высшем уровне. Все для наших людей. Увидите своими глазами.

— Обязательно. И о музее я помню. До свидания.

— Всего вам хорошего.

Лика быстро вышла из кабинета и оказалась лицом к другой двери с грозной табличкой: «Грачев». Ни инициалов, ни должности, ни графика приема. Только табличка в виде двух распахнутых черных крыльев птицы и устрашающая тишина за дверью, где обитает неизвестный Грачев.

Глава 5. Рассвет

Где-то рождался рассвет. По небу, словно по бесконечной ленте, тянулись облака — из густой тьмы они медленно превращались в синие, а затем в пепельно-серые. Чернота расступалась, уступая эту чашу весов дню. Но день и ночь всегда вместе, и если на одну чашу восходит день, на другой непременно начинает властвовать ночь.

Память — это тоже лента, лента из цветных фотографий, кадров из фильма, что именуется жизнью, которые застряли в глубинах разума. Чем мы становимся старше, тем длиннее становится эта лента, тем больше счастливых моментов остаются только кадрами на пленке, только воспоминаниями.

Воспоминания… Они заставляют нас осознавать, что прошлое невозвратимо. Они заставляют нас улыбаться самой грустной улыбкой в мире.

Алексей закрыл глаза.

Где-то на зеленой лужайке под ярким летним солнцем бегала детвора. Зимой всех посещает особая тоска и грусть, ощущение безысходности и неотвратимости судьбы, а в детском доме эти чувства более ощутимы. Но летом стирается любая тоска, все оживает и живет, все устремляется к небу, приближаясь к свету солнца. Лето — это вечный полет детства, вечное счастье.

В скудном дворе детского дома, где скрипели как престарелые деревья, качели, тоже было лето. И все этим наслаждались: играли, бегали, шумели, смеялись, сидели на цветастых подстилках, прятались за буйными зарослями ягодных кустов…

Это было много лет назад… Лет пятнадцать назад…

Маленький мальчик, крепко сжимая мяч, бежал по лужайке. Ему так натерпелось поиграть с ним. Напротив сидели несколько светловолосых девочек, которые бережно расчесывали волосы единственной кукле. Он не обратил на них внимания.

Мальчик так заигрался, что не услышал ни резких шагов, ни наглого смеха. Это были другие, более взрослые дети, лет по тринадцать. Они никогда не гуляли вместе, редко виделись, но в честь теплых летних дней всех детей выпускали гулять вместе.

— Твое время вышло. Мяч отдай! Пора нам играть, — грубо сказал один из них, высокий, худощавый, в веснушках.

Мальчик был растерян, он чувствовал себя самым одиноким ребенком в мире, но мяч отдавать не хотел.

— Там другие мячи есть. Их возьмите. Я с этим играю.

Мальчишки засмеялись: злобно и враждебно.

— Иди в куклы играй, — издевательски улыбнулся второй.

— Не отдам!

— Он еще дерзит старшим, — один обернулся к другому.

— Научим его вежливости?

Они вновь рассмеялись и сомкнули круг вокруг ребенка.

Мальчик упал в траву, мяч выскользнул из рук и покатился по траве. Один из мальчишек замахнулся ногой. Мальчик сжался в комок и закрыл голову руками. Он уже знал боль, но пока не умел противостоять этому.

В детском доме считалось, что каждый должен быть одиночным волчонком: уметь драться, иначе будут бить тебя. Однажды тебе надоест быть слабым, надоест боль и позор, и ты начнешь отвечать, учиться быть сильнее. Будь злее, чем другие, тогда ты будешь жить. Самое верное учение — учение о том, как выжить.

Но боли за взмахом его ноги не последовало, чему Алексей удивился.

Кто-то подошел и что-то говорил. Мальчик подумал, что воспитатель увидел безобразие, но это был ребенок чуть старше Алексея.

— Отстаньте от него! — его голос был строгим. Он сурово смотрел на взрослых обидчиков мальчика.

— Тоже получишь сейчас, иди куда шел…

Мальчик испугался, что его защитника, возникшего из ниоткуда, тоже будут бить, и закрыл глаза. Доносились странные звуки: удары, кто-то ругался, угрожал, потом быстрые шаги, почти бег.

— Ты как?

Алексей открыл глаза, его защитник стоял напротив и улыбался по-доброму, с неподдельной искренностью и сочувствием, с заботой.

— Вставай. Или бегать нужно уметь, или драться. — Он протянул ему руку и помог встать.

— Ты как здесь появился?

— Гулял, шел через площадку. Заметил этих… — Он махнул рукой. — Я — Матвей.

Алексей отряхнул с одежды остатки травы.

— Ты их раскидал просто! Здорово! — восхищенно сказал Алексей. — Я — Леша. Не видел тебя раньше.

— Я тут недавно. И так бывает, — пожал он плечами, заметив удивленный взгляд.

— А сколько тебе?

— Десять.

— Мне почти девять, но я так не умею драться, — заметил мальчик.

— Я раньше в секции занимался. Когда жил… — Он остановился и грустно вздохнул. — Не тут.

Матвей пошел вдоль тропинки. Алексей молча шел с ним. Он был очень удивлен его поведением и впервые почувствовал какую-то близкую связь, почти родственную. Хотя откуда ему знать — какая она родственная связь?

— Я же не сказал тебе «спасибо», — опомнился Алексей, шагая рядом. Он действительно был безумно благодарен ему и хотел отплатить добром на добро. Алексей впервые увидел, как это быть добрым, быть хорошим и отзывчивым. Как это быть человеком.

— Так все должны поступать.

— Нет, здесь не так. А научи меня драться? — вдруг попросил мальчик. — Я здесь давно и никаких секций тут никогда не было.

— Драться — это не всегда хорошо. Защищаться — научу, — пообещал Матвей.

— Будем дружить? — с опаской предложил мальчик. Он боялся, что такой слабый и робкий друг Матвею не нужен.

— Конечно, будем!

— Только не забудь научить! Вдруг тебя рядом не будет, — тихо сказал Алексей. В эту минуту ему показалось, что Матвей теперь самый главный и самый близкий человек для него и если его не будет, он пропадет, даже умея защищаться.

— Почему? — Матвей остановился. — Я буду всегда.

Алексей открыл глаза и вынырнул из воспоминаний. Теперь у него есть только они. Мгновения жизни, когда он чувствовал себя нужным, когда он прогнал одиночество… Мгновения, когда он был счастливым.

Наполненные дождевой водой, что вот-вот грозит вырваться и обрушиться на землю, тучи низко пролетали над городом так стремительно и неутомимо. Рассвет все еще сражался за право властвовать на темном небосводе и раскрасить его в светлые голубые полутона.

С крыши самого обычного и непримечательного серого дома, такого же серого ка любое утро поздней осени, хорошо просматривался весь город. Одинокий. Застывший в облаках тумана. Ни один шорох не смел нарушить эту тишину, побеспокоить этот недолгий сон.

Резкие, быстрые, громкие, разрушившие сонную идиллию. Шаги, а за ними и появление человека.

— Я знал, что ты будешь здесь.

Арсений достал из кармана кожаной куртки сигарету.

— Предложить?

Алексей отмахнулся.

— Мешает дышать при беге.

Он все еще стоял лицом к спящему городу и слушал тишину, не поворачиваясь, не отвлекаясь. Это странное слияние с природой не в лучшей ее поре помогало пережить внутренние неурядицы, заглушить странный голос. То ли совести, то ли жалости к себе, то ли отчаяния.

— Я нашел это… Это твое. Теперь.

Он протянул маленький брелок с серебристым медвежонком, сжимающим крошечный ключ.

Алексей повернулся. Человек, стоявший напротив, не был таким как он. На его лице не отражались все оттенки боли, пусть и скрываемые. Он был в нормальном состоянии, торопился куда-то, показывая это всем своим видом, слегка раздосадованный свалившимися хлопотами.

— Брелок был рядом с телом. Я нашел его, никто не заметил эту мелочь. И я решил забрать. Память все-таки…

— Ты уже говорил с ними?

— Нет, меня не допрашивали.

— Наверно, нужно рассказать… Все, что известно, — голос Алексея был неуверенным и слегка дрожал.

— Лучше молчать. А в прочем, я со всем разберусь. А ты разберись с собой. — Он по-дружески хлопнул по плечу.

— Нельзя быть настолько трусливым, чтобы отрицать то, что есть. Его убили из-за нас.

Злость и ярость начинали медленно овладевать, подниматься как бурлящая лава из самых недр земли. Алексею пришлось сжать кулак.

— Это стечение обстоятельств, — Арсений махнул головой. Его слова были настолько неуверенные, словно он и сам не верил в них.

— Ты веришь в версию о хулиганах? Да мы сами …. — Он запнулся. Да, истину всегда неприятно принимать.

— Не лучше их, — договорил Арсений. — Я знаю. Но так произошло. Кто-то оказался сильнее.

— Глупость.

В эту правду, о которой трубили на каждом углу о ново выявленной группе хулиганов, которая вечером совершила дерзкое нападение, Алексей не верил. Не верил и Арсений, но эта версия была очень удобна.

— Я никому рассказывать не буду, конечно, — горько усмехнувшись, Алексей повернулся. — Но мы должны сами найти и даже наказать… Это долг…

Арсений предпринял попытку положить руку на плечо, но Алексей быстро увернулся.

— Я понимаю твою боль. И мне нелегко.

Алексей заглянул в его карие бегающие глаза, не доверяя этим словам ни на грамм.

— Нужно трезво оценить ситуацию. К тому же, ты помнишь, сколько мы запланировали? И Матвей был бы не рад, что мы бросили наше общее дело.

Знакомое имя резануло слух, воспоминания как колесница на жуткой скорости промчались в голове.

— Я пропаду на пару дней. Подумаю, погуляю.

— Не наделай глупостей. Неприятности навлечь — дело нехитрое. Но разве этим мы его вернем?

— Но правду узнать можем….

Арсений отступил несколько шагов назад. Он был уверен, Алексей не воспротивится его словам, без его согласия не сделает опрометчивый шаг. Возможно, ему нужно больше времени и после какого-нибудь завтра все снова будет в норме. Арсений повернулся.

— Деньги есть? — покровительственно спросил он. Он всегда был таким, словно исполнял какие-то родительские обязанности. Покровительствовал. И это ему нравилось. Так он чувствовал себя частью их семьи. Жизненно необходимым кому-то. Важно человеку быть нужным.

Алексей молча кивнул.

— Слишком холодно. Пора заканчивать утренние вылазки на природу…

Алексей посмотрел на него. Беспокойство? Забота? Нет, скорее насмешка. Разве нельзя понять, что он в поиске того единственного с помощью чего можно спастись… Уединения, может, забытья. А этот холод, этот мягкий туман, сонливость города, прощальный осенний вздох — это то, что лучше всего помогает. Разве могут два человека одну беду чувствовать так по-разному.

— Не стоит…

Арсений тихо, не прощаясь, растворился. В его голове мелькали сотни мыслей, идей, планов. Его дни были расписаны поминутно, и каждый из них должен был приносить пользу для него. Времени страдать не было. Времени вообще было мало, а дел, как водится, — много.

В облаках тумана остался стоять его друг. Тревога все еще переполняла Алексея, острый комок застыл в горле. В серо-голубых глазах отразились несколько лучей солнца. И все-таки победил рассвет.

Глава 6. Новость

Марк не отвечал. Он не звонил, не перезванивал, не писал. Лика понимала, что он пользовался ситуацией, которую сам и создал, и проводил время в свое удовольствие. Но в глубине души еще созревали оправдания его молчанию.

Лика отложила телефон. Возможно, эту страницу пора перевернуть.

Она сидела на лавке в новом торговом центре. Вокруг суетилась малочисленная толпа людей, горели рекламные вывески, с потолка свисали гирлянды. В далеком углу разноцветными огоньками переливалась искусственная елка.

На лавку опустилась бойкая пожилая женщина, которая явно желала пообщаться. Рядом с собой она поставила две сумки, набитые разномастными пакетами, а уже в пакетах были товары.

— Да… — Женщина вздохнула, готовясь к непринужденному разговору. — Хороший торговый центр. Да?

— Вам нравится?

— Недалеко от дома, — женщина пожала плечами. — Выбор большой.

— Сегодня — открытие. А людей мало…

— А вы не местная? — Ее глаза жадно заблестели. Наконец-то тема для разговора найдена.

Лика посмотрела на нее. Поздним вечером женщина прогуливалась по магазинам, а не маялась на кухне в процессе готовки. Возможно, она одинока, поэтому любит поговорить со встречными собеседниками и многое знает. То, что осталось скрыто от глаз и ушей Лики. Настоящий бриллиант в этом полуцарстве тьмы и тайн.

— Нет, я приехала из другого города.

— Ого. — Она была ошеломлена. И кажется, подумала о Лике также как она о ней. Женщине повезло встретить такой источник информации — никому не известной, свежей, словно дуновение ветра летом.

— По работе?

— Почему? Может на отдых приехала…

Женщина засмеялась, поправив малиновый шелковый платок, совсем не для глухой осени.

— Не думаю. Не для отдыха наш городок. Или к любовнику какому-то, — она с надеждой посмотрела на Лику. Любовные похождения горожан были всегда на первом месте среди сплетен. — Или работа.

— Угадали. По работе. Статью пишу о городе. Лика.

— А я — Варвара Архиповна. Заведующая архивом, — гордо представилась она. Стало понятно, откуда такое рвение к сбору новостей. — И кому это наш город так нужен? Что о нем пишут.

— А у нас журнал специализируется на жизни людей в маленьких городках, — солгала Лика. — Так, а почему это место не для отдыха?

Варвара Архиповна слегка обомлела. Не хотелось говорить плохо о городе, о котором хорошего сказать нечего.

— Обстановка такая… Неспокойная. Сюда мало кто осмеливается приезжать. Витево городом детдомовцев называют. Тут в каждом районе их по несколько штук. Единственная наша достопримечательность. Ну и контингент соответствующий.

Об этом Лика уже где-то слышала. О городе чужих детей.

— А музей?

— Музей только и спасает от культурной безграмотности и научного пессимизма! Он — наше все… — Варвара Архиповна заметно развеселилась.

— Так, почему людей немного в торговом центре? Открытие ведь.

Варвара Архиповна округлила глаза, понизила голос.

— Убийство, — безмолвно, одними губами сказала она.

Лика с интересом посмотрела на нее. Город перестает быть серым. Что-то живое, по-настоящему страшное и главное — это то, что нужно для хорошей статьи. Никому не нравится читать об идеальном человеке, потому что все понимают, что это ложь от первой буквы и до последней точки. Лика вцепилась в эту новую нить. Возможно, она с головой погрузится в этот океан расследований, примеряет образ сыщика. Должны же в ней говорить ее гены!

— Какой ужас! — получилось слишком наигранно. Актерские гены матери в ней упорно молчали.

— Не хочу тебя пугать, — Варвара Архиповна автоматически перешла на ты. — Но убийство в нашем городе недавно произошло. Все опасаются. — Женщина сказала это так зловеще, словно пересмотрела все американские фильмы ужасов.

Она уже приготовилась осыпать Лику лавиной информации, как вдруг ее отвлекла другая женщина — старше, с двумя полными сумками. Она присела рядом с Варварой Архиповной и пожаловалась о том, как долго искала свою подругу в продуктовом отделе, рассказала обо всех своих покупках и расспросила об ее приобретениях.

Варвара Архиповна прервала поток ее слов:

— Я вот девочке рассказываю, что у нас тут происходит.

— А что происходит? — Женщина устремила взгляд и только заметила Лику.

— А убийство?

Женщина безразлично кивнула.

— Ой, ужасы творятся! Парня убили — Матвея Костромского. Он в детском доме рос. Теперь по улицам ходить страшно.

Варвара Архиповна стала причитать, вспоминая все криминальные ситуации, которые происходили в городке с прошлого десятилетия.

— Что ты говоришь такое, Варвара? Девочка, не слушай ее. Что мы там знаем. — Женщина махнула рукой.

— Знаю, я все знаю! Я заведующая архивом. Мне по должности все знать положено, — гордо заявила Варвара Архиповна.

— Так ты пять лет там не работаешь!

— А бывших заведующих архивом не бывает!

Женщины огрызались и спорили, совсем позабыв о Лике. Варвара Архиповна, которая так гордилась своей ролью всезнающей заведующей, главного советчика, человека, чьи слова были правдивыми априори и, безусловно, хотела переговорить, переиграть свою соседку.

— И часто у вас убийства? — неловко вставила Лика. Варвара Архиповна повернулась в недоумении. Она просто забыла о ее существовании.

— Нет. Это первое на моей памяти, — вставила женщина.

— Это раньше так было, — парировала заведующая. — А теперь что будет! После первого убийства всегда и второе идет.

— Так, а за что его убили?

Женщины замолчали. Неужели они не знают или не хотят говорить о таком интересном?

— Случайность. Хулиганы, — кратко ответила женщина.

— Да что ты знаешь! — Варвара Архиповна махнула рукой. Она знала и хотела раскрыть все карты, никому не уступая эту сцену. Она обернулась к Лике. — Матвей — хороший парень. Был. Спортсмен. И сумку поможет донести. И работал в секции спортивной. А потом… Что-то поменялось. Скрытный стал. Он и его друзья. Чувствую, без чего-то сильнодействующего не обошлось! Лика, ты же понимаешь о чем я? Вот это самое до добра не довело.

— Глупости! — Женщина встала, подхватив свои сумки. — Скучно тебе, вот и придумала небылицы.

— Я с Томкой говорила. Она уж их знает, — тихо сказала Варвара Архиповна, провожая взглядом подругу.

— Кто это?

— Директриса детдома, где жил Матвей. Она мне все выболтала. Хулиганы, как же… Да вся эта компания — хулиганы!

Лика посмотрела на огоньки. Она мало что понимала. Варвара Архиповна говорила так много, и так мало одновременно. Добавляя свои эмоции, собственные суждения, она упускала самую сердцевину — суть.

— А мне с Тамарой можно поговорить? — Вот кто знает все.

— Понимаю, такой материал для статьи упустить нельзя, — Варвара Архиповна сказала это с такой важностью, словно она редактор журнала. Да редактор не простого города, а самого Парижа.

— У меня редакционное задание: собрать новости о городе. А пока только о Громком получилось найти. Точнее, он сам очень красноречиво рассказал о себе.

— Громкий… А дела по-тихому делает, — она засмеялась. — У нас так говорят. Но о нем действительно плохого никто не скажет. Может, нет ничего, или не знают.

— И что же тут интересного? Для статьи текст, где никого не ругают, — это трагедия. А вот об убийство раскрыть, представляете как здорово? И о вас можно написать как о почетном жителе города, — Лике хотелось задобрить Варвару Архиповну, чтобы получить как можно больше информации. Она заулыбалась: ею восхищались и уважали.

— Поговори с Тамарой. Если к чаю чего принесешь — язык развяжешь. Настоящее расследование получится.

— А как вы думаете, могут быть связаны Громкий с его идеальной жизнью и простой мальчик из детского дома? — Эта мысль не давала Лике покоя. Ведь Громкий занимался строительством многоэтажки для детдомовцев. В его причудливой прекрасной повседневности звучали слова о детском доме, о детях, которые были очень далеки от него. Эти связи наводили на разные мысли.

— Нет. Они даже знакомы не были. Параллельные миры, — усмехнулась Варвара Архиповна. — Богатство и бедность. Да и мотив какой?

— Спасибо. Вы очень интересный собеседник. — Это было действительно правдой, в отличие от утренней встречи. Варвара Архиповна была слегка заносчивой в своем стремлении показаться главной во всем, всезнающей, всепомнящей, но при этом оставалась искренней. Просто иногда людям хочется быть нужными.

Лика встала, подхватив свою сумку. Она тоже небесцельно ходила по торговому центру, поэтому сумка заметно потяжелела.

— Подожди, а ты мне не расскажешь о жизни в твоем городе? — опомнилась Варвара Архиповна. Она так много выдала, но не получила ничего взамен. Что же ей пересказывать?

— В другой раз. До свидания.

Варвара Архиповна посмотрела. В другой раз, так в другой. Или она думает, что его не будет? Она просто не знает лучшую заведующую архивом Варвару Архиповну.

Вечер был по-особенному загадочным, как бы в такт сложившейся ситуации. Небом простилались несколько ярких малиново-фиолетовых полос, летящих в ту сторону, где когда-то было солнце, словно вдогонку за ним, а далеко на востоке все было черным.

Голова у Лики гудела от переполненности информацией, ноги ломились от усталости.

Целый день — мелькание людей, приторный чай и такой же приторный и притворный Громкий, перепалки между двумя женщинами, убийство, которого все боятся, но до сих пор Лике никто ничего не сказал…

Целый день плавно перетек в вечер, в котором уже не было места для разговоров и посиделок, и для работы.

Колокольчик зазвенел. Ася подняла глаза от толстой книги, в которой фиксировала всех гостей гостиницы и еще что-то. Удивительно, что книга почти вся была заполнена. Неужели сюда приезжают толпами?

Ася очаровательно улыбнулась. Она была прекрасна: добра и светла и это отражалось на ее лице, не испачканном алой помадой и слишком броской косметикой, как у хозяйки отеля.

— Лика Сергеевна, добрый вечер! Вы пропустили ужин. Я вам его в номер отправлю. — Она была неподдельно вежлива. Ее белоснежные локоны отливали золотом в вечернем свете. Или это бесконечный красный цвет производил такой эффект.

— Ася, а вы были в торговом новом центре?

— Работа, — пожала плечами Ася. — На выходных схожу.

Лика достала шоколадку и протянула девушке.

— Ой, ну что вы! — Ася засмущалась. — А вам?

— Если буду много есть, в дверь не пройду.

«Не признаваться же ей, что у меня еще три в сумке», — подумала Лика.

— А вы слышали, убили кого-то? — Лика начала издалека.

— Да, такое происшествие. О нем все слышали.

— Часто такое? — Лика уже задавала этот вопрос Варваре Архиповне. Но так и не поняла, что имелось в виду за причитаниями и устрашающими угрозами женщины.

— Часто такое? — Лика уже задавала этот вопрос Варваре Архиповне. Но так и не поняла, что имелось в виду за причитаниями и устрашающими угрозами женщины.

— Убийство впервые. А так и кражи бывали, и сумасшедшие ларек сожгли… Провода часто воруют.

— За что же его убили?

Ася удивилась.

— Вы знаете человека, которого убили?

— Варвара Архиповна…

— Все понятно, — Ася улыбнулась еще теплее, чем прежде, вспоминая эту милую старушку. — Я его лично не знала. Матвей, вроде. Все говорят о хулиганах. Но я особо не интересуюсь.

— Разве это не интересно? — Лика настойчиво посмотрела.

— Это страшно, что в мире, в котором мы живем — то есть совсем рядом, ходят люди, способные убить. — Она стала серьезной и немного грустной.

— А можете мне адрес детдома найти? Где он жил, там еще директор Тамара…

— Хотите об этом написать? — Ася открыла нижний ящик шкафа в поисках бумаги.

— Пока думаю. Только никому не говорите о моих расспросах, пожалуйста. И хозяйке отеля.

— О, это сколько угодно, — засмеялась Ася. — Она с персоналом не разговаривает.

Она нацарапала на кусочке листка розового цвета адрес.

— Детдом в нашем районе один. Через две улицы от гостиницы. Раньше еще был подальше, окружен лесом. Его закрыли из-за аварийного состояния. Остальные в другом районе.

— Спасибо! — Лика улыбнулась в ответ. Ася была очень приятной и доброжелательной, каким-то лучиком всего хорошего в этом королевстве алых страстей и интриг.

Лика уже намеревалась отойти, но потом резко повернулась.

— А, правда, здесь так страшно жить, что никто не приезжает? В город детдомовских детей?

— Не знаю. Мне — не страшно. — Ася посмотрела в окно. — Мне кажется, город как город. Ну и что, что большинство взрослых — это несчастливые дети? Они ведь… Как все.

— Я тоже так думаю.

Послесловие.

Случаются неслучайности

Весенний день, нежный и переменчивый, легкий и воздушный, ожил на экранах старой памяти. Пробуждение — самый важный процесс после долгой зимы, самый центр весны. Расцветали все вокруг — листья просыпались и прорастали из своих темных домиков. Из почки выглядывали ростки, ростки превращались в листья — и так начиналась новая жизнь. Новую жизнь ожидали не только растения.

Молодая девушка, как подснежник из-под снега, появилась на пороге детского дома весной. Ей было слегка за двадцать, она только окончила педагогический институт, была полна энергии и желания работать. Эту вакансию ей из самых лучших побуждений подарила родная тетка, стоявшая на высоких ступеньках, на лестнице педагогики.

Коллектив, сугубо дружный, поскольку полностью женский, встретил девушку на удивление хорошо. Тамара не хотела задерживаться надолго — ей нужен был старт, опыт. Она так мечтала жить ярко, быстро, стремительно, громко и в этих скучных стенах ей было этого просто не добиться. Но внезапно старая директриса заявила о своем уходе и карьера Тамары быстро взлетела в гору из простой воспитательницы до директора. Как ей это удалось — пусть останется за границами повествования.

Тамара Петровна была умелым управленцем. Она резво взяла борозды правления и быстро ощутила вкус власти. И эта власть ей безумно понравилась. Она стала меняться. Из девочки в незатейливом платье в деловую даму — Тамара носила красивые костюмы, а волосы ее навек были туго уложены во французскую ракушку как у советского министра. Больше никто не увидел ее пушистых волос, свободно рассыпающихся по плечам.

Новоиспеченный директор стремительно обзаводилась связями. Она выступала на благотворительных мероприятиях, городских концертах, присутствовала на собраниях и съездах политических лидеров, была вхожа в круг элиты города. Можно представить, что женщина изо всех сил рвалась помочь своему детскому дома, но это было не так. Под маской деятельного руководителя она скрывала другие мотивы.

Тамара Петровна быстро поняла, что кресло директора принесет ей много пользы. Помимо властных полномочий, которые любого человека поднимают в глазах окружающих и собственных, бывшая студентка пединститута сможет выбиться в люди. Смогла и выбилась.

Личнаявыгода и никакого сочувствия, сострадания.

Тамара сумела наладить и свою личную жизнь. Ее видели в машине с помощником главы из администрации города, она водила крепкую дружбу с мелкими бизнесменами, ей приписывали любовные связи с заезжим адъютантом.

И тут появился Громкий Виктор Леопольдович.

Их связала дружба, инициатором которой в большей мере была Тамара. Она претендовала и на большее.

— Тамара Петровна, рад, что могу быть вам полезен, но признаюсь честно времени совсем мало…

Они ужинали в одном из самых дорогих ресторанов. Был поздний вечер, за окном сгущались сумерки.

— Что мы все о делах? Я подумала, мы можем посидеть, поговорить, поделиться…

— Тамара Петровна, скажу честно, не думаю, что я буду интересен вам со своим бизнесом. А меня не интересуют хлопоты детского дома.

Громкий четко дал понять, что никакой любви между ними быть не может. Директриса других попыток не предпринимала. Впрочем, деловые отношения сохранились и были весьма плодотворными.

За считаные годы Тамара поднялась по социальной лестнице. Ее семейное счастье не слаживалось, романы вспыхивали и гасли, но благополучие было твердым и долговечным.

И хотя директор гордо поднимала голову над всеми — ее поданными, осталась у нее черта, привычка с тех времен — бедности и простоты. Тамара была жуткой сплетницей. Именно этого боялся и именно за это ее недолюбливал Виктор Леопольдович. Женщина, еще молодая, на удивление всем, водила дружбу с самой известной сплетницей района — Варварой Архиповной, одинокой старушкой. Они засиживалась до самой ночи в кабинете директора и под чай обсуждали всех и все.

Пусть это и было недостатком Тамары — чрезмерное любопытство, пожалуй, единственный грех, который ей можно простить.

Тамара, царица на троне, удерживала свою власть и быстро расправлялась со всеми недругами и недоброжелателями.

Однажды старая Фаина Карловна, вечно ходящая в соболиной шубе, что, к слову, ужасно задевало Тамару Петровну, полвека работавшая врачом, а на старости лет перекочевавшая в детский дом в роли медсестры, спросила:

— И за что вы так детей не любите?

Они стояли возле окна и смотрели на площадку, где носились подопечные детского дома. Фаина Карловна заметила взгляд директрисы — ненавистный, пренебрежительный, выражающий презрение.

— Я почти пятьдесят лет врачом работала с детьми, — продолжила она, — и сейчас вместо пенсии посвящаю себя детям. Бывшая директриса — она в такие тяжелые годы управляла домом, и всегда к детям с душой, с теплотой. А вы молодая, а такая злая…

Тамара не ответила. Она постояла еще пару минут, повспоминала, и ушла. А на следующее утро Фаину Карловну с почетом отправили на пенсию.

И больше никто не посмел сказать что-то Тамаре о ее надменности или злобе. А спустя пару годков коллектив обновился, прежних руководителей позабыли или совсем не знали, и Тамара Петровна окружила себя верными слугами.

Иногда возле того окна, где Фаина Карловна сказала ей честные слова, без лести, Тамара останавливалась и вспоминала.

— Посмотри, посмотри, дом рушится! Посмотри, посмотри! Рушится… Все падает!

Маленький мальчик кричал, дергал за руку девушку и показывал пальцем на совершенно целый и невредимый дом.

— Замолчи! Ты меня позоришь! Замолчи, с домом все в порядке.

Она грубо одергивала его. Она не терпела истерик.

А мальчик действительно видел, как многоэтажка складывается, словно карточный домик, как летят перекрытия, стены трескаются и кирпичи стираются в пыль. И через пару секунд остается пустошь.

— Это тебе кажется, дом целый, — уже спокойнее объясняла она. Но в глазах ребенка был такой неподдельный страх, а крик его был вовсе не детской шалостью, а зовом о помощи, что становилось страшно и тому, кто видел абсолютно невредимую многоэтажку.

— Ну почему? Почему я?

Она рыдала перед своей матерью.

— Это твоя кровь… Ты должна его принимать и растить, — женщина гладила дочь по голове.

— Нет! — она резко отстранилась. — Почему я должна губить свою молодость? Столько детей, а мне достался… Он словно от дьявола. Говорит такие вещи. Мне самой страшно! Что за ноша?

— Не ноша, а сын. Так угодно судьбе…

— А отец его? Что же он не мучается? Сбежал и оставил мне своего…

Она обзывала и ругала их двоих, а мать лишь укоризненно качала головой и молилась.

Ветер подул и как песок разлетелся маленький мальчик.

— Твоя вина, ты не уберегла, — с упреком говорила мать, обвиняя дочку в халатности.

— С его диагнозом жить полноценно невозможно. Он психически болен! Был болен.

— Если бы ты уделяла ему больше внимания, если бы чаще молилась о его здоровье… Ты не боролась.

— Теперь я буду жить своей жизнью! Я — свободна. Спасибо судьбе…

— Замолчи!

Долгое время они обе молчали. Жизнь текла, жизнь бурлила.

— Всю жизнь мне молиться о тебе и не отмолить грехов твоих! Ухожу я. Видеть тебя не буду, слышать твои речи не буду. А ты иди к детям, помогай им, будь рядом. Работай в детском доме, исправно трудись. Мое наставление.

— Чтобы твое прощение заслужить?

— Тебе не мое прощение просить, а перед Богом на коленях стоять нужно.

Женщина, поседевшая, ссутулившаяся, отправилась в монастырь и больше Тамара свою мать никогда не видела.

— Солнце твоей жизни закатилось, — бросила она напоследок.

Тамара спустя годы смотрела в окно детского дома, лучи солнца ослепляли ее.

— Почему столько детей… Вот они — крепкие, сильные, умные, ловкие. Они не нужны никому. Вот зачем они? А мне достался нездоровый?

Тамара Петровна ненавидела их. Но указание матери выполнила, стала директором детского дома.

Глава 7. Отголоски прошлого

Утро, серое и размытое, в объятиях тонкой белой пелены тумана, опустилось над городом. Ветер еще раз завыл: пронзительно и безучастно к судьбе бедных продрогших деревьев. Листьев на них больше не видно, они стали мягкой и скользкой подстилкой земли, только ей от них разве теплее?

В такой грустной и сонной обстановке больше всего хочется остаться дома и спать.

Лика перевернулась на другую сторону и накрылась одеялом. Ей вспомнился рассказ Михаила Пришвина: «Листик за листиком падают с липы на крышу, какой листик летит парашютиком, какой мотыльком, какой винтиком. А между тем мало-помалу день открывает глаза, и ветер с крыши поднимает все листья, и летят они к реке куда-то вместе с перелетными птичками».

И эти листья улетят. Когда же этот день откроет глаза, чтобы стало ясно?

Писатель писал, что все улетят — и журавли, и гуси, и грачи…

«Грачев», — всплыло в памяти. Эта фамилия, выгравированная на странной табличке в виде крыльев птицы, скрывала за собой какую-то необъятную тайну, она предвещала опасность. Но что может остановить человека, который уже запланировал расследование?

Именно это стремление заставило Лику подняться, надеть все самое теплое, что тайком положил Егор, и отправиться в детдом.

Лика постучала в дверь, она открылась от одного прикосновения.

Почти такой же кабинет как у Елисеи Павловны: ничего современного, старые шкафы, потрепанные папки, картотека во всю стену, радио как привет из прошлого. Обои темно-бардовые. Ничего общего с современным и модным кабинетом Громкого. Странно, что они оба существует в одной реальности, но выглядят так по-разному.

Директор детского дома сидела за столом. Мягкий, уютный свитер, яркие глаза темные, почти черные и такие же ресницы, волосы так идеально уложены. Сочетание несочетаемого.

Она улыбалась не доброжелательно и не притворно, а как-то оценивающе и повседневно, так словно она всегда была с этой улыбкой. Она была человеком, которого невозможно раскрыть, прочитать по первому взгляду.

— Тамара Петровна? Добрый день! Я — Лика, журналистка. Можем поговорить? — Лика предполагала, что о том, что она прибыла в Витево, знают многие и многие захотят подружиться с ней, чтобы попасть на первую полосу модного журнала. Никто не задумывается о том, кому вообще нужен этот журнал, главное — престижный.

Тамара Петровна расцвела в широкой улыбке. О журналистке она не знала, но догадывалась, что это идея Виктора Леопольдовича. Только ему такое по карману. О его желании заявить о своих добродеяниях знал весь город, даже не особо приближенные или не приближенные вовсе.

— Добрый день! Проходите. О нашем детском доме хотите узнать? — Тамара Петровна устало посмотрела на Лику. К допросам или расспросам она в последнее время привыкла. Ей досталось. Полиция навещала ее с вопросами о случившемся, о том самом воспитаннике, который принес ей столько хлопот, что в детстве, что сейчас. Хотя он давно покинул стены этого детского дома, неприятности продолжались. И снова вопросы…

Лика села напротив Тамары Петровны в жесткое неудобное кресло и вспомнила, как было приятно сидеть в кожаном мягком кресле в кабинете у Громкого. Капитализм все-таки комфортнее.

— Пишу статью о вашем городе, о вашем известном меценате — Викторе Леопольдовиче. Он, конечно же, и вам помогает?

Тамара Петровна мысленно вздохнула. Она уже успела подумать, что и этой девице хочется узнать о том самом мальчишке и о том, что произошло. Но ей был нужен Громкий. Значит, она права и бизнесмен решился нырнуть в очаг славы и популярности, вынув из кармана пару пачек денег. Для журналистки.

— Да, он очень хороший человек. Помогает нашему детскому дому. У нас замечательная детская площадка с его помощью появилась. И в целом состояние нашего детского дома гораздо лучше, чем других. В нашем городе.

Тамара Петровна замолчала. Виктор Леопольдович не давал ей никаких установок по поводу прихода журналистки и о том, что нужно говорить. Он вообще мало с ней общался, остерегаясь ее просьб о реальной помощи детям. Красноречивость и действенность идут не рука об руку.

— А вот происшествие… Убийство в вашем городе…

— Я ждала этого вопроса. — Тамара Петровна горько улыбнулась, оставаясь спокойной, хотя внутри передернулась. Вот и накаркала сама… Кто же пройдет мимо такого события. А особенно эти писаки! — Большой резонанс. Все говорят, вот и до вас дошли эти жуткие новости. Увы, всем более интересны скандалы, чем жизнь детей.

— Происшествие произошло с одним из ваших бывших воспитанников, — начала Лика, наклонив голову на бок. — Это ведь тоже о жизни города, о жизни детей, просто повзрослевших?

«Ну и что? При чем здесь я?» — подумала Тамара Петровна.

— И все пути ведут в детский дом, поскольку тут он провел большую часть жизни.

— Вам что писать больше не о чем? — спросила директор детдома раздраженно. — В одной статье и о Викторе Леопольдовиче, и об убийстве?

— Статья большая. Целый комплекс статей. Обо всем напишу. Но я не думаю, что они связаны — Громкий и убийство. Или не так?

Тамара Петровна прикусила губу. Она была зла на себя за последнюю фразу, зачем она вывела журналистку на эту мысль.

— Нет, конечно, — Тамара Петровна засмеялась. Неуверенно. — Где Виктор Леопольдович, — Тамара Петровна вскинула руку к потолку и опустила ее. — А где…

Она не спешила говорить, что крайне не нравилось Лике.

Лика помнила поучения Варвары Архиповны, она достала из пакета коробку конфет, к которой в гостинице приклеила конверт. Егор бы был недоволен, что его сестра раздает взятки, еще и так открыто. Он говорил, что взяточничество — это целое искусство, и каждая ошибка в нем может стоить дороже суммы взятки.

— Я буду очень благодарна за информацию. Хочется чего-то поострее.

Тамара Петровна цепко взяла подарок и быстро спрятала. Девица оказалась приятным собеседником, понимающим.

Женщина встала и подошла к окну. Нужно рассказать много, не рассказав при этом ничего.

— Убийство! Это всегда ужасно… — Тамара Петровна вскинула руки. Ее актерскому таланту позавидовали бы. — Страшное событие, которое потрясло весь город.

Лика повернулась в ее сторону. Сквозь окно, трещинки на деревянной раме пробивался тусклый серый свет.

— Но, как бы страшно не звучало, это ожидаемо, — продолжила Тамара Петровна, рассматривая детвору, бегающую по саду.

— Часто убийства происходят? — Лика постучала пальцами по столу. Этот вопрос она задавала неоднократно, чтобы услышать множество ответов и понять какой правдивый.

— Нет, убийств не случалось. Или случались, но далеко, давно, не затрагивая нас. Это полиция статистику ведет, — она усмехнулась.3- Почему это ожидаемо?

— Ожидаемо то, что таких людей беды не обходят.

Тамара Петровна подошла к шкафу в самом дальнем углу, который вот-вот рассыплется от старости. Вперемешку на полках лежали разные папки. Директриса вытащила толстый альбом, стряхнула с него пыль.

— Это альбом с фотографиями с новогодних праздников. — Тамара Петровна положила альбом перед Ликой и начала медленно листать страницы. — Мы устраиваем показательные концерты каждый год и все фиксируем. Вот он.

Тонкий палец Тамары Петровны уткнулся в абсолютно обычного мальчика в группе непримечательных детей.

— Ребенок как ребенок. — Лика не понимала, почему его беды не должны были обходить, по мнению директрисы.

— Матвей Костромской. Его так звали…

Тамара Петровна обвела пальцем еще двух детей. Они немного отличались взглядами: у Матвея глаза были добрыми, открытыми, у другого, рядом стоящего мальчика одинокими, холодными, расчетливыми. Третий смотрел исподлобья злым, слегка напуганным взглядом, точно зверь, загнанный в угол.

— Три друга. Не разлей вода. Матвей, которого постигла такая участь. Спортивный, умный, добрый, справедливый. Занимался спортом, любил борьбу. Арсений Степнов. Очень хороший, отлично учился, математик, тихий. — Тамара Петровна показала на второго слева, а после перевела палец в сторону. — И главная причина моих седых волос — Алексей Зверин. Неуправляемый, озлобленный. Даже жестокий.

— Это сколько же лет назад было?

— Им сейчас около двадцати пяти лет.

— И вы их так хорошо помните? — удивленно спросила Лика.

— Я помню каждого. Я живу рядом с ними уже тридцать лет.

Тамара Петровна отвернулась, пока Лика изучала альбом, и обхватила себя руками. Она пришла сюда, когда ей едва исполнилось двадцать. Ненадолго, ради опыта. Но уход престарелой директрисы и быстрый карьерный рост Тамары заставили ее остаться. Детей она не любила, но и ненависти не испытывала. Они были как папки в шкафу — элементами ее работы. Каждый день сотни предательств, обманутых надежд и разбитых судеб заставили ее разочароваться в людях, а дальше и в детях. Они не становились лучше, не ломали предписанную им судьбу и не вырывались вперед, а продолжали гнить в болоте, предначертанном еще в детстве. Со временем она стала отличать подопечных детей как другой сорт, разделяя их словно яблоки.

— Такие разные и дружили? — Лика отвлекла женщину от мыслей и воспоминаний.

— Да. — Тамара Петровна обошла стол и села в кресло. — Они все поступили к нам в разном возрасте. Первый — Алексей, совсем ребенок. От него отказались, сперва он был в доме малютки, а дальше к нам. Потом Матвей. В осознанном возрасте. Его родители погибли в автокатастрофе, приличная семья. И Арсений. Желание выжить в довольно сложных условиях и противостоять обидчикам заставило их сплотиться и стать одной командой.

— Как тимуровцы?

Тамара Петровна засмеялась.

— Неверное слово. Скорее бандой.

— Банда? Они запугивали и обижали других детей? Или безобразничали?

— Ну, безобразничают все дети. Просто они были такими сплоченными, всегда вместе. Друг за друга. Никто не рисковал стоять у них на пути. Хотя был момент, когда их союз почти распался. Алексея хотели усыновить.

— Алексея? — Лика удивилась. — По вашим описаниям, его характер был не таким уж и дружелюбным.

— О, да. И так бывает, — Тамара Петровна развела руками. — У нас работала женщина, Анна. Она Алексея как сына любила. Не понимаю почему. У нее было две дочери — Любовь и Людмила. Они часто приходили, Анна растила их одна. И Алексей к ним очень привязался. С девочками как с сестрами играл, общался. Даже характер его смягчился.

— А Матвей, Арсений? Они не обижались, не завидовали?

— Эти встречи быстро прекратились. Дело в том, что комиссия не дала разрешение. Анна без мужа, зарплата небольшая, дети свои. Она после этого очень расстроилась, болела, и потом уехала из города. Она ведь обещала, а обещание не сдержала. Алексей болезненно это воспринял. И стал еще хуже себя вести…

Тамара Петровна замяла пальцы. Эта история не была такой однозначной как в ее рассказе, поэтому она старалась ее забыть.

— Я думаю, его друзья обрадовались, что он остался. А после детдома они поддерживали связь или разбежались? — Лика все пыталась выйти на нужный след. Она все еще не понимала, как история детства Матвея связана с его гибелью, и почему это было ожидаемо.

— Их дружба стала крепче, — Тамара Петровна скрестила пальцы. — После детского дома Арсению удалось поступить в техникум. Он разбирался в компьютерах, по этому профилю. Матвей работал в спортивной секции. Он очень любил детей, слабых защищал. А Алексей… Не учился, не женился. Работал какое-то время.

— Алексея вы недолюбливаете, — улыбнулась Лика. В ее рассказе он был просто сущим дьяволом, но ведь кто-то хотел его усыновить и смог полюбить как сына, значит не так он и плох?

— Недолюбливаю, — согласилась директриса. — Из-за него все. Матвей считал его младшим братом. Он любил его, не мог с ним разлучиться. Без него, без старшего брата, Алексею было бы трудно. И Матвей это понимал.

— А Арсений?

— Арсений всегда был на задворках, но держался за эту дружбу как за спасательный круг. И именно из-за этой привязанности их компания сохранилась. А если бы нет? Они бы распались, Матвей мог бы вырваться и жить?

Тамара Петровна отвернулась. Она просто ненавидела такие сплоченные союзы, которые были словно секты. Связи, которые прочно сдерживали. Всем своим воспитанникам она говорила о том, что нужно пытаться выкарабкаться из нищеты, из маленького города, из тьмы, нужно учиться, искать, уезжать за лучшей судьбой.

— Вырваться? — не поняла Лика.

— Детям из детского дома трудно адаптироваться в жизни, и если они объединяются, то потом уже не могут самостоятельно справиться с чем-то. Подстраиваются, остаются рядом. А ведь могут строить свою дорогу сами, преодолевать ее, добиваться успеха. Понимаете? — Тамара Петровна старалась объяснить те идеи, на которых строила и свою жизнь, которым учила всех других.

— Разве дружба это плохо? Поддержка, понимание, возможно дети этого хотят?

— В детстве. А во взрослой жизни — каждый сам себе друг. Алексей, Матвей, Арсений… Они застыли в этом кругу, сдерживали друг друга от действий. Арсений мог бы работать с компьютерами, Матвей уйти в спорт. Жизнь была бы яркой, счастливой, были бы деньги, семья. Смысл.

— А Алексей?

— Алексей бы сгинул, — мрачно ответила Тамара Петровна. — Он не отличался целенаправленностью.

— Вы думаете, чтобы спасти Алексея с ним рядом оставались его друзья, не отдалялись, не строили свою личную жизнь? — подвела итог Лика, удивляясь абсурдности этих выводов. — А если это и была их жизнь? Если их это устраивало?

— Но ведь Матвея убили.

— Как это связано?

Тамара Петровна уставилась на журналистку. Ей казалось, она точно знает, как это связано. Но нужно ли делиться с ней своими мыслями?

— Вы думаете, они занимались чем-то незаконным? — догадалась Лика. Как было трудно следить за ходом мыслей директрисы. Она так много философствовала, и так мало рассказывала нужного.

— Нет. Не знаю, — Тамара Петровна сбилась. — Они постоянно скрывались, в общежитии не жили. Какой-то странный образ жизни, словно вечный побег.

Это ее очень раздражало и наводило на мысли. Зачем скрываться, если ты законопослушный гражданин?

— Вы подозреваете их в чем-то? — Лика поняла, что Тамара Петровна их не подозревает, а точно знает.

— Я их знаю с детства. Это дает мне право рассуждать…

Тамара Петровна запнулась. Правда или ложь? Но ведь она и правды всей не знает, лишь обрывки, ее личные догадки. Лучше увести журналистку подальше от своих догадок, а то эта правда приведет и к ее делам.

— В нашем городе есть наркоманы, — выпалила она после паузы.

«Вы серьезно?» — Лика посмотрела на бордовые обои, чтобы не засмеяться.

— И главный среди них — Шадрин. — Тамара Петровна мысленно облегченно вздохнула. Об этом человеке знали все. Ничего тайного она не раскрыла. — Он тоже рос в этом детском доме. Но был старше Матвея и его друзей. Говорят, хочешь разбогатеть — иди к нему. Он распространяет запрещенные вещи.

— Они общались?

— Могли, — пожала плечами директриса. — В одном детском доме жили. Многие детдомовцы работали с ним. Я, конечно, всегда пытаюсь остановить их.

— Они скрывались, потому что выполняли что-то противозаконное, что поручал им Шадрин? — попыталась логически связать всю информацию Лика.

— И деньги у них были.

— Откуда вы знаете? — Лика все больше убеждалась в том, что директриса и ее бывшие подопечные держали связь друг с другом. Зачем? Но не могла же она быть четвертой в их союзе?

— Город небольшой. Мелькали перед глазами. На что-то же они жили. Значит, деньги есть, — махнула рукой Тамара Петровна.

— Эта работа стала причиной его смерти? В хулиганов вы не верите?

— Это одна из версий. Я же не полиция, — напомнила Тамара Петровна. Эту фразу она уже говорила.

— И как найти его? Шадрина?

— Зачем? — спохватилась директор детского дома.

— Хочу провести свое расследование. — Лика хитро улыбнулась. Материал собирался просто отличный.

— Не знаю. Может быть в Интернете? Через социальные сети? О нем знают многие. Слухи ползут быстро. А когда обсуждать особо некого, то такой персонаж — просто герой.

Лика поерзала в неудобном кресле.

— Меня удивляет кое-что. Матвей занимался спортом. Но его убили. Он ведь был сильным, наверное, быстрым, почему не убежал, не оборонялся? Вас это не удивляет?

— Не знаю. Может, все было внезапно, не успел среагировать. — Тамара Петровна немного устала вести этот разговор. Ей не были интересны подробности этого дела. И хотелось не быть вмешанной в него, даже не упоминаться рядом с этим трио. — Конечно, есть и наша вина в его гибели. Не дали должного воспитания. Но у нас их много. Мы пытаемся донести до каждого ценность жизни. А эти дети уходят и становятся монстрами, пожирающими друг друга. И даже самих себя.

— Арсений или Алексей могли его убить? — Эта версия пришла Лике в голову только что. — Ссора?

— Исключено. Такой крепкой дружбы я никогда не видела. Я могла бы подумать на Алексея, зная его сложный характер. Но нет. Матвей для него как маяк. Он все делал, так как говорил Матвей. Он жил, потому что Матвей давал ему направление. Даже не знаю, как он будет дальше… А Арсений очень порядочный, замечательный человек.

— Где они живут или скрываются, вы не знаете? — Лика больше утверждала, чем спрашивала.

— Они прописаны в общежитии. По факту — они могут быть где угодно.

— Спасибо вам. Отняла у вас много времени, простите.

— Была рада помочь. — Тамара Петровна с радостью подумала о презенте в ящике ее стола и уныние улетучилось.

Лика встала и направилась к двери. Тамара Петровна тоже встала.

— Лика, — позвала Тамара Петровна.

Вдруг ей стало жаль эту журналистку — милую, совсем нехитрую. Зачем ей падать в этот мир, в эту бездну проблем и черных пятен.

Лика обернулась.

— Вы хорошая девочка. Я вижу. Домашняя. Не связывайтесь с этой историей. Это опасно. Никто из нас не виноват, что у них, у детей этих судьбы такие. Несчастливые. И они как неприкаянные… Что же мы можем сделать? Мы не родители, чтобы думать о них.

— Мне кажется, дети не были бы несчастливыми и неприкаянными, если бы мы думали и что-то делали для них.

Лика вышла во двор детского дома, где уже не было ни одного ребенка. То ли из-за погоды, то ли было очень поздно для прогулок. Темнело. Погода ухудшалась с каждой минутой: ветер усиливался, подбрасывая мокрые листья все выше, небо померкло в серых тучах, расползавшихся над головой.

По дороге в гостиницу Лика забрела в местный парк. К удивлению людей было много, несмотря на погоду, они не убегали от холодных порывов ветра, не спешили домой, просто гуляли, словно на небе яркое майское солнце.

«Наверно здесь погода и хуже бывала», — подумала Лика.

Лика выудила телефон из сумки, набитой всяким хламом, и набрала номер Егора.

— Егор, привет! Ты можешь говорить?

— Да, я дома.

— А я гуляю по парку. Очень неплохо тут. — И в целом это было правдой. — Занят, телевизор смотришь?

— Порядок навожу. У тебя тут хаос, — вздохнул Егор.

— Ничего не трогай там! У меня все систематизировано, — рассмеялась Лика.

— Почему ты так долго не звонила? Я уже беспокоюсь.

Лика подошла к деревянной лавке, но сесть не рискнула. Она вся была мокрая, в налипших листьях.

— Я же тебе писала сообщения. Ты на работе, не отвлекаю.

— В любой момент взяла и позвонила!

Егор принялся отчитывать Лику, вспоминая все опасные ситуации, в которые может попасть человек и в которые попадала Лика, и в целом о страшной криминальной обстановке.

— Ладно, я к тебе с просьбой, — наконец вставила Лика, прервав монолог брата.

— А как иначе!

Услышав просьбу о помощи в расследовании убийства Матвея для написания интересной статьи, Егор пришел вне себя от ярости.

— У тебя же был знакомый здесь в Витево в полиции?

— Во-первых, не мой знакомый, а родственник одноклассника, а во-вторых для тебя там никого нет!

— Устрой мне с ним встречу!

— Хочешь влезть во что-то? Категорически запрещаю тебе лезть. Шерлок Холмс.

— Только беседа. Иначе я сама буду расследовать. А так он все меня сам расскажет. — Наверное, этот самый логичный ответ сможет переубедить Егора.

— Он может не заниматься этим конкретным делом. Я подумаю.

— Спасибо! Ты самый лучший брат!

— Я еще не решил ничего.

— Говорят, здесь не так часто что-то происходит. Тем более убийства. Поэтому эта информация будет бомбой. Постарайся. Ради меня.

— Как ты там, так сразу убийство! Пообещай, что поговоришь и сразу домой?

Лика согласилась, глубоко в душе понимая, что пока не разберется с этим делом никуда не уедет.

— Ты тепло одеваешься? Ешь хорошо? — Егор быстро перевел тему, поскольку говорить о расследовании с Ликой, которая непременно куда-то влезет, он не хотел.

— Конечно, и одеваюсь, и ем.

— Не одни сладости есть надо, — напомнил Егор.

— Все, пока. Иду в гостиницу.

— И на улице долго не ходи.

Лика отключилась. Она наконец-то почувствовала запах свободы вдали от опеки брата. Не то чтобы он был слишком занудным и не давал разгуляться, но из роли главного в семье никогда не выходил и считал, что все нужно проконтролировать. Все-таки командировка — это неплохая идея Марка. Одна их немногих — удачная.

Лика улыбнулась, вспомнив Егора и пошла дальше.

Где-то недалеко от нее, через сотню метров, пробежал парень в спортивном костюме, слишком тонком для сегодняшней погоды.

Его лицо показалось Лике таким знакомым, словно она десять минут назад смотрела на него. Точнее она видела его, но гораздо моложе, ребенка.

«Это Алексей?» — промелькнуло у нее в голове. Мальчик с фотографии, которую показала Тамара. Сейчас он, повзрослевший, был так близко.

— Это судьба, — сказала сама себе Лика. — Нужно продолжать расследовать…

Алексей все быстрее отдалялся, не замечая никого. Сосредоточившись на беге. Но что-то отвлекло его.

Он оглянулся. На мгновение их взгляды встретились. Лед столкнулся с пламенем.

Глава 8. Главная улика

Лучик за лучиком свет пробирался сквозь тучи. С тех пор как Лика приехала, солнце стало чаще посещать небосвод над городом.

Лейтенант Трубачев сегодня был готов к покорению сердца дамы как никогда прежде. Форма, уложенные на один бок волосы и фирменная улыбка. Для солидности он взял папку, в которой томились пустые листы. Образ настоящего героя портил только пакет с едой, но от обеда отказываться — дело неверное.

В парке было пусто, слишком рано для прогулок — все разбрелись по делам. На лавке сидела только одна девушка с шикарными локонами, отражающими блики солнца. Из-под ее пальто выглядывал ажурный край малинового платья.

«Красивая, — отметил лейтенант. — Мне подходит».

— Здравствуйте! — Лика помахала рукой. Она без труда узнала в молодом мальчишке с прилизанными светлыми волосами и глуповатой улыбкой коллегу брата. Егор описал ее потенциального помощника всего двумя словами, но они очень точно подходили ему.

Он спешил к Лике, почти бежал.

— Лейтенант Трубачев, — деловито протянул руку, сделав самый серьезный и важный вид.

— Спасибо, что согласились встретиться, — Лика улыбнулась, пытаясь быть вежливой и доброжелательной, чтобы он рассказал все, что знал. — Меня зовут Лика.

Трубачев сел на лавку.

— Тимошев сказал мне, что встреча будет с приятной девушкой. Не обманул, — он весело рассмеялся.

— Егор сказал, в чем суть вопроса? — Лике хотелось поскорее перейти к главному, шутливое настроение лейтенанта ее понемногу раздражало.

— Подождите, подождите… — рука Трубачева скользнула в карман. Он достал блокнот и пристально стал изучать первую страницу. — Я сейчас скажу вам. Сегодня в восемь. Или лучше в семь? Нет, в восемь.

— Что в восемь? — Лика недоумевала.

— Я буду свободен в восемь вечера.

«И что?» — чуть было не выпалила Лика. В ее голову закралась мысль, что Егор поведал Трубачеву совсем не о том, что от него требовалось. Неужели брат устроил ей свидание с этим мальчиком?

— А вы что делаете в восемь?

— Работаю. Весь вечер, — отрезала Лика. — Статью пишу.

— О Костромском что ли? — Он спросил так, будто это было сплошной глупостью, и он не понимал, как можно променять свидание с ним на написание статьи о таком мелком человеке.

— Не совсем. Но мне бы хотелось узнать…

— Пикантные подробности, — перебил Трубачев и вздохнул. Он осознал, что эту любовную вершину ему не покорить, и от него нужны только сухие факты.

Лейтенант достал из пакета пирожок и принялся есть. Какая разница, что о нем подумают? Если он не смог обаять девушку в первую минуту знакомства, нечего и пытаться. А остаться голодным он не хотел.

— Можно и так сказать, — кивнула Лика.

— Их нет, — спокойно ответил Трубачев, разрушив надежды Лики. — Вот все считают, что убийство это невероятное приключение, такая история, обязательно с тайнами из прошлого…

— Кто убил? Зачем? — Лика прервала его бредовые мысли.

— Не знаю, — пожал плечами Трубачев, доедая пирожок.

— Вы не знакомы с этим делом? — Лика начинала закипать. Кого ей подсунул Егор?

— Увы, знаком, — засмеялся лейтенант.

— Давно это произошло? — Лика вдруг поняла, что никто не говорил ей дату происшествия.

— Неделю назад. Чуть больше, — махнул рукой мальчишка. Он заглянул в пакет и с радостью обнаружил второй пирожок.

— И ничего неизвестно?

Трубачев отвлекся от еды. До него дошло, в какую сторону клонит Лика. Она думает, что они ничего не делают.

— Установлена личность убитого, — отрапортовал он. — Не повезло парню… Как это бывает: не в том месте, не в то время… Хулиганы.

— И часто такое бывает? — Лика помнила, как охала Варвара Архиповна, рассказывая, что такое произошло впервые за много лет и отныне криминал поселится в этом городке.

Трубачев опять пожал плечами.

— Правду говоря, он и сам был опасен. Сильный парень.

— Его ограбили? — Лика пыталась вытянуть из него сведения. Но потеряв к ней интерес, Трубачев не спешил раскрывать душу.

— Да что у него ценное? Просто шел, темный переулок, ударили ножом.

Трубачев доел и достал салфетки. Ему начинал надоедать этот допрос.

— Должны быть цель и мотив, — настаивала Лика.

— Это вам брат рассказывал? — усмехнулся лейтенант. — О целях и мотивах… Так у хулиганов их нет. И вообще… Городок у нас маленький, люди небогатые. Брать нечего. Или хулиганы, или свои с ним расправились…

Детская наивность и глупость не украшали лейтенанта.

— Свои?

— Детдомовцы, — пояснил лейтенант. — Он же из детского дома. Да, жестокие там ребята. Если искать, то в его окружении.

Впервые он озвучил умную мысль, что не могло не радовать Лику. Ей показалось, что она схватилась за ниточку в этом запутанном деле.

— Искали? — с надеждой спросила Лика.

— Да, — кивнул Трубачев и грустно добавил: Не нашли. В общежитии он не живет, то есть не жил. Друзья его тоже.

— Алексей и Арсений?

— Да. Никто их не видел долгое время. Что они уж там делали? — Трубачев обращался сам к себе. — А результат — убийство.

— А как его убили? Ударили ножом? Я столько слышала об убийстве, но никто не говорит как…

— Любите кровавые подробности? — он улыбнулся, оскалив зубы.

— Нет, — строго ответила Лика. С каждой минутой он раздражал ее все больше.

— Да, его ударили ножом. В бок. Умер около полуночи.

«Нет, все-таки есть от него толк», — подумала Лика, стараясь быть лояльнее к юному правоохранителю.

— А нож? — вспомнила Лика.

— Есть фотография. — Трубачев достал телефон из кармана и принялся водить пальцем по экрану.

— Его изучили? Следы? Отпечатки?

Трубачев нашел фотографию и отдал Лике телефон. Нож был красивым, слегка продолговатым, серебристым с цветами, выгравированными на рукоятке.

— У нас только фото. Его не изучишь, — разумно предположил Трубачев.

— А сам нож?

— Пропал. С места преступления.

— Но его же успели сфотографировать?

— Да. После пропал.

— Разве такое возможно? — гневно воскликнула Лика. — Кто его взял?

— Тот, кому он нужен.

Лика устала от логичных и простых ответов Трубачева, которые ничем ей не помогали.

«Как можно быть таким идиотом?» — подумала она.

— И без него все понятно, — махнул рукой Трубачев. — Как говорит Леопольдович, местный олигарх, дело успехом не закончится. Но об этом в своей статейке лучше не писать.

Вдруг до Трубачева дошло, что он слишком много разболтал, начальство может не одобрить.

— Учту, — процедила Лика. Еще он учить ее будет!

Лика встала, готовясь прощаться. Больше лейтенант ей ничем не поможет, а мириться с его глупостью и безалаберностью она уже не могла.

Трубачев растерялся:

— Уже уходите?

Он выудил из папки визитку. Впервые он пользовался личными визитками, случая до этого подходящего не было. А ведь он напечатал целую пачку…

— Мой номер. Звоните, — милостиво разрешил он. — И еще… С восьми я свободен. Имейте ввиду.

Надежда вновь ярким огоньком загорелась в его глазах. А вдруг? Вдруг она поймет, какой бриллиант может ей достаться?

— Обязательно. — Лика улыбнулась и быстро ушла.

Сделав несколько шагов, она скомкала визитку и сунула в карман, подумав, что выкидывать сейчас ее неудобно. Главное, не забыть сделать две вещи: выкинуть эту бумажку и поблагодарить Егора за бесценного помощника.

Каким бы утомительным не был разговор с Трубачевым, ничего полезного он не принес, а только подтолкнул Лику к самостоятельному поиску. В первую очередь нужно отыскать Шадрина. Именно на этой фамилии делала акцент Тамара Петровна.

Лика отодвинула тарелку с апельсинами, собрала конфетные фантики с маленького столика, освобождая место для ноутбука.

За окном уже стемнело, движение на улице затихало. Где-то свет вспыхивал яркими желтыми лучами сквозь уличные фонари, где-то пропадал в окнах многоэтажек.

Лика сбавила громкость телевизора и села в мягкое кресло. С каждым часом проведенным здесь, гостиница ей нравилась все больше. Был в ней определенный … уют. Уют провинциальной гостиницы. Может это красный цвет так на нее влиял, форматировал ее сознание. По утрам он помогал взбодриться, по вечерам, когда светил только прикроватный светильник, темные стены создавали атмосферу девятнадцатого века — что-то английское.

Тряхнув мокрыми волосами, абстрагируясь от антуража, Лика принялась за работу.

Через час она с грустью обнаружила, что человека с фамилией Шадрин из Витево нет ни в одной социальной сети, ни в блогах. Единственное упоминание этой фамилии было на сайте дома детского творчества, который находился в этом городе. Дом творчества назывался «Шадрин лес».

Лика усомнилась, что дом творчества и тот самый Шадрин как-то связаны, но все-таки приняла решение сходить туда.

О проекте Громкого в Интернете тоже не было информации. И о самом бизнесмене было мало сведений.

Лика подошла к окну, где уже царила глухая ночь. Она прокручивала в голове все, что знала. Этого было мало. Крайне мало, чтобы воспроизвести картинку.

Где-то за тонким стеклом окна, по которому скользили ее пальцы, за сотни метров от нее текла жизнь людей, в которую она так неприлично открыто вторгалась. Кто-то крепко спал, кого-то мучили кошмарные сновидения, кто-то продумывал, что будет дальше. Кто-то задумчиво смотрел в окно, рисуя на нем невидимые хаотичные узоры, также как Лика, пытаясь найти ответы, вглядываясь в самую ночь.

Глава 9. Начало

Дом творчества «Шадрин лес» находился в другом районе города. Двухэтажное кирпичное здание стояло в гуще изумрудных елей, поэтому на фоне привычного пейзажа — голых деревьев, опавших листьев, казалось, что лето не покинуло этот маленький уголок.

Снаружи здание никак не выдавало о своем предназначении, но внутри просто кричало. Стены с одного края по другой завешаны детскими рисунками, из далеких уголков доносились песни, музыкальные шедевры скрипки, пианино.

За школьной партой сидела девушка — молодая, беловолосая, приветливая, почти как Ася. Она ласково осведомилась, за каким ребенком пришла Лика, и какой кружок он посещает. Услышав ответ, немедленно предложила записать его на занятия.

— Рисование, вокал, хореография, лепка из глины? Художественный свист? — перечисляла она.

— У меня нет детей.

Дежурная посмотрела слегка осуждающе, потом она догадалась о причине визита.

— Увы, наш дом творчества только для детей, — развела она руками.

— Я могу поговорить с Шадриным?

— С кем? — не поняла девушка.

— Шадрин? — Лика показала на табличку с названием над ее головой.

Дежурная засмеялась — звонко, а потом посмотрела на Лику, словно на ненормальную.

— Так вы опоздали. Лет на сто. Дом творчества назван в честь художника, который писал красоту этих краев. И умер в прошлом или позапрошлом веке.

— Другого нет?

Дежурная отрицательно закивала головой и переключилась на другого посетителя, который, в отличие от Лики, пришел по назначению.

Лика была уверена в безрезультатности посещения этого места, но все же надеялась.

Она прошлась к выходу и заметила презрительный взгляд старой женщины, ожидавшей ребенка.

— Ты не похожа на ту, которой нужен Шадрин, — выпалила она.

Лика с интересом посмотрела на нее. Кажется, все-таки не зря пришла.

— Почему?

Женщина не ответила. Она поджала губы и со всей возможной злостью отчеканила:

— Не найдешь его здесь. В городе. Не ищи!

— Мы говорим об одном и том же человеке? — на всякий случай спросила Лика.

— Конечно. Не о художнике же…

Женщина плюнула и поспешила отойти. Шадрин стал причиной ее личной драмы, и ее отношение к нему подтвердило Лике, что Тамара Петровна была права в своих домыслах о торговле чем-то незаконным.

Лика вышла на улицу.

Лиловая полоса пересекла небо, соединяя запад и восток, в небольших лужицах отражался этот необыкновенный цвет, стирающий серость, привычную городу. Утром опять шел дождь, благодаря которому и появились эти лужи, напоминающие сейчас зеркало, в которое смотрит небо.

«Как быстро здесь темнеет», — подумала Лика.

Лика побрела по улицам. Темнота быстро заполняла их, в ней тонуло все вокруг. Одна улица сменяла другую, ни одну из них не освещали фонари. Наконец Лика увидела в конце узкой улочки мигающий свет. И этот фонарь, единственный в округе, грозился перестать светить.

Свет фар резко загорелся и ослепил Лику. Ей пришлось закрыть глаза и отойти. Желтая машина внезапно остановилась, заехав на тротуар. Дверь распахнулась. Чья-то холодная и сильная рука схватила Лику и с силой затащила в машину. Дверь захлопнулась, машина умчалась в темноту.

В гостинице было тихо. Приглушенный свет ламп под красными абажурами сменил яркие огни люстр. Тишина наступила такая, что по звуку стрелок часов можно было сосчитать минуты и секунды. Громче всех всегда бьет именно секундная стрелка, как бы провозглашая себя первой и главной творительницей времени.

Никто не осмеливался нарушить предночную тишину. Наверное, гости спали. Это днем здесь жизнь бурлит.

«А может и нет», — подумала она. Она редко бывала здесь днем. Утром обычно улетала и возвращалась, когда за окном стемнеет.

Вместо Аси стояла другая девушка: темноволосая, раздраженная, хмурая. Она вздрогнула от звонкого колокольчика. Дремота ушла. Она не удосужилась улыбнуться гостям, а лишь косо посмотрела.

Лика была уверена, девушка разглядела в ее спутнике любовника и от этого раздосадовалась еще больше.

— Судя по цвету и антуражу гостиницу используют именно для этих целей, — Жорик ухмыльнулся и подмигнул девушке с темными волосами. Он был поразительно догадлив и может зря Елисея Павловна считала его недоумком.

Лика подтолкнула его к лестнице.

— А вы хорошо устроились, мисс, — присвистнул он, вваливаясь в номер и указав на кресло, спросил: Сяду?

— Все в твоем распоряжении, — Лика кивнула и скрылась в ванной.

— И конфеты? Ладно, спасу тебя. Ты же в дверной проем не пройдешь!

Он провел рукой по столу, заваленному пустыми обертками, пытаясь найти непустую.

— А ты знаешь, что кроме сладкого еще еда бывает?

— Не умничай! — донесся голос Лики.

Через четверть часа Лика вышла из ванной в белом махровом халате.

Конфет на столе стало меньше, оберток — больше. Жорик поджав под себя ногу, сидел на кресле и, не отрываясь, смотрел в экран ноутбука.

Возможно, было некрасиво предстать перед Жориком вот так, по-домашнему. Некрасиво и даже неприлично.

Но Лика точно знала: Жорику все одно. Абсолютно. Он не интересовался девушками, в его сердце было место только для ярко светящихся мониторов. Компьютер его поглощал.

В журнале все об этом знали и юные секретарши и умудренные опытом дамы потеряли всякие надежды, махнули на него рукой. Они от обиды и злости говорили о его ориентации, строили версии. Боялись признать, что ответ на поверхности — они Жорикунеинтересны.

А еще он был хорошим другом Лики. И она никогда не участвовала в этих разговорах, и попыток его соблазнить не предпринимала.

— Ты напугал меня, — возмутилась Лика, усаживаясь на кровать. — Можно как-то аккуратнее было?

— Я хотел появиться эффектно, — Жорик расплылся в улыбке.

— Как ты узнал, где я?

— Любезнейшая Ася подсказала. Вечером она еще стояла, а потом эта угрюмая ее сменила, — он состроил гримасу, копируя новую сотрудницу гостиницы. — Город маленький, а районов целых три. Еле нашел тебя. Кстати, что ты делала в Доме творчества? Все-таки решила начать карьеру певицы?

Лика проигнорировала его вопрос.

— Зачем приехал?

— Марк отправил меня в эту глушь! Время идет, статьи нет. А уже пора бы что-то выставить в Интернет версии.

Сначала их журнал выходил в онлайн-режиме, а потом только в печатном виде.

— А еще он боится, что ты раскритикуешь его спонсора. — Жорик хитро посмотрел на Лику. — Мы же знаем тебя! Я приехал помочь тебе.

— Кому интересно читать хвалебную статью о бизнесмене из провинциального городка, который всем помогает, все спонсирует, «поддерживает», а прибыль не получает? Да просто ангел, — хлопнула руками Лика.

— Бизнесмену интересно точно. — Жорик не отрывался от ноутбука. — Он ведь заказчик.

На столе рядом с ним стояли три чашки с чаем. Все-таки оторвался и сделал что-то полезное. Лика забрала у него одну из чашек.

— В этом городе есть свои тайны.

— Просто как начало триллера, — Жорик с сарказмом улыбнулся. — Призраки? Лесные мавки? Вторжение?

Лика резко ударила его по голове полотенцем. Почему к ее расследованию все относятся несерьезно?

— Шутишь? Смеешься надо мной?

— Нет, — он поднял руки, все еще улыбаясь. — Что случилось?

— Странное убийство. Напуганные местные жители. Украденная улика — нож. Директриса детского дома просила меня не лезть в это дело, — перечисляла Лика.

— Заговор. — Наглая ухмылка отразилась на его лице.

— Если тебе неинтересно…

— Интересно. Детальнее, пожалуйста.

Лика в течение получаса подробно рассказывала о всех своих встречах, разговорах, обо всем.

— По-моему никакой мистики. Но ведь тебе самой этого хочется? Приключений? — он с задором подмигнул.

— Мне хочется распутать этот клубок! Настоящее расследование! — вдохновенно проговорила Лика. Это стало ее первоочередной задачей. — Надоело писать какие замечательные бизнесмены, которые Марка одаривают конвертами…

— Завидуешь?

— Я хочу раскрыть, обнаружить, изобличить…

— Где твоя статья? — прервал Жорик.

Этот вопрос был сложным. Статьи не было, все время уходило на расследование.

— Я ее еще не закончила, — солгала Лика.

— Чем ты тут занимаешься? — недоверчиво поинтересовался он.

— Хожу, ищу, — призналась Лика.

— Жениха? — он весело засмеялся. Жорику только бы пошутить. Наверно он родился в ту минуту, когда врачи рассказывали анекдоты друг другу и Жорик с рождения стал невольным свидетелем.

Лика щелкнула мышкой и открыла черновик статьи.

— Читай! — велела она.

Несколько мгновений его глаза метались по тексту.

— Шайка наркоманов? Они главные герои твоей статьи? А где наш драгоценный Виктор Леопольдович? Где он в твоей статье? — Он с укором посмотрел на Лику.

— Напишу… — Лика надула губы. Ей было интересно искать убийцу, а Жорик упорно не хотел ее поддерживать.

— Хорошо, — смирился он. — По твоему расследованию. Основная причина убийства — наркоторговля? А городок перестает быть скучным!

Он опять засмеялся.

— Не знаю. Я была уверена. Так все говорили. Но… — Лика запнулась. Эта версия разваливалась на глазах, а новой не было. — В Интернете я узнала адрес Дома творчества. Он носит название в честь Шадрина. А Шадрин — это главный в этой сфере.

— Главный наркоман?

— Занимается этим. Я думала, Дом творчества — это маскировка. Как логово. Это не подтвердилось. Это реальный Дом творчества, — с грустью отметила Лика. — Он вообще тут не появлялся последние годы.

— Ты пришла и спросила, где тут главный наркодилер? В детском учреждении? — Жорик еле сдерживался от смеха.

— Откуда мне знать специфику данного … производства? — зло бросила Лика. — Меня все время наталкивают на одни и те же следы.

— И они ложные, — подытожил Жорик.

— А если нужно идти в обратную сторону?

Лику мучили подозрения. Она почти полностью была уверена, что наркоманы здесь ни при чем. Но почему все так активно убеждали ее в обратном? Тамара Петровна, Варвара Архиповна… Кто что скрывал? Кто-то дергал за ниточки и ложь покрывала все и всех.

— Ты должна в сторону написания статьи идти!

— Самый умный? Давай, начинай! Я уже запуталась во всем этом.

— То есть в одной статье ты хочешь написать об убийстве и тут же о Громком? — уточнил Жорик. Он считал, что это не лучший выбор: поместить имя бизнесмена рядом с криминальной сводкой. Можно было заметить условную связь между ними или придумать ее, а дальше добрые люди будут развивать такой сюжет…

— О Громком не хочу, приходится.

— Ладно. Будем писать. Хочешь пощекотать нервы и своему начальнику и его начальнику? — усмехнулся Жорик. — Я только за.

И не то чтобы Жорик не любил Марка, но сама мысль, что он может пошутить, всколыхнуть серьезность, поглумиться, очень нравилась ему. С детства он любил приколы.

— Все. Пишем статью. — Жорик хлопнул рукой по столу. — Хочешь найти убийцу? Нужно сказать, что знаешь, кто убийца! То есть, напугать, спровоцировать виновных. И тогда они объявятся. Поэтому мы возьмем факты, которые стали известны тебе, немного приукрасим, добавим драматизма…

Жорик застучал пальцами по клавиатуре. Он делал это в два раза быстрее, чем Лика, но порой забывался и в творческом порыве использовал нелитературные выражения.

Спустя час Жорик выдохнул. Он безостановочно набирал текст, который Лике предстоит редактировать и исправлять. Но только он мог соединить такие несоединимые вещи как попытку выявить убийцу и хвалебную речь на радость Громкому.

— Когда ты раскроешь это дело, и тебя будут награждать орденом «Почетный житель Витево», позови меня? — он поднял усталые глаза.

— И себе награду хочешь? — Лика стояла рядом и следила за тем, что он печатал, размеренно допивая чай.

— Нет. Просто поржать. — Он засмеялся.

Лика подняла глаза. Он неутомим в своих шутках, юмор нескончаемым потоком заполнял всю его жизнь.

— Так… У нас есть одна ночь и море энтузиазма. Разгадаем все секреты городка!

Глава 10. Статья

Утренний кофе оказался слишком горьким.

Виктор Леопольдович отодвинул чашку так резко, что несколько черных точек застыли на рукаве его мятой рубашки.

«Совсем Леночка рассудка лишилась. Такой горячий».

— И зачем я ей все это показывал? — спросил сам у себя Громкий, окинув взглядом грамоты, картинки, которые с таким трудом искала Леночка.

Элеонора положила руку на его плечо.

— Не нужно, — он отмахнулся.

— Не расстраивайся.

Элеонора отошла от Громкого и уселась на кожаный диван. Она так привыкла к небрежному отношению со стороны Виктора Леопольдовича и все смиренно терпела. Она беспрекословно выполняла его просьбы или скорее приказы. И не потому, что любила его безумно и была готова как жена декабриста прыгнуть в сани и умчаться за далекие горизонты, она не хотела возвращаться.

Возвращаться в жизнь, где не было лоска и роскоши, платьев и машин, где была нищета. Громкий часто напоминал ей, где он подобрал ее и кем сделал. Вывел в царицы, благословил. Подарил настоящее, которое смогло перечеркнуть жуткое прошлое. Она боялась вернуться туда. Лишь поэтому Элеонора по-собачьи верно смотрела на хозяина, на руку, осыпающую ее бриллиантами.

Элеонора хотела бы выкинуть этот город из своей жизни, для многих его жителей она так и осталась продажной девкой. Хотя уже никто не обсуждал ее, поглядывали косо.

Однажды она заикнулась о возможном переезде, о попытке начать жизнь сначала, но Громкий резко отбросил ее предложения. Гостиница, строительная компания, торговые центры, деньги… Он не хотел все бросать. Он хотел расширять свой бизнес и достигнуть границ крупного города, но не начинать с нуля.

Больше она не затевала этот разговор.

Элеонора задыхалась здесь: среди тесных улиц, среди злых отчужденных взглядов, напоминавшем о былом. Большой город, огни, ночная жизнь, яркие вывески манили ее. Но кто она без своего добродетеля?

Элеонора молча допила вино и поставила бокал.

— Нет, — воскликнул Громкий. Он не замечал грусть и смятение на лице любовницы. Он был погружен в свои мысли. — Это всего лишь набросок на их сайте. Печатная версия будет позже. Надеюсь, в ней обо мне будет больше информации.

Элеонора плавно подошла к Громкому и взяла его за руку. Она всегда была успокаивающим и расслабляющим средством. И эту роль с блеском выполняла.

— Статья должна произвести хорошее впечатление. А это лишь черновик. Нечего волноваться. Тебе же Марк обещал, — сладко пропела она, успокаивая бизнесмена. — О тебе узнают. О делах твоих…

— О делах моих лучше чтоб не знали, — засмеялся Громкий. — Шучу. Я хотел попросить тебя… Ты знаешь, у меня очень важные дела. В последнее время я остро нуждаюсь в твоем содействии.

— А я тебе разве не помогаю? — Элеонора резко отстранилась.

— Ты незаменима, Эля. Моя волшебная палочка. Но если я скажу что-то сделать, ты просто сделаешь. Без лишних вопросов и выяснений.

— Я всегда рядом, — она улыбнулась.

Громкий вновь посмотрел на экран.

— А ты читала? — вдруг осекся он. — Ты почитай…

На самом деле ее не беспокоила статья. Она даже обрадовалась, что эта Лика досадила Виктору Леопольдовичу, иначе он бы положил на нее взгляд и завертелось… А так, Громкий не любил тех, кто ему не содействовал.

Элеонора посмотрела в экран планшета.

— Я ее собственными руками удушила бы за эти рассказики…

— Побереги ногти, — мягко сказал Громкий.

Виктор Леопольдович прислушался. Шаги — быстрые, грубые. По лестнице уже спешил Александр Всеславович — начальник службы безопасности, правая рука Громкого. Он себя считал его другом, Виктор Леопольдович считал его охранником, которому было присвоено званий главный…

— Все, иди, ты отвлекаешь… — Элеонора ему наскучила.

— Я буду ждать, — она поцеловала его.

Александр Всеславович ворвался в кабинет. Он паниковал, как всегда…

Внезапно он заметил ее. Элеонору.

С юных лет он был предан Виктору Леопольдовичу, служил ему в любых его ипостасях. Его личная жизнь, собственные интересы были на задворках, брошены на самотек.

Роман Громкого с женщиной неземной красоты чуть было не подорвал непоколебимую волю Александра Всеславовича.

Он долгое время боролся с внутренними желаниями, доказывал свою верность хозяину и смог побороть и победить чувства. Александр Всеславович ограничил свое общение с ней, с женщиной, которую приравнивал к божеству.

Громкий даже не замечал его мучений, его страданий.

— Вы прекрасно выглядите, Элеонора, — вежливо сказал Александр Всеславович, сгорая от ревности.

Всякий раз, когда она проходила мимо, буря эмоций одолевала Александра Всеславовича. Сердце одинокого волка сжималось.

Элеонора одарила его высокомерным взглядом. Она не обращала внимание на таких мелких фигур как он. Он для нее не существовал.

Дверь хлопнула, Элеонора ушла.

— Что ты хотел? — Громкий не заметил это секундное замешательство Александра Всеславовича.

— Вы видели статью?

— Конечно!

— Помните, вы говорили, какой вред она может причинить? — иронично спросил Александр Всеславович.

— Какой вред? Обо мне там слов пять! — Это злило Громкого больше всего.

Александр Всеславович сел в кресло и взял бокал с коньяком. В этом кабинете были неограниченные запасы алкоголя, которые никогда не заканчивались. За этим чутко следила Леночка.

— Позвоню Марку и отчитаю его, — пригрозил Громкий. — Не зря же я ему заплатил. Кого он прислал? Чтоб все переделали!

— А о наркоманах, как вам?

— Ну, я к наркоманам никакого отношения не имею. Я за здоровый образ жизни, — Громкий поднял свой бокал, который всегда был под рукой. — Чудесный тост.

— Об убийстве заикнулась, — тихо сказал Александр Всеславович. — Как узнала?

— Весь город об этом говорит. Гудит просто. Вот бабка и нашептала в очереди за мандаринами, — отмахнулся Громкий. — Кстати, о моем торговом центре… Ты послушай, послушай.

Громкий уткнулся взглядом в планшет и зачитал:

— «На фоне творящихся ужасов главное событие в городе — открытие очередного торгового центра, было сорвано. Шквал аплодисментов, традиционная красная лента, музыка, восхищенные толпы остались призрачными символами несостоявшегося торжества».

Александр Всеславович с недоумением посмотрел на начальника, усомнившись, что он в своем уме.

— А о музее? — продолжал Громкий. — Где хоть слово? Я туда экспонаты дорогущие… Разочарование.

— Вы серьезно? — выпалил Александр Всеславович. — Вас волнует отсутствие упоминания музея? Она о нем написала. Вас не волнует что ваша фамилия и такое громкое убийство в одной статье?

— Что она написала о музее? Я не заметил, — Громкий проигнорировал последний вопрос начальника службы безопасности.

Александр Всеславович достал из кармана два мятых листа. Статью он распечатал, пренебрегая гаджетами.

— «Музей — главная достопримечательность города, созданная с помощью бизнесмена, мецената Громкого В. Л. Но она меркнет по сравнению с масштабом распространенного хулиганства и наркоманией, распластавшейся по закоулкам Витево. Увы, даже музей и спортшкола не могут спасти город от этого», — прочитал он.

— Хоть о музее что-то… Александр Всеславович, а что тебя так волнует? — Громкий осекся. Начальник службы безопасности всегда паниковал. Но сейчас то чего он натворил? Громкий стал догадываться…

Александр Всеславович притворился, что не понял вопроса. Его терзания стали понятны им обоим. Громкий посмотрел в его глаза и помрачнел.

— Ты хоть говори, с кем расправляешься. Посадят, и знать не буду…

Он засмеялся без особой радости.

— Я как лучше хотел.

— Я дал возможность тебе самостоятельно принимать решения для того, чтобы наши проблемы исчезали, а не становились больше.

Александр Всеславович опустил виноватый взгляд. Несколько минут кабинет Громкого захватило молчание.

— Может нам ее заткнуть? — оживился Александр Всеславович. — А то вдруг…

— Да. Теперь конечно, — Громкий постучал пальцами по столу, раздумывая. — Если ниточку потянуть…

— Я все решу!

— Но не радикальными методами, — предупредил хозяин.

— Точно? — Александр Всеславович нахмурился.

— Точно, — Громкий поднял глаза и строго посмотрел на Александра Всеславовича. — Денег предложи. Поищи на нее что-то. Шантажируй. Действуй. Иначе вместо роста карьеры, отправимся в путешествие. В сторону холодного севера.

Алексей крепко спал на кушетке, поверх него лежало бордовое шерстяное одеяло с черными линиями и ромбами. Впервые с той ночи его сны были спокойными и мирными, без кошмаров, без обрывков воспоминаний, криков, преследований. Он с той самой поры боялся этих ночей и этих снов. Но сегодня был иной случай.

Несмелые лучи ноябрьского солнца прокрасились сквозь пыльное стекло и отразились на серо-зеленых стенах. Впервые в этом ноябре. Вплоть до вчерашнего дня утро встречало горожан серыми, хмурыми красками с нагнетающими скуку тучами, которые обязательно лопались и рассыпались миллионами прозрачных капель днем или к вечеру. Но сегодня ярко светило солнце. Неужели действительно улыбка осени?

Солнечные лучи, прорвавшись сквозь плотину серости и дождей, бегали по стенам, по железной кушетке, по деревянному столу с выцветшими чашками и таким же чайником. Сотни пылинок танцевали в этом мягком солнечном свете. Ликовали давно забытые, но продолжающие борьбу за жизнь, цветы в единственном горшке в самом отдаленном углу комнаты.

Эту сонную и нежную идиллию прервал громкий хлопок: Арсений резко и беспощадно отворил дверь, от чего она сильно зашаталась, и влетел как вихрь в комнату.

Это была одна из одинаковых серо-зеленых комнат заброшенного строения — бывшего детского дома, которая переходила в другую еще более маленькую комнату. Ей никто не пользовался, она была заперта.

Уже много лет этот детский дом стоял пустым, он был признан опасным для жизни детей и подлежал ремонту. Где-то в глубине растительной чащи, за возведенным забором в виде живых деревьев, он был незаметным и идеальным домом для тех, кто хотел скрыться. Полуразваленные лестницы, покосившиеся перила, пустые комнаты, треснутые стекла. Но в этом доме еще витал странный отзвук прошлого: забытый плюшевый медведь, кукла уже давно вышедшая из моды…Остатки прошлого: боль и память всегда едины.

Несмотря на заброшенность и отчужденность, электричество по-прежнему бежало по проводам, а вода исправно шла, и это делало дом пригодным для обитания. Но чуда в этом не было, скорее удачное сотрудничество.

Арсений сел на стул, обшарил карман и выудил из него сигарету. Едкий дым поплыл по комнате, очарованной утренним солнцем.

Алексей закашлялся из-за дыма и сел, закутавшись в свое одеяло с головой.

— Ты не бросил?

Алексей был удивлен происходящим. Очень редко когда его друг выходил из себя и показывал это. Обычно он боролся с собой самостоятельно, и все эмоции всегда были за семью замками, а на лице — доброжелательность и спокойствие.

Арсений бросил свой телефон слишком резко. Тот шумно опустился на стол, поднимая слой вековой пыли.

— Прочитай. — Он был краток как никогда.

Телефон «ожил». На белом фоне мелкий черный текст и больше ничего. Минимализм.

— Что это? — Алексею меньше всего хотелось что-то читать, вникать во что-то. Утро было добрым (пока Арсений не ворвался, конечно) и светлым и хотелось, чтобы оно таким осталось.

— Статья. — Арсений затянул сигарету и выпустил клубы дыма. — Написала журналистка. Может, ты слышал? О ней все говорили. Из какого-то пафосного издания. Приехала брать интервью у Громкого. И вот результат…

— Громкий пусть и беспокоится…

— Ты читай! — настоял Арсений.

Алексей уставился в экран. Текст был длинным с красивыми эпитетами, сложными речевыми оборотами и каждая запятая казалась на своем месте.

«Вот, зануда», — подумал Алексей и углубился в статью. Он читал и чем дальше, тем больше нарастала в нем волна гнева и ярости, злости и … отчаяния. Статья воплощала его кошмары, возвращала в жуткую действительность и при этом была абсолютно лжива, а ее автор просто противен и лицемерен.

— Я ей голову снесу, — сказал серьезно Алексей. И ведь мог. И может.

— Да, — Арсений вздохнул. — Нужно что-то делать. Но что? Я в растерянности… Зачем ей это?

Алексей еще раз пробежался глазами по тексту.

— Можешь вслух, — посоветовал Арсений. Он мял в руках пачку сигарет, превращая ее в комок.

Алексей послушался и язвительно зачитал, яд отчетливо слышался в его нотах.

— «Резонансное происшествие… Страх захватывает улицы города… Опасная дружба породила страшные последствия… Возможно, не обошлось без участия людей, злоупотребляющих наркотическими веществами…»

— Она допускает, что мы были связаны с наркотой, и Матвей соответственно, — пояснил Арсений, поймав недоумевающий взгляд Алексея.

— Она Матвея наркоманом выставила? — Он еще больше удивился и разозлился.

— Это и хорошо… С одной стороны, в ее статье — все ложь. След ее ложный. Кто ее туда отправил только… Вот бы хорошо было, если бы она уехала и закончила свое … хм … исследование. Но с другой стороны… Если она начнет копаться… — Арсений задумался. Этот вариант его совсем не устраивал. Любые дела проворачиваются тихо. И это первое правило успеха.

— И что? — Алексей на мгновенье подумал, что этой занудной журналистке возможно удастся найти убийцу или хотя бы подойти к правде. А дальше — не ее рук дело, а его.

— А то, что нас раскроют. Еще и Громкий… Мы же можем его подставить.

— Меньше всего я за него волнуюсь, — плюнул Алексей. — А нас… Возможно, самим нужно и раскрыться, чтоб найти убийцу.

— Глупость несусветная! — Арсений вскипел. Как ему надоели эти пессимистические взгляды друга, его желание и стремление все разрушить, рассказав правду. — Не только мы в опале. И все мы связаны, помни. И я, и ты и даже Громкий!

— А ему- то что?

— Он помогал нам! Знаешь, у нас у каждого есть нечистые дела, — задумчиво сказал Арсений. — Нужно повлиять на нее. Подкупить?

Алексей посмотрел на него. Арсений уставился в окно: в его глазах тлел уголек разочарования и … надежды.

— Повлиять, — повторил Алексей. — Хочешь хозяина спасти?

Арсений подскочил, стул с грохотом рухнул на пол. О дружбе, а точнее о взаимовыгодном сотрудничестве Арсения и самого именитого бизнесмена в Витево и Алексей, и Матвей думали одинаково негативно. Он пользовался наивным и услужливым человеком, сулил ему золотые горы, но обещания оставались обещаниями. Глубоко в душе Арсений надеялся выбраться из той жизни, которую ему избрала судьба, он хотел подняться на другой уровень, стать человеком. В его понимании быть человеком значит иметь все.

— Я общаюсь с ним ради нашего дела, — отрезал Арсений. — Делаю, что могу. А ты обвиняешь! Пока ты страдаешь, я продолжаю…

— Ты продолжаешь жить, — закончил Алексей.

Да, чистая правда. Для него словно ничего не изменилось. А вот Алексей все никак не мог принять и пережить утрату. Не мог допустить мысли о том, что в мире еще есть или будут поводы радоваться.

— Извини… — Алексей нахмурился. — Кто она, эта журналистка?

Алексей решил, что эту проблему он уж точно решит. На Громкого ему плевать, а вот то, что девица затронула тему о его друге. Выставила его не в лучшем свете, оболгала, опорочила имя хорошего человека. Еще раз причинила боль Алексею. Словно не его друга, а его самого ударили ножом в самое сердце. И били так каждый раз, когда он возвращался к прошлому, к тем мыслям и событиям.

— Лика Тимошева, так в статье написано. Живет в гостинице Элеоноры. Помнишь, любовницу Виктора Леопольдовича? — спросил Арсений, протягивая руку, словно напоминая о чем-то очень знакомом.

Никакую любовницу, конечно, он не помнил. Он и Громкого видел несколько раз и хватило.

— Я прослежу за ней, — кивнул Алексей и выпутался из одеяла. Он встал и решительно подошел к шкафу, чтоб найти любимый спортивный костюм.

— За Ликой? — уточнил Арсений.

Алексей промолчал, он ворошил вещи в шкафу.

— И что? Прибьешь?

— Нет, — Алексей отмахнулся. — Но ты же сам сказал. Нужно повлиять.

Арсений пожалел об этих словах. Он знал вспыльчивый характер Алексея, просто огненный шар. И сейчас он сам его разогрел.

— Я вообще серьезно… Еще больше проблем будет, если ты ей причинишь вред. Нить за нитью, складывается клубок. Повлиять, значит, нужно найти, поговорить.

— Я и поговорю.

— Не лучший ты собеседник. Тем более у тебя на эту журналистку…

Алексей в недоумении выглянул из-под створки шкафа.

— Есть повод обижаться, — закончил Арсений. Он поставил чайник весь в красных маках на электрическую печку.

— Поговорю. А то еще будет писать и дальше. С одной стороны, может она правду найдет, — неохотно признался в своих тайных желаниях Алексей. Он наконец-то переоделся и подошел ближе к столу.

— Такие только ложь пишут. Сам знаешь.

— С другой стороны, — продолжал Алексей. — Если ее заинтересует… это дело… Она рано или поздно поймет и напишет о том, что делаем мы. Идея Матвея, его мечта помогать другим детям прогорит. А мы окажемся далеко… В холодных местах нашей родины.

— Вот видишь, а ты говоришь, нужно все рассказать, раскрыться!

Алексей задумчиво посмотрел в окно. Очень хотелось найти убийцу Матвея. И очень хотелось остаться на свободе, чтобы продолжать заниматься своим делом, общим делом. Опасность такого исхода, какой постиг Матвея, не пугали его. Но что делать: забыть о возмездии ради дела или разрушить все, но наказать человека, нет, не человека, а преступника и позволить девушке с газеты продолжить строчить свои опусы… Внутри у него боролись две противоречивых идеи и они не давали покоя.

— Может она уедет, — пожал плечами Арсений, размешивая сахар, возвращая Алексея к проблеме с журналисткой. — Ты будешь чай?

— Не буду.

«Все-таки, толку от нее не будет», — подумал Алексей, размышляя над тем, что делать с девушкой.

— За свои пакости она ответит, — выпалил он. — Наказание всегда должно неизбежно следовать за проступком. Хотя бы напугать ее стоит.

Арсений посмотрел на него недоверчиво, с опаской. Эту девочку ему было не жаль, но не хотелось, чтобы опрометчивые действия Алексей привели к чему-то непоправимому. Не хотелось, потеряв одного друга, проводить другого в тюрьму.

— Я прослежу за ней, — более утвердительно сказал Алексей, схватив со стола рассыпчатое печенье. — Матвей погиб, но мы будем продолжать осуществлять мечту. Его. Нашу. Даже, если это незаконно.

Алексей подошел к двери. Друг все еще буравил его неодобрительным взглядом и в какой-то момент уже пожалел, что рассказал о статье.

— Не волнуйся, — как можно мягче сказал Алексей и улыбнулся. Улыбка получилась не совсем добродушной, слегка ехидной. — Оставь ее мне.

— Она должна быть живой.

Арсений был уверен, что его друг не причинит ей такого вреда, но никто не знает, что в человеке может вызвать боль и отчаяние.

— Знаю, — бросил Алексей и ушел.

Арсений посмотрел ему вслед — недоверчиво. Знать бы, что он натворит… А натворит он что-то обязательно.

— Это сенсация! — закричал Жорик в телефон так, что он выпал из рук Лики.

Лика перевернулась. На часах стрелки приближались к пяти, за окном моросил дождь. Утреннего солнца она не застала из-за долгого и беспробудного сна. Небо, всю улицу, виднеющиеся дома — все затянула серость и мгла.

Всю ночь свет в этом номере не гасили, кипела работа над статьей. Она была настолько захватывающей, что двое позабыли о снах.

А утром тяжелые веки закрылись сами собой, и Лика уснула, не заметив ухода Жорика. Он как друг компьютера умел не спать сутками.

— День уже? — зевая, поинтересовалась она.

— Ты что еще спишь? — он негодовал. — Я статью в четыре утра загрузил на наш сайт.

Лика села на кровать. В окно что-то постучало. Последний осенний лист сорвался с дерева, завертелся в объятиях ветра и упал на подоконник, ударившись об стекло.

— Ты уже домой успел доехать?

— Конечно! И сделать множество дел в отличие от одной дамочки, — съязвил он.

— И как?

Лика рассматривала пустые фантики, перебирала пальцами простынь. Она закрыла глаза… Жутко хотелось спать.

— Доехал? Хорошо.

— Как статья? — раздраженно поправила Лика.

— Елисея вне себя от счастья. Это же интриги-расследования!

— А Марк? — осторожно спросила Лика.

— Он уехал или заболел. Его уже два дня нет, — отмахнулся Жорик.

В глубине души Лика вздохнула с облегчением, хотя и чувствуя уколы ревности. Он был явно с Лиличкой.

— Ты сделал, что я просила? — вспомнила она, выныривая из омута собственных мыслей.

— Слушай, ты там живешь неделю почти. Дом найти не можешь! Хотя зная твою ловкость и прозорливость…

Из трубки раздался его смех.

— Ты нашел? — поторопила Лика.

— Да, уже скинул сообщение. Хотя это не так легко. Я нашел все новостройки в этом городе. И вычислил…

— Спасибо, — перебила Лика. Очень хотелось спать, а не слушать о подвигах Жорика.

— Я думаю, этой статьей мы напугали тех, кто причастен к этому делу. Они вот-вот заколышутся, затрепетают, занервничают, — затараторил Жорик. Ему так нравилось происходящее. Азарт сыщика зажегся и в нем. — Ты только не упусти момент.

— Мне кажется, разгадка на поверхности.

— Действуй! Я жажду раскрытия дела! — обрадовано закричал он

— Хорошо. — Когда хочешь спать, со всем согласишься.

— Чувствую, наша статья уже произвела фурор!

Послесловие. Элеонора

Белая пена морской волны, накатывающей и шипящей, нежно укрывала босые ноги, и через миг — исчезала, растворяясь на камнях и крупинках песка. Море лазурного цвета и небо больше голубое, с синевой, — идеальный верх и низ идеальной картины. И белые, перистые облака, как стрелы, пересекающие небо.

— Гораздо приятнее смотреть на море, стоя на берегу. И ощущать его могущество. Чем когда ты в нем, в море. И от края и до края — вода. Все тоже могущество. Но ты уже не восхищаешься, а боишься.

— Какая по счету рюмка коньяка сподвигла тебя к философии?

Элеонора улыбнулась. Она и ее всем известный любовник были на берегу самого дорогого курорта, а их несменным спутником был коньяк. Минуту назад Элеонора стояла у самой кромки моря и теплая, приятная вода щекотала ее ступни. Она была вся в белом. И все вокруг — было таким светлым, таким дорогим. Шатер на пляже, стулья, стол, хрустальные бокалы, цветы в вазе. И, конечно же, песок и прозрачная вода, спокойное небо, — были намного дороже яств и напитков, но этого два путешественника не понимали.

— Я вот думаю, — Громкий сидел на стуле. — Если в море не окунешься, то не испытаешь страха, а с другой стороны — не узнаешь, что это такое. Вода! Если так и стоять на берегу, конечно, будешь в безопасности, но почувствуешь ли вкус… Стоит рискнуть?

— Я смотрю, коньяк и на тебя подействовал.

Это было их первое путешествие. Единственное. Десять дней рая на земле.

— Ты ведь любишь меня больше предыдущих дам?

— Все женщины об этом беспокоятся. А меня просто выворачивает от этих вопросов. Не стоит. Посмотри, мы в таком месте. Чудесном. Кто бы еще тебе показал эти красоты! Понаблюдаем молча.

Элеонора замолчала, не стирая улыбку с лица.

Она беспрекословно терпела унижение и старалась не замечать. А причина скрывалась во всем том, что ее окружало. Богатство и деньги. Роскошь.

Элеонора — самая красивая героиня в этой истории. И ее больше всех жаль.

Она родилась в такой семье, которая с раннего детства обязывала соответствовать. Ее мать — известная актриса, покорившая подмостки Парижа. Бабушка — великая, гениальная, неповторимая, выдающаяся. Театральный режиссер и сценарист. А кроме того бабушка, которую звали тоже Элеонора, завоевала не одно мужское сердце.

Элеоноре досталась только красота. Никаких способностей она не имела, никаких достижений на ее счету не было. Она пользовалась лишь одним даром — непревзойденная внешность. И не всегда обращала внимание на мораль. Жизнь завела в маленький, провинциальный городок, где спасительный круг ей бросил Виктор Леопольдович.

Они сидели на балконе спустя два дня отпуска. Закат. Нежный ветер. Долгожданная прохлада.

— Тебе их не жаль?

— Что?

Громкий не понял, он наблюдал за птицами, парившими над морем, застывшим на горизонте. И птиц ему не жаль.

— Этих людей, которых ты обманываешь…

— Бизнес — это большой обман. — Он усмехнулся.

— Не твоих партнеров, а тех… Других.

— Не лезь в чужие дела, — резко и грубо отрезал он. И даже бокал, завсегдатай в его руке, затрещал.

— Просто по-человечески. Это вопрос, а не провокация. Не бойся.

— Жаль? — он смягчился и откинулся на кресло. — Этих щенков? Без роду и племени? Люди! Назвала тоже… Они не достойны жалости! А я буду жалеть?

— Это ведь стечение обстоятельств…

— Что?

— Они не виноваты. Кто-то беден, кто-то богат…

— У меня была приличная семья, я получил прекрасное образование, воспитание и стал человеком. Для таких как я, эта жизнь. И я беру все, не обращаю внимания на самое бестолковое — это жалость!

— Я задумываюсь… Правильны ли твои дела? Меня пугает, а вдруг будет наказание? Не земное, а высшее.

— К чему эти разговоры? Ты хочешь воззвать к моим чувствам? Воспитать благородство и милосердие во мне? Напомню, там, где я тебя нашел, безгрешных тоже не было.

Красавица кивнула, смиренно принимая все упреки.

Элеонора была из тех, кто не верил в небесную кару и высшую справедливость, ее принципы совпадали с образом жизни любовника. Главное правило — беспринципность. И она была твердо уверена, что нет такого греха, за который ей бы нужно было отвечать. Ничего она не сделал миру плохого. Кроме одного…

Юность и молодость Элеоноры — настоящие американские горки. Она — любвеобильная дама, познавшая вулкан страсти. Однажды ее вечный друг — любовь, подарила маленькую неприятность.

Поздним вечером, укутавшись двумя платками, в темных очках, неуместных для этого холодного времени года, она торопливо бежала, перебирая тонкими ножками. В руках — топырилась большая сумка. Она все боялась, что кто-то заметит со странным багажом.

Элеонора поступила крайне правильно в этой ситуации. Она оставила большую сумку под дверью больницы. И растворилась, как можно быстрее.

Совесть никогда не мучала ее. Она выбросила ту сумку, как болезнь, мешающую ее благополучной жизни, как испорченную вещь, от которой нужно избавиться. И все же — она ее не уничтожила.

Вдруг женщина подумала, что ее любовник может сейчас, спустя много лет, уничтожить то, что она сберегла. Если девочка помешает ему, станет на пути. Ведь она никогда не сможет узнать…

Ветер подул сильнее. Виктору Леопольдовичу наскучило любоваться пейзажем, и он ушел читать газету и смотреть новости.

Элеонора без остановки осушила три бокала подряд. Глупые мысли выветрились. Она была счастлива. Перед ней расстилалось нежное море, над ним — бескрайнее небо и бесконечная роскошь.

В баре стояло несчитанное количество бутылок, а значит, стыд и страх будут побеждены.

Еще неделя восхитительного отдыха прошла без изъянов.

Элеонора продолжала улыбаться и льстить, а Виктор Леопольдович продолжал унижать и вытирать ноги об нее, как о половую тряпку.

Глава 11. Мечта детства

Тамару Петровну трудно было не узнать. Она всегда туго стягивала волосы в прическу с красивым названием — французский пучок или по-простому — ракушка. Пальто — дорогое и обязательно в светлых тонах, сумка на сгибе локтя. Но больше всего запоминался взгляд — горделивый, высокомерный, напыщенный вместе с тем слегка нервный, несосредоточенный.

Она стояла возле лавочки и перебирала пальцы в ожидании. Позади нее отчетливо послышались шаги и учащенное дыхание.

— Вызывали, Тамара Степановна?

Алексей быстро, почти бегом подошел к ней сзади, лукаво усмехнулся и снял наушники. Он возвращался с обыденной пробежки, и его дыхание еще не выровнялось, слова были скомканными.

— Я — Тамара Петровна, — поправила она. Этот мальчик еще с детских лет ей безумно не нравился, не соответствовал он ее уровню. — А ты бегаешь все? Лучше б работу нашел, жить как-то начал. По-нормальному.

— Неужели вы для меня выбили должность зама в вашем кабинете?

Сарказм еще больше выводил из себя женщину, итак до предела раздраженную тем, что ей приходится снисходить до разговора с таким как Алексей. Отдавая предпочтения Матвею или Арсению еще в годы их пребывания в детском доме, она, на удивление, все дела решала именно с Алексеем. У него была одна ценимая Тамарой Петровной черта — он был неболтлив.

Этот вопрос она пропустила мимо ушей. Она подготовила текст и четко следовала ему.

— Друг твой… Добегался? Завязывали бы вы… Ерундой заниматься.

— Это не ерунда, — отрезал Алексей жестко. — И вы знаете. Мы и нашему дому помогали.

— Незаконные это дела. Кому оно надо…Только неприятности получаете. А выгода где? Вы альтруисты, а я? Прикрывать вас надоело.

Алексей удивился, но ехидно улыбнулся:

— Так мы вам вроде… благодарны. Или мало благодарны?

Тамара Петровна резко развернулась, теперь они были лицом к лицу — воспитатель и воспитанник.

— Не язви. Журналистка ко мне приходила. Выясняла…

Тамара Петровна передернулась. Все чего-то боятся в жизни, она больше всего боялась перемен, а точнее изменения своей должности или перемены места жительства в более отдаленные места своей родины. А тайны у нее были, они, надежно спрятанные на самом дне ее большой сумки, никогда не давали покоя.

— Я ей посоветовала своими делами заниматься. А сегодня статья эта в Интернете. — Тамара Петровна щелкнула пальцами. — Ты читал?

Веселое настроение мигом улетучилось. Алексей нахмурился, вспоминая утро и опусы несостоявшейся писаки.

— Читал, — ответил он коротко.

— Раз она начала и дальше будет. Как говорится, носом землю роет. Хотелось бы … — Она запнулась. Она долго обдумывала все случившиеся вчера вечером, искала слова, наиболее подходящие. Сейчас ей показалось, что план в ее голове уже готов и только надо его реализовать. — Чтоб вы были аккуратны. И… Примите меры.

— Вы пришить ее предлагаете, что ли? — Алексей усмехнулся. Надо же… Интеллигентная дама в пятом поколении, а мысли сходятся с детдомовским хулиганом.

Тамара Петровна покраснела и разозлилась еще больше.

— Шутишь? Повод есть? — Тамара Петровна нервно поправила волосы. — Скажи, спасибо. Я ее по ложному следу направила.

— О наркоманах? — озадаченно посмотрел Алексей. — Так это вы ерунду наплели?

— Что в голову пришло, — кивнула женщина. — Я ей подсказала, где искать. Она сама тему раскрутила…

Тамара Петровна слегка замялась. Зря она солгала журналистке, она ведь точно знала, к наркоманам эти трое отношения не имеют. Но с другой стороны, это было самым безобидным из того, что она могла сказать. Не правду же ей было рассказывать!

— Тем более, мне неизвестно, что вы там делаете. Исходя из того, что скрываетесь, может и приторговываете чем-то таким, — она помахала пальцами, демонстрируя массивный перстень.

Алексей рассмеялся. Как чудна ложь, когда известна правда. Все, чем они занимались, было известно Тамаре. Она ни в коем случае не помогала, но с ее подачи были сделаны многие вещи, а сейчас женщина упорно делала вид, что ничего не знает.

— Да ну… Тамара Вячеславовна, мы за здоровый образ жизни, — подмигнул он.

Тамара Петровна еще раз поправила волосы и приготовилась к прощальной речи. Ей было уже пора.

— Я тебя прошу…. Мне терять свою работу не хочется. И рисковать жизнью тоже.

О каком риске она говорила, Алексей не понял. Кажется, она последняя из всех жителей городка, которую убьют. Не потому что не за что, а потому, что никому она опасности не представляет, и марать руки никто не будет из-за такой как она.

— Что вы… Нам ваша жизнь дорога как память.

Тамара Петровна хотела оглянуться и сказать что-то едкое. Но Алексей уже убежал, его фигура растаяла в облаках тумана.

Остатки усталости растворились в послеобеденном чае и Лика — бодрая и оптимистично настроенная отправилась на поиски истины.

Дом с романтическим названием «Мечта детства» находился в противоположенном от гостиницы конце города. Он терялся среди серых безликих многоэтажек, только маленькая бордовая табличка выдавала его предназначение.

«Мечта детства» было напечатано на табличке. В детстве все дети, лишенные родительского внимания, мечтают о доме. О доме в другом значении. О доме как о семье, о месте, где любят и ждут, а не о пустых и холодных стенах.

— Лика! — окликнул кто-то. — Привет!

Лика повернулась и заметила Варвару Архиповну, на лице которой расцвела улыбка. Ее глаза засверкали. Она ждала этой встречи и знала, что в таком маленьком городке они обязательно пересекутся. Варвара Архиповна сможет расспросить Лику обо всем, у нее будут ценные сведения, которые она с удовольствием передаст всем подругам и соседкам. Сегодня она своего не упустит.

Варвара Архиповна в серебристой выцветшей куртке чистила половик возле подъезда. В торговом центре у нее был иной вид — цветущий, яркий, живой. Видимо, тот наряд был выходным, а этот — рабочим.

— Варвара Архиповна! Добрый день! Что вы здесь делаете?

— После того как меня в архиве на пенсию отправили, я здесь работаю. Консьерж, — объяснила она, разглядывая пальто Лики карамельного цвета. — А ты? Ищешь кого-то?

Любопытства ей не занимать. Лика понимала, как Варвара Архиповна жаждет посплетничать, и их разговор может затянуться, нужно было переходить к сути.

— Это дом «Мечта детства»? Для выпускников детдома?

— Он самый, — кивнула она.

— А мне говорили, что строительство еще на стадии проектирования…

Лика подошла поближе к Варваре Архиповне, чтобы сделать вид, что говорит о самой большой тайне.

— Год как построили, — пожала плечами женщина и шепотом добавила: Мечта детства… Если бы… Дети в общежитиях сидят. А здесь…

— А кто здесь? — поймала последнее слово Лика.

Варвара Архиповна отбросила половик и села на лавку. Интереснейшая беседа намечалась.

— Все квартиры проданы. Хотя предназначались тем, кто после совершеннолетия покинул детдом и не имеет жилья. Я двоих ребят видела тут. А потом и след простыл…

— Как странно…

— Странно? Да тут такое происходит, — Варвара Архиповна погрузилась в воспоминания. Она рассказывала обо всем, что знала, лично видела и лично придумала.

— Подождите, ну живут же здесь люди из детского дома? — прервала поток ее слов Лика.

— Не знаю. Лучше ты расскажи…

Варвара Архиповна вцепилась в Лику, как акула в свою жертву и начала допытывать обо всем: о личной жизни, о работе, о том, что она так долго делает в городке… По ходу откровенного допроса она успела посоветовать двух или трех кандидатов в женихи. Пришлось все это выслушивать и покорно отвечать. Вдруг в бурном водовороте слов найдется полезная информация.

Час за часом небо потемнело: белый смешался с серым, серый сменился темно-фиолетовым.

Резкий хлопок отвлек Варвару Архиповну. Она была в смятении.

Из соседнего подъезда выбежал молодой парень лет восемнадцати в расстегнутой куртке, с бешеным, сумасшедшим взглядом. Он смотрел по сторонам, словно искал кого-то. Его взгляд скользнул по сидящим на лавке и остановился на Лике.

Он быстро и уверенно побежал к ней, протянув руку.

— Остерегайся грачей! Остерегайся грачей! — закричал он, приближаясь к ней. Ненормальный схватил ее за руку, за распущенные волосы. — Грачи прилетели! Грачи…

Перед глазами Лики возникла необычная табличка из офиса Громкого в виде двух распахнутых черных крыльев птицы, которая грозно висела на двери.

— Семка, пошел отсюда, — одернула его Варвара Архиповна.

Семен посмотрел в глаза Лики. В его глазах застыл ужас, он пытался что-то сказать, предупредить. Но не смог. Он покачал головой и убежал.

— Местный ненормальный, — пояснила женщина. — Жальего…. Сирота… ни дома, ни семьи. Люди боятся его, некоторые обижают. А он безобидный. Просто болен.

— Где же он живет?

— В психбольнице. Но часто убегает.

— Почему он здесь?

— Ходит, где хочет.

— Он квартиру тут должен был получить?

— Да… какая ему квартира. Он же не здоров. Без опекунов и шагу не ступит. — Варвара Архиповна посмотрела на окна домов. Один за другим в них вспыхивал свет. — Ой, пойду… Темнеет уже. А у меня дел… Пока, Лика.

Варвара Архиповна подняла половик, струсила его и направилась в подъезд.

— До свидания!

Глава 12. Похищение

Лика открыла глаза. Мысль за мыслью спутывались в клубок, и чем больше он становился, тем непонятнее было, в чем же все-таки правда.

Она сидела на лавке через несколько улиц от гостиницы. Как она приехала в этот город, постоянно гуляла по улицам, паркам, засиживалась на лавках. Хотя раньше такого за собой не замечала.

Последние два желтых листа сорвались с дерева и опустились на ее пальто карамельного цвета. Сколько еще дней осталось осени праздновать?

Телефон в сумке ожил. Конечно, Егор спешил узнать, продолжает ли сестра безумные поиски или одумалась.

— Егор, привет!

— Когда уже вернешься? — Он был явно недоволен.

— Скоро. Статью видел? — безнадежно спросила Лика. Егор никогда их не читал. Времени не было и желания вникать в чью-то жизнь. — Я тебе отправляла на почту.

— Я читал. Только ты за другим ехала, — напомнил Егор. — А влезла в странную историю. Мне не нравится это. Марку, наверное, твоя статья не понравилась. Ваш журнал на другом специализируется. Не криминальная же хроника!

— Мне все равно, что Марк скажет. — О нем Лика вообще слышать не хотела, прекрасно понимая, чем занимается главный редактор в ее отсутствие.

— Ты же не играешь в сыщика, только чтобы досадить Марку? — Егор догадывался, что отношения сестры и жениха на стадии завершения.

— Глупости. Мне кажется, я раскрыла мрачные тайны этого городка. Нужно проработать одну версию…

— Я тебе запрещаю! — Его голос повысился. — Немедленно домой! Я жалею, что организовал тебе ту встречу… И ты впуталась в это дело.

— Я бы все равно впуталась… Тебе должно быть интересно. Это же твой профиль.

— Но не твой! Это же опасно!

— Я думаю, убийство связано не с наркобизнесом. Я ошиблась. Хотя дети из детдома постоянно фигурируют в этом деле. Здесь имеют место махинации с квартирами. И замешан в этом никто иной, как Громкий Виктор Леопольдович.

— Я приеду и заберу тебя!

Пока Лика спросила с братом, за ней пристально наблюдали. В холодных серых глазах блистали огоньки неподдельного интереса.

Инстинктивно, внутренним чутьем осознавая опасность, Лика встала с лавки и пошла вдоль улицы. Или же виной был жуткий холод.

Он шел следом. Шаги почти не слышны. Незаметно.

Лика — хорошая девочка: высокий хвост, непошлый макияж, теплое пальто. Наверное, отличница в прошлом, примерная жена в настоящем. Она шла и словно излучала свет.

Весело и непринужденно она ворковала по телефону, шагая нарочно медленно, сосредоточенно, освещая эту пустынную улицу как придорожный фонарь своим внутренним светом, не менее ярким и теплым, чем солнечный.

«С женихом, — подумал он. — А с кем еще так сладко, что противно, и по-доброму можно говорить?»

Уже предвидит, как вернется домой из командировки и все будет как прежде. Он коварно улыбнулся. Только он осознавал в этот миг, что ее планам не сбыться.

Всего несколько мгновений отделяло ее беззаботную, легкую жизнь от неизбежного, приготовленного судьбой — туманного будущего. Огорчения и страдания — вот все, что желал причинить девочке он. Скинуть ее с радуги в объятья реальности.

Алексей прибавил шаг. Он был готов. У него впервые в жизни и план был.

Изменить судьбу. Вторгнуться в ее жизнь, сделав ее невыносимой. Рассчитаться с ней за зло, которого она не совершала. Освободить себя от мук и наградить ими ее.

Но мысли всегда смелее действий, и бесценные секунды ускользали, а он лишь незаметно шел следом. Как охотник, выследивший жертву, которому нельзя не напасть, чтобы оправдать свое имя. Как тот, кто убил его друга. Он ведь тоже шел следом?

Понимая, что медлить нельзя, отключив любые угрызения совести и вспыхивающие сомнения, Алексей прибавил скорость, подошел почти вплотную.

— Я уже на пути к разгадке…. — Лика не успела договорить.

Резкое движение руки. Блеск иглы. Тело повалилось вниз и рухнуло бы, если бы Алексей не стоял так близко и машинально не подхватил ее.

Телефон выпал из рук и опустился в траву. Из его динамиков все еще слышался растерянный и встревоженный голос, громко выкрикивающий имя девушки.

Судьба изменилась и отныне не только ее. Свет, что бескорыстно лился из самых глубин ее безгрешной души, погас.

Алексей чертил пальцем незримые узоры на столе.

Этой ночью он не спал. Уснуть в одной комнате, пусть и разделенной стеной и дверью, со своей заложницей оказалось трудно. Он то и дело заходил к ней и проверял дыхание, укрывал одеялом и раскрывал, опасаясь, что это увидит Арсений и подумает невесть что. И постоянно поглядывал то на часы, то на дверь, ожидая, что она подаст признаки жизни, попытается выйти… Он еще не знал, хочет ли, чтоб она вышла или нет. Он боялся этой встречи, боялся испытать жалость к ней и боялся признаться себе в своем страхе.

Рядом кто-то оживился. Алексей поднял взгляд. Его глаза встретили беспокойные карие глаза. Напротив сидел Арсений. Он был недоволен происходящим.

— Не сильно ты ее по голове? — спросил Арсений. Он тоже был у пленницы, но не скрывал этого.

Алексей не смог признаться другу, что ему не хватило духа ее ударить. Он просто сделал укол. Снотворное. Очень сильное. Но Арсений знал другое.

— Жить будет, — спокойно ответил Алексей и ухмыльнулся. — Может не все помнить. Хотя я бы с ней не возился. Она нас оболгала.

— Нужно вести себя аккуратно, помнишь? А ты ее в центре города выкрал.

— Темно было. Меня никто не видел, — заверил Алексей.

Они еще пару секунд смотрели друг на друга, после чего Арсений встал.

— Хорошо. Если что, Виктор Леопольдович нам поможет. Я поговорю с ним. Может у него есть решение.

— Ничего ему не говори.

Алексей поднял голову. В последнее время они совсем не понимали друг друга. Их дружба казалось, была подвешена в воздухе на тонкой ниточке, которая уже надрывалась.

— Он нас сдаст.

— Не сдаст.

— Мне не нравится этот тип. Я ему не доверяю. — Алексей искренне не понимал, как его друг не видит, что самую большую опасность для них представляет именно Громкий.

— Мне тоже не нравится, — согласился Арсений. — Но он помогает нам. Так всегда было. За небольшие деньги.

— Мутные схемы он проводит, — Алексей медленно размешивал ложкой чай.

— А мы?

— Мы на благо детям. А он — на благо себе.

Арсений решил закончить этот бессмысленный разговор. Ему было трудно. Теперь без Матвея все трещало по швам. Он не мог убедить Алексея, но был вынужден терпеть его упреки и несговорчивость.

Арсений повернулся и заметил сумку, стоящую на его кровати, которая портила ее идеальный не помятый вид. Он к ней уже несколько ночей не притрагивался.

— Разбери ее сумку, — приказным тоном сказал Арсений. — И присматривай за ней.

— Я? — Алексей удивился, даже с места вскочил. Ложка упала на пол.

— Да, — закивал Арсений. — Ты же ее приволок.

— Сам говорил, надо, чтоб она замолчала, — буркнул Алексей. — Здесь она ничего не напишет.

— Ладно. Подержим ее тут, чтоб не лезла и не мешалась под ногами.

Арсений собрался уходить, но вдруг одна мысль проскользнула в его голове.

— Только осторожно присматривай за ней, — попросил он, оборачиваясь к Алексею. — Она все-таки девушка. Я могу быть уверен, что она тебе … не понравится?

Арсению было неловко. Все свои дела, секреты, особо личные тайны Алексей обсуждал с Матвеем. Так было с детства. Арсений даже не знал, были ли у друга отношения когда-либо. Или он просто не умел… Или не хотел искать себе любовь… И теперь Арсений переживал за безопасность Лики.

— Ты о чем? — Алексей понял его намек.

— Просто, будь осторожен. И не прибей ее. Нечаянно, — лукаво улыбнулся Арсений.

Алексей усмехнулся. Нечаянно он ее не прибьет, если только нарочно.

— И что мне делать с ней? — Похищение оказалось для него еще большей проблемой, чем было до.

— Не знаю.

Арсений был в замешательстве. Ему была не нужна пленница, но в целом этот поступок Алексея мог быть и полезным.

Он приоткрыл дверь в соседнюю комнату, где спала Лика, и отметил про себя, что Алексей накрыл ее одеялом.

«Какая романтичная история складывается», — подумал Арсений и испугался этого. Алексей был добрым, несмотря на весь свой озлобленный вид. Но какие чувства уже успели зародиться у него внутри по отношению к этой девушке. Ненависть, безусловно. А что еще?

Глава 13. Воспоминание

Свет померк. В каждом окне, в каждом фонаре, в прикроватных звездах — светильниках не осталось ни единой искры. Глубокая ночь.

Арсений ушел несколько часов назад по своим делам. Возможно, даже по личным. Его личная жизнь всегда была насыщенной. Он мог пропасть на несколько дней, задержаться у какой-нибудь девицы, пойти в местный клуб. Быть частью большой жизни…

Алексей отрешенно посмотрел вокруг. Незыблемая тишина, бесконечная пропасть…

Эту тишину нарушало только ее мягкое дыхание, переходящее иногда в приглушенное сопение.

«Завтра все изменится для тебя», — подумал Алексей, не осознавая, что все изменится для обоих.

Его взгляд внезапно наткнулся на сумку. Он неаккуратно вытряхнул все содержимое на кушетку: косметичка, безмерное количество ручек, блокнот, ключи, какие-то флакончики. Последней выпала книга — дорогая, красивая, в переплете с золотистыми узорами и торчащими закладками.

Алексей бережно взял книгу. Его единственным утешением всегда были книги. Его книги не были такими красивыми, новыми, с хрустящими страницами и дивным ароматом печати, они были потрепанными, с вырванными листами, но все же оставались островком радости, убежищем от повседневности.

На обложке ее книги ярко горели золотистые буквы: «СОНЕТЫ ШЕКСПИРА».

Алексей никогда не брал чужого и не имел привычки без разрешения вторгаться в чужую жизнь и на пару секунд замешкался. И все же решил, что уже сделал достаточно плохого, переступил черту, похитив человека, поэтому заглянуть в чужую книгу не такой уж большой грех.

— Дорогой Лике от любящих родителей, — прочитал вслух Алексей.

Внутри что-то перевернулось. Ее ждут дома, о ней переживают. Ее любят. Он причинил зло не только Лике, но и ее семье. Алексей провел пальцем по белоснежной странице с ровной красивой надписью. Его никто не жал. Никогда.

Пожалуй, эта книга — лучший подарок, о котором он мог мечтать. Подарок от тех, кто любит.

Он отвернулся и уставился в окно, в нем, с обратной стороны этой тесной комнаты сидел черный ворон на ближайшем дереве и смотрел на мир. Ветка наклонилась чуть сильнее и он, распахнув огромные крылья, метнулся в темноту. Эти черные крылья словно подняли завесу, и перед глазами Алексея возник знакомый длинный коридор.

Если память — это лента, ее можно пересмотреть еще раз. Но не всегда этого хочется.

По коридору быстро и торопливо шагала Тамара Петровна, стуча каблуками, — слегка раздраженная с надменным взглядом в черном пиджаке с белыми широкими полосами на карманах и черной юбке. Ее волосы всегда были уложены, свернуты в «ракушку». За ней семенила ее главная помощница — Надя, которая подчинялась ей безоговорочно, была готова выполнить любой приказ.

— Тамара Петровна, нам книжки красивые подарили. Дорогие, — зачастила Надя, смотря на Тамару снизу-вверх. — Боюсь их детям давать. Порвут еще, страницы испачкают. А что мы потом покажем… Наш библиотечный фонд, где он?

— Не давайте.

— Как же, как не давать? — удивилась Надя. — Зачем они тогда? Дети так радовались, когда узнали, что книги везут.

Тамара Петровна резко развернулась, от чего Надя почти врезалась в нее и опустила взгляд.

— Я сказала, не давайте! — она грозно сверкнула глазами.

В поле ее зрения попал маленький мальчик с книжкой в руках.

— Иди сюда. Живее, — приказала она, подзывая движением руки.

Алексей увидел ее и неспешно и запуганно подошел. Будет ругать. Опять. Без причины.

Холодные глаза Тамары Петровны впились в ребенка.

— Что это?

Мальчик спрятал книгу за спину.

— Книга, Тамара Сергеевна.

— Тамара Петровна. Запомни уже, наконец! — она закипала от злости. — Где взял?

— В библиотеке.

Тамара Петровна перевела негодующий взгляд на Надежду. Недосмотрела за книжным сокровищем библиотеки.

— Это из новых?

Надежда виновато кивнула.

— Отдай! Не для вас эти книги.

Директриса с силой выдернула книгу из детских рук и всучила ее Наде.

— И больше не бери.

Алексей расстроенно заглянул в ее глаза, пылающие ненавистью и пренебрежением, и убежал.

Воспоминание оборвалось. Спустя много лет он опять держал ту самую книгу в руках. Благодаря своему врагу или тому, кого искренне считал врагом. Улыбнувшись, Алексей положил книгу на стол.

Голова раскалывалась пополам. Боль тонкой ниточкой проникала в каждую клетку, в каждую сторону и затягивалась в прочный узел. В ушах звенело, словно где-то поблизости кто-то бил в колокол.

Лика открыла глаза, над головой зашаталось бело-серое небо. Прищурившись, она поняла, что это штукатурка. Она резко села и замычала от боли. Все существующие нейронные связи разрывались в ее голове и строились заново, она словно впервые чувствовала все виды боли.

Боль не стихала и не давала возможности осознать происходящее, как будто длинные полосы тумана заволокли ее сознание.

Смутные образы вчерашнего вечера проскользнули в голове: разговор с Варварой Архиповной, улица, звонок брата. Потом все воспоминания обрывались, и разум погружался во мрак.

Лика зажмурилась и открыла глаза шире. Вокруг был совсем незнакомый интерьер: серо-зеленые стены, три кушетки с красно-черными покрывалами, шкафы в углу с каким-то хламом, поставленные так небрежно, словно их запихнули на какой-то склад. Везде было грязно: слой пыли лежал на скрипучих коричневых половицах, на подоконнике, на полках. Это была явна комната в заброшенном здании.

«Что я здесь делаю и где это — здесь?»

Обрывки мыслей витали в голове, но никак не складывались воедино. Жуткий холод внезапно окутал комнату, словно клинком врезался в нее.

Лика повернулась. В полуразваленное окно стучался утренний ледяной ветер, проникая сквозь его трещины. От этих порывов ветра в голове стало яснее. Лика стала отчетливее понимать — она в опасности.

Вслед за ледяным ветром появились первые капли дождя, которые усиливались. Звук дождя, прервавший сонную тишину, позволил Лике связать все события и понять суть происходящего.

Осознание. Ужас. Страх.

Ее похитили. Убийца? Серийный маньяк? Грабитель?

Мысли стали быстрее, каждая последующая хуже предыдущей.

Лика подскочила и споткнулась о кучу каких-то тряпок. В комнате было очень темно, свет за окном был тусклым, серым, все меркло в этой слепой темноте.

Лика заметила огромную деревянную дверь и несколько раз толкнула ее. Она была заперта.

Пожалуй, первое, что пришло в голову. Сбежать.

Она хотела закричать, но голос от нервного напряжения исчез. Ее похитили из-за расследования.

«Егор! Он наверно с ума сошел… Он убьет меня, — подумала Лика. — Если найдет. Если здесь не убьют».

Слезы непроизвольно полились из глаз. Безысходность и беспомощность. Неизвестность грядущего.

Дождь усилился.

Лика в унисон дождевым каплям забарабанила в дверь.

— Эй! Кто-нибудь! Помогите! Выпустите меня! Эй!

Она не понимала, своим криком делает лучше или хуже, и кто может услышать ее в заброшенном доме. Но дождевой шум сводил с ума.

Лика стала сильнее стучать в дверь.

— Помогите!

Где-то за дверью, в соседней комнате, словно в другой реальности — в абсолютном спокойствии и размеренном и привычном ритме жизни Алексей заваривал чай.

Дождь стоял стеной, полностью закрывая собой дневной свет и от этого комната оставалась в полумраке. Но Алексей не торопился зажигать свет. Не было ничего хорошего, на что можно любоваться при ярко зажженных лампочках. Одиночество и убогость. Грусть и тоска.

Он услышал бурное пробуждение пленницы, но никак не отреагировал.

Крик становился громче, шум раздражал его. Он начинал злиться. Алексей привык к одиночеству и всегда раздражался, когда его призрачный мир, пространство разрушали.

Он резко схватил чайник и обжег палец.

— Да заткнись ты, — сказал Алексей, прикладывая палец к уху. Его не предупреждали, что она будет буйствовать.

— Помогите! Выпустите меня!

Дождь барабанил в окно, она стучала в дверь — эта какофония сводила с ума.

Алексей быстро подошел к двери и резко открыл ее. От неожиданности Лика почти упала на него, но вовремя спохватилась и попятилась назад.

— Помогите….

Она наивно подумала, что ее пришли спасать, но через пару мгновений все поняла. Алексею показалось, что она его узнала и сейчас вспоминает его имя. И к его удивлению, ей стало … легче.

— Это вы…

Он не понял, она имеет в виду: Алексея и Арсения вдвоем или это вежливость. Или страх.

— Что вы хотите? — в ее голосе было возмущение. Ну и наглая девица!

Молчание тянулось.

— Эй!

«Да откуда у нее такая смелость?» — подумал Алексей.

Глаза Алексея злобно сверлили ее ясно-голубые, чистые как озера, в которых отражалось недоумение и тревога.

Она была беззащитной и совсем не похожа на плохого человека, но все же Алексей испытывал ненависть. Он взбесился от того, что где-то в глубине сознания чувствует раскаяние. Он сжал кулаки.

— Где я?

Лика его узнала. И имя его она точно помнила. Это был мальчик с фотографии Тамары Петровны. Взрослый мальчик. Похититель. Узнала и в душе облегченно вздохнула. Это не маньяк.

— Выпусти меня! — она схватила его за руку.

Страх, сжимавший ее изнутри все это время, исчез. Отступил. Она его совсем не боялась и даже не могла понять почему, словно все инстинкты отключились. Словно он ее приятель и миссия у них одна. Его глаза были полны отчаяния, боли, обиды и при этом были лишены той жуткости, того ужаса, который обычно вселяют злодеи. Он был добрым. В глубине своей затуманенной души.

— Выпусти! — повторила она. Смелее. В ответ — суровое молчание.

Алексей сделал несколько шагов назад, почти отвернулся.

— Меня уже ищут. Я журналистка…

Слово резануло слух. Он вспомнил статью, и вся неприязнь к девице воскресла с новой силой. Алексей и позабыл о ее беззащитности.

Терпение лопнуло. Он резко развернулся и кинулся к пленнице, схватив ее за горло. Он прижал ее так быстро к стене, что Лика не успела моргнуть. От неожиданности Лика ударилась головой об стену. Боль, что свирепствовала утром, вернулась. А ведь она почти забыла о головной боли.

— Отпусти меня!

Лика впилась ногтями в руку Алексея, пытаясь причинить хоть немного боли в ответ. Она пыталась схватить ртом воздух, освободиться. Но цепкая рука была гораздо сильнее. А глаза как логово дьявола…. Безумные.

Злость и ярость одолели его, он словно не слышит чьих-то просьб, перед его глазами одна и та же картина — тело друга в крови.

— Ты, — зашипел он, продолжая душить Лику. — Ты оболгала… Осквернила память… А он был честным и порядочным человеком…

Алексей вздыхает и отпускает. Его гнев прорвался сквозь блокаду и превратил его в настоящего зверя.

Лика согнулась, сползла на пол и закашляла. Слезы опять полились так же быстро, как и дождь за окном.

— Это не повод меня убивать, — прохрипела она.

Эмоции переполняли Алексея. Она была права, права в своей невиновности. И вместе с тем виновата в своей правоте. Это бесило больше всего.

«Я все делаю правильно», — убеждал он сам себя.

— Зачем ты в чужие дела полезла? Прославиться захотела? Денег? Да тебя убить мало. Стерва.

Лика поднялась и уперлась в него взглядом. Ей захотелось рассказать, что она ведет расследование. Что она сможет помочь и они на одной стороне. Что она все сможет.

И в этот миг она стала бесстрашной. Эти глаза, пылающие злостью, ненавистью, неистовым желанием причинить боль не вызывали страха. Они казались какими-то … своими. Близкими. Удивительно. Как будто все плохое, что он мог сделать с ней, уже случилось. Он подошел к черте, которую никогда не перейдет. И это знание внезапно появилось в ее голове.

Уверенность в ее глазах поражала Алексея. Он понял, что пленница — сумасшедшая. Если это так, и статью она писала в невменяемом состоянии, ее следует простить.

— А вот и я.

В соседнюю комнату кто-то вошел. Но там было пусто. Все главное действо происходило здесь, в коморке для заложницы.

— Леха! Зверь, ты где?

В комнату торопливо вошел парень. Он был очень обеспокоен, словно он знал о том, как бешено и чудовищно отреагирует Алексей на присутствие Лики, и боялся, что уже случилось неминуемое и невозвратное.

Лика посмотрела на него. Он был выше Алексея, темноглазым и темноволосым, с высокими скулами.

«Красивый какой, — подумала Лика и встрепенулась. — Ну и дура! Это же второй похититель».

— Леха, уймись! — он схватил друга за руку.

Арсений посмотрел на Лику оценивающе. Волосы были растрепаны, глаза — красные, заплаканные. Кашляет.

«Задушить хотел», — догадался Арсений.

— Плохая идея, оставить вас вместе, — он криво улыбнулся.

— Плохая, — тихо согласился Алексей.

Арсений кивнул, показав на дверь, и Алексей вышел.

Лика встала и присела на кушетку. Голова болела и кружилась. И ей было трудно понять все, что происходит.

— Что вам нужно? Деньги? За моральный ущерб? Ну ни убить же меня… Я знаю, вы друзья того парня, о котором я писала. Но я плохого ничего не имела ввиду… Зачем вам я?

Арсений присел на корточки и заглянул в ее глаза.

«Красивая,» — все, что было у него в голове. Ему хотелось стереть слезу с ее щеки. Но у него не было такого права.

— Скажите что-то…

— Извините. — Он смог сказать только это.

— Что? — Она была ошеломлена.

— За моего товарища. Извините.

В душе Арсения что-то перевернулось. Ему знакомы такие чувства. И хотя это все немыслимо, миф, у которого нет ни шанса стать реальностью, он осознал, что сегодня выиграл. Спас ее и выиграл. И приз для него — хорошее отношение. Лучше, чем к его несдержанному другу.

Арсений встал и направился к выходу.

— Я хочу узнать правду. И я могу. Но меня нужно освободить. Разве вам не интересно — кто? Кто — убийца?

Арсений не ответил. Но возле двери вдруг обернулся:

— Не бойся. Я рядом. Не бойся.

Глава 14. Зверь

Сколько Лика просидела на холодном полу, она не понимала. Казалось, прошла целая вечность. Хотя может быть прошло и пятнадцать минут. Двадцать.

За тонкой стеной был слышан нервный шепот, иногда голоса повышались. Они спорили, говорили, ругались. Несколько раз Лике показалось, что она услышала фамилию Громкого. Он тоже был замешан? Конечно, он был замешан в этом городке во всем.

Зря она сюда поехала. В этот серый город. Не было тут ничего хорошего. Все-таки Егор был прав.

Егор! Он, наверное, с ума сходит. В череде последних событий Лика совсем забыла о брате. Он уже ищет. В этом она не сомневалась.

Может быть, похитители сами выйдут на связь. Ведь им что-то нужно… Если она здесь, если она жива. За заложников всегда что-нибудь требуют. Выкуп или что-то еще. Помощь в расследовании убийства? Может они не доверяют здешней полиции. А иначе, если они ничего не потребуют — смысл ее держать? Ее бы уже убили… Хотя Лика была твердо уверена, что ни один из них не сможет. И ей очень не хотелось ошибаться в данном случае.

Она укрылась жутко колючим ядовито-красным пледом с черными ромбами, который стянула с одной из кушеток.

За окном темнело. Голоса за стенкой стихли, и царствовать остались лишь холод и тишина.

Как Лике хотелось оказаться в своей квартире, в своей чистой постели и уснуть спокойным и безмятежным сном. И забыть всю эту историю…

Жить! Как все-таки прекрасно жить! Жить в своем привычном и уютном мире с его размеренными темпами, со знакомыми людьми. Никто не ценит этого, пока жизнь не переворачивается с ног на голову. Все меняется, рушится. Теперь совсем иные проблемы стояли перед Ликой. За какие-то сутки все изменилось. Мыльный пузырь лопнул, глаза открылись. Отсчет пошел заново.

Ключ в замочной скважине повернулся несколько раз. Алексей неспешно вошел в комнату, в одной руке сжимая бутылку с водой. Ему не хотелось этой встречи. Он боялся. Его пугали ни упрек, ни осуждение в ее глазах, которого он так и не заметил на прошлой встрече утром, ни мольба о помощи… Он боялся ее правоты.

А еще немного побаивался, что опять не сдержится.

Она сидела на кушетке и неотрывно смотрела на дверь. Сквозь него. Выглядела она не лучшим образом. Черные ручейки застыли на щеках. Тушь и прошлые слезы. Но плакать она перестала. Волосы растрепались, запутались. Одежда смялась.

Она смотрела уверенно, сосредоточено, обдумывала что-то, не обращая никакого внимания на гостя. В ее голове рождался какой-то план. Переговоры?

— Вода, — сказал Алексей, бросив бутылку на кушетку рядом с пленницей. Словно она ополоумела и не поймет, что это вода.

Лика перевела взгляд и, как показалось Алексею, только его заметила. Она вернулась в реальность.

— А еда? — выпалила Лика и тут же пожалела. Зачем его злить, ведь этот — ненормальный.

Алексей растеряно посмотрел по сторонам. Он замешкался. Да, еды тут не было, кроме старых крошек на подстилке и на полу. Он уже хотел съязвить, что эти крошки для нее самое то, но вдруг она заговорила. Тихо, словно они — заговорщики.

— Что вам нужно от меня?

Он и сам не знал. Чтоб замолчала? Чтоб продолжила писать?

— Может, я могу быть полезной? Но не здесь, конечно.

«Ясно. Начала торговаться», — подумал он.

— Хочешь свою злость на мне выместить? — она стала смелее. Ее голос не дрожал. Нападение — лучшая защита. — Обвинить меня во всем?

Она по краю ходит. Алексей пристально посмотрел.

— Он — мой друг.

— Я знаю. Но не меня нужно наказывать! — голос Лики повысился. Она встала и оказалась слишком близко к своему похитителю.

«Почему она не боится?» — недоумевал Алексей.

Какое-то внутренне чувство позволило ей быть такой. Смелой. Бесстрашной. Эгоистичной. Лика была уверена, он — неопасный. Но разве можно быть уверенной в диком звере, которой одномоментно может и ласкаться, и кусаться.

— Ты оболгала хорошего и порядочного человека в своей мерзкой газетенке. Он всегда боролся со всякой несправедливостью, а ты его в самую грязь ткнула. Память о нем…

Алексей безумно хотел удушить ее, вспоминая слова из статьи. Она влезла в чужую жизнь, она опять его ранила. Она — всемирное зло, а не он.

— Я делала свою работу! — нагло заявила она.

— Нет! Это не работа! Это тоже преступление! Лгать — это преступление! — он закричал. Его спокойствие, которое он так долго сохранял, улетучилось. И как ей удается так быстро раздражать его?

— Я понимаю эту боль и отчаяние, — начала она.

— Нет, ни черта не понимаешь! У меня был друг. А его убили! Убили!

— Но не я же! — говорили они одинаково громко.

Крики прервались. Тишина повисла на крючке. От нее даже зазвенело в ушах. Их разговор был на самом пике. Сорвется или …?

— Просто вы не можете найти убийцу. Полиции не верите, а сами бездействуете? — пожала она плечами и села на кушетку. Была права. — А держать меня здесь — толку нет.

Алексей вышел из себя и мог не справиться. Лучшим решением было уйти.

— Я есть хочу. Взяли пленника — кормите его, — буркнула Лика вдогонку.

Он отвернулся и не увидел, как Лика потянулась к бутылке.

«Газированная. Отлично», — подумала она.

У Лики неожиданно созрел план. Детская шалость. Но все же — шанс. У нее будет лишь мгновенье. Вырваться.

Она встряхнула бутылку и медленно начала откручивать крышку.

Алексей остановился, прислушался, реагируя на странный шум. Он обернулся.

В этот миг Лика выплеснула содержимое бутылки. Вода с ошеломляющей скоростью вылетела, капли разлетелись по сторонам. Алексея окатила волна газированной воды.

От неожиданности он замер и даже пошатнулся. Пол был скользким.

Возникшая пелена перед глазами заставила зажмуриться. Пузырьки газа противно обжигали лицо, вода попала даже в рот. Он в замешательстве потер глаза и выругался.

Воспользовавшись моментом, Лика выскочила из комнаты. Потом из другой комнаты и оказалась на свободе.

Одно мгновенье. Мгновенье свободы.

Бежать. Со всех ног. Не думать ни о чем. Бежать.

Она не обращала внимания на окружающие стены, разбитые стекла, выцветшие картины, не замечала ничего вокруг.

Коридор казался бесконечным. Должна быть лестница, потому что из окна в ее темнице почти были видны макушки деревьев, открывался такой вид, словно она на высоком этаже.

Стены с облупившейся краской нескончаемой лентой вели куда-то вглубь. Полуразваленные. Изредка попадались двери, ведущие в неизвестность. Лика решила бежать прямо, не сворачивая. Еще немного и она наткнется на лестницу.

Чем дальше она бежала, тем темнее становилось. Окна остались вдалеке, ни одной люстры или хотя бы одинокой лампочки не было. Темнота давила. Страх усиливался.

Лика задыхалась, но продолжала бежать. Она натыкалась на стены, поскольку коридор сужался. На миг ей показалось, что она бежит прямо в ловушку. И выхода не будет.

Она остановилась, оперлась об стену. Дыхание сбилось. Тишина и темнота. Только кашель и учащенное дыхание Лики. Бешеный стук сердца. Она оглянулась. Никто ее не преследовал. Это было странно.

Нужно бежать. Продолжая тяжело дышать, она побрела вдоль стены. Быстрее.

Ноги уже не слушались, голова кружилась. В ушах звенело. Еще немного и она поползет на четвереньках. Жар окатил все тело, хотя в коридоре буйствовал холод. Лика пыталась вспомнить, как давно она так бегала. Да никогда! Она вообще человек далекий от спорта и от бега в первую очередь. А здесь просто марафон… Заколдованное здание!

Сердцебиение учащалось с каждой секундой. Казалось быстрее биться уже нельзя, но оно продолжало колотиться так, что вот-вот вылетит изнутри и лопнет как мыльный пузырь.

Внутри все сжималось, ерзало, выворачивалось. Боль невыносимая, словно удары раскаленной плетью по ногам, словно лава по горлу. Если бы она были биологом, поняла бы, какие физические изменения происходят в организме, какой диагноз предполагают симптомы — давление, головокружение, тошнота?

Ноги горели, ступни ощущали пол так, словно никаких ботинок и не было.

Еще пару шагов? Бесконечность разве имеет конец? А коридор именно таким и был. Без конца и края.

Лика вдруг подумала, может она заблудилась и не выберется отсюда. Этот коридор — чудовищный лабиринт, в котором прямая дорога никогда не обрывается. Она понадеялась, что Алексей все-таки пойдет на ее поиски. Рано или поздно.

Раздумывая о своей незавидной участи, она отвлеклась от боли. Отвлеклась так, что не заметила, как коридор закончился. Вылетела на лестницу, по инерции сделала пару шагов и чуть не покатилась кувырком, но рукой вовремя схватилась за перила и повисла на них.

Все самое плохое длится так долго и заканчивается так резко, словно тебя обливают холодной водой.

Лестница! Долгожданная! Значит, все расчеты — верны. Скоро выход.

Ступенька, ступенька, ступенька… Лика досчитала до тридцати пяти, потом сбилась. Она бежала так долго, что казалось, должна выйти из этого здания уже в другом городе. Ветер, внезапный и пробуждающий, неожиданно вырвался из темноты, пролетел, путаясь в русых волосах Лики.

Выход!

Старая дверца скрипнула и открылась сама. Лика стояла посреди какого-то поля, вокруг которого тесными рядами выстраивались деревья. Живой забор. Позади — единственное здание, три или четыре этажа. В темноте не разглядеть. Длинное, почти развалившееся: где-то кирпичи выпали, где-то стекла отсутствовали. А где-то окон вообще не было предусмотрено. Света тоже не было.

Лика медленно пошла. Ей стало еще страшней, чем в комнате с ненормальным похитителем. Она вышла в другой век? Где цивилизация? Люди?

Ветер настиг ее. Морозный и свежий воздух проник до самой последней клеточки, до конца пальцев. Боль ушла.

Она шла и замерзала. Почему она никогда не слушала Егора, он ведь ей советовал теплое взять, вязанное, уютное. Кому сейчас нужно это черное платье, пусть и шерстяное. А ног она уже не чувствовала.

«Сначала пылали болью, теперь вот в ледышки превратятся», — подумала Лика.

На смену пламени, которое разливалось по ее телу, во время бега, пришел лед. Лика продрогла на ветру, но продолжала идти.

Ветер был таким сильным, что заглушал все посторонние звуки. Или это в голове так стучало и звенело колокольчиком, что слышно ничего не было. Но вдруг Лика остановилась. Она ощущала всеми внутренними рецепторами, клеточками, фибрами души, щупальцами или еще чем-то опасность. По наитию.

Сзади неторопливо, слегка дотрагиваясь до плотного ковра из желто-коричневых листьев, шел он.

Лика повернулась. Сердце замерло.

Как? Как он смог так быстро преодолеть эту дистанцию? Он словно стоял тут два часа и ждал ее. Не запыхавшийся, как она. Абсолютно нормальный. Немного раздосадованный тем, что пришлось долго ждать. Или тем, что пришлось выходить на улицу. На мороз. Из его уютной комнатки.

Наверное, он отлично знает это покосившееся здание. Ходы-выходы, тайные закоулки.

«Неужели ты рассчитывала сбежать?» — читалось в его взгляде.

Он был в ярости. Хотя внешне это не выражалось. Самым спокойным на земле шагом он преследовал Лику. И только в глазах горели огоньки. Она их уже видела. Огоньки жажды, огоньки зла. Глаза, которые не видели будущего.

Вдалеке виднелись несколько хозяйственных построек из деревянных досок. Такие были на даче тети Лиды. Для инвентаря. Может запереться там? Спрятаться?

Ветер бережно приподнял завесу из листьев, зашевелил волосы — его и ее. Почти одного и того же цвета.

Лика решила бежать. Но сделав пару шагов, поскользнулась на мокрой листве и упала.

Он тяжко вздохнул.

Грязь, повсюду была грязь. Она липла на одежду, уничтожила пальто цвета карамели, скомкалась в волосах, въелась в руки, пальцы, ногти. Здесь же вечные дожди! И земная поверхность — сплошная грязь. Липкая, неприятная, холодная.

Она зарыдала. От бессилия. От боли.

Он считал ее сильной. Но любой силе есть предел. И ее предел наступил. Шарик лопнул. Она престала быть сильной и уверенной, перестала раздумывать и бороться. Только рыдания.

Самое страшное, ему было ее жаль.

— Помогите! Помогите! Помогите!

Сквозь слезы — крик.

Лика подумала, что вдруг за стеной из елей есть дома. Люди? Жизнь!

— Тебя никто не услышит, — впервые заговорил он, отвечая на ее догадки. — Здесь уже давным-давно никого нет. Покосившееся, подразбитое здание — старый детский дом. Его можно было отремонтировать, но… Кому нужны сироты?

Лика поверив ему, замолчала.

Он надвигался на нее. Наступал, сокращая дистанцию.

Алексей взял ее за руку и поднял. Почти без ее помощи. Как куклу. Она оказалась слишком близко.

Следом — драка. Она стала бить его кулаками по рукам, по груди и кричать что-то несвязное, непонятное. Она била с силой. Но последние частицы той внутренней силы и стойкости покидали ее. Бороться сил не было. Она продолжала бить, а Алексей молча стоял и не шевелился. Смотрел вдаль. Словно вообще не замечал ее попыток причинить боль ему.

Теперь грязными были они оба.

— Я никого не убивала! Какого черта я здесь, — она хотела сказать как можно спокойнее, но голос дрожал, срывался.

Стресс. Одна. Посреди какого-то леса. В чужом и незнакомом городе, с каким-то ненормальным.

— Достаточно того, что ты сделала.

Алексей слегка отошел. Побои прекратились.

— Я пыталась понять, кто? Кто убийца? — Лика развела руками.

Алексей подумал, что она нарывалась на благодарность и комплименты.

— Ради своих газет ты просто облила грязью хорошего человека! — Алексей закричал. — Не было у тебя хороших порывов! Одна выгода на уме!

Теперь и его нервная система раскалился как сковородка на огне.

Лика нервно засмеялась. Или это были судорожные рыдания?

— Мой друг… Всегда переживал за детей, был добрым и отзывчивым. А теперь его нет… Нет!

Он хотел бы схватиться за голову и зарыться в этой листве. Но выдавать свои чувства этой девице нельзя было. Он и так много показал своим криком. Свою истерию. Свою боль.

— Не убивают просто так…

Она сказала тихо, едва шевеля губами. Но ее собеседник все же услышал. Жуткие слова. Просто кто-то виноват. И больше всего Алексей боялся, что и он виновен в этом преступлении.

Алексей попятился назад и почти отвернулся.

— Лучше бы ты убийцу искал! А не издевался надо мной! Или боишься?

Какие рисковые слова!

Пламя в его глазах вспыхнуло. Тишину разрывало его тяжелое дыхание. Он посмотрел еще более злобно и враждебно. В эти расширенные от ужаса зрачки.

— Все ответят за содеянное…

Алексею надоело. Он вздохнул, пытаясь успокоиться и прийти в себя. Нужно было возвращаться.

Он медленно подошел к пленнице, сохраняя маску безразличия к ее судьбе, схватил за руку и потащил к зданию.

— Отстань! Отпусти, не пойду туда! Отпусти! Не пойду!

Лика вырывалась и выкручивалась. Но хватка была железной.

— Ты сдохнешь тут от холода! — не выдержал он и бросил ее руку. Ненависть его была непреодолима.

Лика покачнулась и упала на колени.

Алексей развернулся и направился к дому. Эта драма стала невыносимой.

— Ты не человек! — вдруг сказала она так отчетливо, будто и не рыдала вовсе. — Не человек… Разве может быть человек таким жестоким? Не человек… Зверь.

«В жизни главное человеком остаться», — слова Матвея вспыхнули в его голове как пожар.

Значит, он обещаний своих не сдержал.

И все было в нем сейчас: жестокость и внутренняя боль, ледяное безразличие и терзающие муки.

— Не человек, — согласился он, не оборачиваясь. — Зверь.

Он втолкнул ее в комнату и закрыл дверь.

Комната, что служила клеткой. Лика снова была здесь. Столько усилий и все оказалось напрасным. Дорога обратно оказалась очень короткой. Пару минут и снова двери его логова распахнулись. Все-таки он прекрасно знал этот дом, чувствовал себя хозяином, и сбежать отсюда было почти невозможно.

Она опустилась на пол, слегка влажный от капель газировки. Сил совсем не было.

Лика была в ужасном виде. Все в грязи, волосы измазаны, одежда испачкана. Словно она участвовала в сафари и проиграла.

Ключ повернулся.

— Пальто, — потребовал Алексей, протягивая руку.

«Собрался почистить?» — молча задала вопрос Лика.

— Так не сбежишь, — пояснил он.

Удивительное понимание между злодеем и жертвой.

Лика передала пальто и снова сползла на пол.

«С тобой не сбежишь»

Он забрал вещь и захлопнул дверь.

Одна. И снова — пленница.

Лика стащила обувь, затем — колготки, они изрядно порвались, и толку от них не было. Ноги гудели после ночной пробежки.

Она прислонилась головой к двери и закрыла глаза. Все забыть. Проснуться. Вернуться.

За окном пробивались серые полосы. Скоро рассвет. Ветер затих, и дрожание листьев перестало.

Ей показалось, что в комнате стало теплее. Или она просто сходила с ума от происходящего, подпитанного вечным холодом, серостью, дождем. Каким-то безумием.

Лика зажмурилась. Нужно переждать, пережить. Все изменится.

Музыка в ее голове разлилась сладостной и приятной волной. Беззвучно. От чего-то захотелось петь. Выплеснуть все эмоции, не реветь, а заполнить внутреннюю пустоту словами… Да и внешнюю тоже. Петь… Петь от боли. Не от счастья. Петь, чтобы спасти себя от безысходности.

Сквозь тонкие стены, толщу двери просачивались дивные звуки.

Алексей повернулся к двери. Он уже оставил ее пальто в кресле и собирался спать, смывая этот день, как дождь безраздельно смывает все вокруг. Но… Музыка сердца.

Нет, петь она не умела абсолютно. Медведь не просто наступил ей на ухо, а еще и потоптался на нем.

Полуплач, полустон.

Голос ее был слабым, почти неслышным. Наверное, сил не было.

Алексей закрыл глаза. Он присел на пол. Тоже от бессилия. Для него эта ночь была не менее тяжелой, чем для нее.

Если бы не дверь, разделяющая их, они бы сидели спиной к спине.

Сидел в тишине, которую нарушали звуки песни. Самой прекрасной песни. Сидел и слушал.

Песня из самого сердца. Она отражала боль. Она была сопоставима вселенскому одиночеству. В каждом слове была мольба. И вместе с тем она излучала свет. Тот не иссякающий свет, что зовут пристанищем надежды.

Он достал две фотографии. Когда ему было одиноко, больно, грустно, он всегда смотрел на них. Самые близкие люди в его жизни были запечатлены на фотографиях. На первой — он, Арсений и Матвей. На другой — две девочки. Одна — постарше, другая — помладше. Две девочки с тонкими косичками и прозрачными бантами улыбались ему. Люба и Мила. Его несостоявшиеся сестры.

Он прижался головой к двери, вникая в звуки. Слушая песню, словно колыбельную.

Легкое дрожание голоса. Нежность и красота. Полет бабочки был не таким хрупким и невесомым как эти чарующие звуки.

Неземная. Космическая. Звездная.

Нет, петь она не умела. Но это была лучшая песня, которую он слышал.

Оглавление

Читателю

Послесловие. Не зарекайся, милый друг

Глава 2. Командировка

Глава 3. Город чужих детей

Глава 4. Громкий

Глава 5. Рассвет

Глава 6. Новость

Глава 7. Отголоски прошлого

Глава 8. Главная улика

Глава 13. Воспоминание

Глава 14. Зверь