Прочитал первую книгу и часть второй. Скукота, для меня ничего интересно. 90% текста - разбор интриг, написанных по детски. ГГ практически ничему не учится и непонятно, что хочет, так как вовсе не человек, а высший демон, всё что надо достаёт по "щучьему велению". Я лично вообще не понимаю, зачем высшему демону нужны люди и зачем им открывать свои тайны. Живётся ему лучше в нечеловеческом мире. С этой точки зрения весь сюжет - туповат от
подробнее ...
начала до конца, так как ГГ стремится всеми силами, что бы ему прищемили яйца и посадили в клетку. Глупостей в книге тоже выше крыши, так как писать не о чем. Например ГГ продаёт плохенький меч демонов, но который якобы лучше на порядок мечей людей, так как им можно убить демона и тут же не в первый раз покупает меч людей. Спрашивается на хрена ему нужны железки, не могущие убить демонов? Тут же рассказывается, что поисковики собирают демонический метал, так как из него можно изготовить оружие против демонов. Однако почему то самый сильный поисковый отряд вооружён простым железом, который в поединке с полудеманом не может поцарапать противника. В общем автор пишет полную чушь, лишь бы что ли бо писать, не заботясь о смысле написанного. Сплошная лапша и противоречия уже написанному.
Часть вторая продолжает «уже полюбившийся сериал» в части жизнеописания будней курсанта авиационного училища … Вдумчивого читателя (или слушателя так будет вернее в моем конкретном случае) ждут очередные «залеты бойцов», конфликты в казармах и «описание дубовости» комсостава...
Сам же ГГ (несмотря на весь свой опыт) по прежнему переодически лажает (тупит и буксует) и попадается в примитивнейшие ловушки. И хотя совершенно обратный
подробнее ...
пример (по типу магического всезнайки или суперспеца) был бы еще хуже — но все же порой так и хочется прибавить герою +100 очков к сообразительности))
В остальном же все идет без особых геройств и весьма планово (если не считать очередной интриги в финале книги, как впрочем было и в финале части первой)). Но все же помимо чисто технических нюансов службы (весьма непростой кстати...) и «ожидания экшена» (что порой весьма неоправданно) — большая часть (как я уже говорил) просто отдана простому пересказу «жита и быта» бесправного существа именуемого «курсант»))
Не знаю кому как — но мне данная книга (в формате аудио) дико «зашла»)) Так что если читать только ради чтения (т.е не спеша и не пролистывая страницы), то и Вам (я надеюсь) она так же придется «ко двору»))
Как ни странно, но похоже я открыл (для себя) новый подвид жанра попаданцы... Обычно их все (до этого) можно было сразу (если очень грубо) разделить на «динамично-прогрессорские» (всезнайка-герой-мессия мигом меняющий «привычный ход» истории) и «бытовые-корректирующие» (где ГГ пытается исправить лишь свою личную жизнь, а на все остальное ему в общем-то пофиг)).
И там и там (конечно) возможны отступления, однако в целом (для обоих
подробнее ...
вариантов) характерно наличие какой-то итоговой цели (спасти СССР от развала или просто желание стать гораздо успешнее «чем в прошлый раз»). Но все чаще и чаще мне отчего-то стали попадаться книги (данной «линейки» или к примеру попаданческий цикл Р.Дамирова «Курсант») где все выстроено совсем на других принципах...
Первое что бросается в глаза — это профессия... Вокруг нее и будет «вертеться все остальное». Далее (после выбора любимой темы: «медик-врач», военный, летчик, милиционер, пожарный и пр) автор предлагает ПРОСТО пожить жизнь героя (при всех заданных условиях «периода подселения»).
И да — здесь тоже будут всяческие геройства, свершения и даже местами прогрессорство (куда уж без него), но все это совсем НЕ является искомой целью (что-то исправить, сломать или починить). Нет! Просто — каждая новая книга (часть) это лишь очередная «дверь», для того что-бы еще чуть-чуть пожить жизнь (глазами героя).
И самое забавное, что при данном подходе — уже совсем не обязательны все привычные шаблоны (использовав которые писать-то в принципе трудновато, ибо ГГ уже отработал «попаданческий минимум», да и что к примеру, будет делать генсек с пятью звездами ГСС, после победы над СаСШ? Все! Дальше писать просто нет никакого смысла (т.к дальше будет тупо неинтересно). А тут же ... тут просто поле не паханное)) Так что «только успевай писать продолжение»))
P.S Конкретно в этой части ГГ (вчерашний школьник) «дико щемится» в авиационное училище — несмотря на «куеву тучу» косяков (в виде разбитого самолета, который ему доверили!!!) и неких «тайн дома …» нет не Романовых)) а его личного дома)).
Местами ГГ (несмотря на нехилый багаж и опыт прошлой жизни) откровенно тупит и все никак не может «разрулить конфликт» вырастающий в очередное (казалось бы неприодолимое препятствие) к заветной цели... Но... толи судьба все же милостива к «засланцу», то ли общее количество (хороших и желающих помочь) знакомых (посвященных в некую тайну) все же не переводится))
В общем — книга (несмотря на некоторые шороховатости) была прослушана на «ура», а интрига в финале (части первой) мигом заставило искать продолжение))
Эта страница может содержать материалы для людей старше 18 лет. Чтобы продолжить, подтвердите, что вам уже исполнилось 18 лет! В противном случае закройте эту страницу!
Всю жизнь Любовь Петровна просидела в холодильнике. Разумеется, это был не простой домашний холодильник, она бы туда со своими кубанскими габаритами и не влезла, это был промышленный холодильник-склад. Лежали в этом холодильнике три тонны пломбира, и холодильник тот был на хозяйстве у комбината мороженого «Кубань-холод».
Любовь Петровна работала в холодильнике лет двадцать, из-за этого по ночам ей снился пломбир. Закрывала она глаза и видела конвейерную ленту, а на ней стаканчики, стаканчики, стаканчики бегут, и брикеты, брикеты, брикеты с вафлями обливаются глазурью. И так почти каждую ночь.
Иногда Любовь Петровна вскакивала с кровати и шлепала на кухню к банке помидоров. Дюже сладкие были сны, хотелось перебить солененьким. Но от мороженца ее не воротило, дома она его не ела, а на работе нет-нет возьмет и слопает какую-нибудь некондицию.
В этом холодильнике всегда было минус восемнадцать, заходить туда полагалось в ватной фуфайке и в теплых сапогах. Но это если надолго. А если на минутку-две, Любовь Петровна не одевалась. Прошмыгнет в одном халате, глянет, что там у нее на остаточках — и назад в каптерку. Ни разу не простудилась. Здоровьице у нее было крепкое, кубанское. И даже Славик-грузчик, хлопец молодой и шустрый, ей частенько говорил:
— Шо вы мне ноете за свое сердце? Вас, Любовь Петровна, об дорогу не разобьешь.
— Ой, Славик, и не поверишь, — она любила покряхтеть. — В субботу чуть инфаркт не случился. Поехали мы на море с палатками…
— В ваши годы? С палатками! Когда вы уже прекратите свою экономию?
Она рассматривала в зеркало свежую химическую завивку и немножко приглаживала на макушке.
— Да… Жарковато было, жарковато… Вот меня и прихватило.
— Шашлыки то жарили? — по-кошачьему улыбался Славик.
— Жарили.
— Обожрались опять, наверно?
— Два шампурика… Грамм по триста… — Любовь Петровна виновато опускала глаза. — С пирожками.
— И водочки…
— Ой, было, было…
— Пивком не шлифовали?
— Немножко, — она засмущалась. — Один стаканчик.
— И от жары вам стало плохо.
— Ой, плохо! Мой аж скорую вызывать собрался. «Люба, не умирай! Люба, я за руль не сяду, дотерпи до хаты».
— Жара, все жара… — посмеивался Славик. — Сорок два сегодня обещали.
Так оно и было в тот страшный день. В холодильнике -18 — на улице +42.
В самый разгар горячего кубанского лета Любовь Петровна катилась по раскаленному асфальту колобком, подтягивая шлепанцы, чтоб не соскочили. Подошвы клеились к расплавленной смоле, и за Любовь Петровной оставались четкие следы тяжелых ножек: круглый нос и каблучок, круглый нос и каблучок…
На комбинате мороженого был обеденный перерыв. Все попрятались: кто в столовую, кто в каптерки. Девчонки из цеха жарили вафельные стаканчики на сливочном масле, а Любовь Петровна бежала в холодильник, укрываясь от пекла пачкой накладных.
Она вошла за тяжелую железную дверь без всякого ватника и там, в холоде и полумраке, достала из кармана… Ох! Что она достала… Любовь Петровна достала из кармана детские резиновые прыгалки. Да, обычную скакалку она вытащила и — гоп, гоп, гоп! — запрыгала через веревочку.
Уже целый месяц она прыгала на скакалке во время обеденного перерыва. Прыгала и не обедала. И, более того, не ужинала. Только завтракала ячменным зернышком и брала с собой на перекус пару яблок. И никто об этом не знал, только Славик-грузчик. Он ее и приучил к большому спорту.
Обедали они как-то копченой грудиночкой, думали-думали, как Любовь Петровне побыстрее согнать килограммов хотя бы двадцать, и Славик вспомнил юношескую секцию по боксу.
— Скакалка, Любовь Петровна, — самый дешевый тренажер. За три рубля купила, положила в сумочку — и давай. Все боксеры так тренируются. Только никакой грудинки! За сало забудьте!
На дешевизну Любовь Петровна повелась. Обрадовалась сначала:
— А то чего ж я бегаю к соседке? Она всему району клипсы на ухо ставит. Чтоб аппетит послабже. То ж я и смотрю, что ж она сама то со своими клипсами центнер весит? А берет пятьсот рублей за штуку! И каждую неделю к ней ходи…
Любовь Петровна запрыгала. Да так резво… Сто раз отсчитает — отдохнет, еще сотню напрыгает — подышит. Чудное было зрелище: щеки, попа и грудь подпрыгивали вместе с Любовь Петровной, но прищемлялись чуть позже. Славик хохотал поначалу, но секрет никому не выдавал. Откроет дверь, сунет нос в холодильник и спрашивает:
— Ну что, Любовь Петровна, сколько сегодня напрыгала? Пять минут? Маловато. Дожимай до десяти.
— Как дожимать-то, Славик? — задыхалась Любовь Петровна. –
— Сил нет!
— Вот как пирожки ела, так и дожимай.
— У меня же ж возраст…
— Да шо вы мне за возраст!
— А ты-то сам попробуй!
— Да шо вы мне «попробуй»! Чи я вам Хиддинг? Дожимай, Любовь Петровна, дожимай!
Так и дожала за месяц до тридцати минут на скакалке.
В тот памятный паленый день Любовь Петровна отпрыгала половину нормы. Вспотела в холодильнике! Что ей были эти -18? Еще лучше для темпа. Она заметила, что сегодня ей скачется легче, и ножки не так сильно болят, как в первые дни, и весы показали -15 килограммов. За месяц!
Любовь Петровна решила поднажать еще и снова взяла скакалку. Когда она прыгала, на склад зашел Славик-грузчик. Как всегда, подбодрил:
— Не стынь, Любовь Петровна, не стынь! Куда накладные задевала?
— Вон на ящиках, — она кивнула, не сбавляя оборотов. — Ты обедал, Славик?
— Не отвлекайтесь, Любовь Петровна. Не мечтайте за жратву!
— Ты б хоть обулся! — пыхтела Любовь Петровна. — Что ж ты в шлепках?
— Да ладно, — Славик протянул, как всегда, немножко в нос. — Да ладно. Быстрее буду бегать.
Он накинул на голые плечи телогрейку, взял накладные и пошел по стеллажам собирать заказ для маленького магазина «Кубань-ларек». А Любовь Петровна прыгала.
Она выходила на финиш, когда у нее зазвонил телефон. Любовь Петровна взглянула на входящий, отдышалась немножко и шепотом ответила:
— Да…
И еще раз погромче, с готовностью к присяге:
— Да!
И еще решительнее, со злостью:
— Да! Еду!
Смотала прыгалки — и бегом на проходную. Раньше она выходила через вертушку боком, но в тот тяжелый день спокойно проскочила по ширине.
У ворот комбината «Кубань-холод» она взяла такси и в машине позвонила, чтобы еще раз уточнить:
— Там он?
— Там, — ей сказали. — Там.
Оглядывая забитую дорогу, она прикинула, за сколько доберется из промзоны — от электростанции «Кубань-тепло» до автоцентра «Кубань-Мерседес».
— Минут через пятнадцать буду! — она пообещала в трубку, чуть повизгивая в конце фразы.
Любовь Петровна проезжала оптовые базы и автоматически читала знакомые вывески: «Кубань-овощи», «Кубань-фрукты», «Кубань-цемент», «Кубань-абсент», «Кубань-зерно», «Кубань-бройлер»… Она ждала, когда водитель вывернет в город к банку «Кубань-кредит». В глазах рябило, голова кружилась, но нет, не вывески ее беспокоили. На Кубани все вывески одинаковые, народ, к пустым фантазиям не склонный, все называет просто — «Кубань». Даже сыр французский с белой плесенью казаки окрестили по-своему: «Кубань-плезир». Так что вывески тут были ни при чём. Голова у Любовь Петровны закружилась по другому поводу. Она боялась не успеть. И успеть тоже боялась. Целый месяц она готовилась поймать с поличным своего мужа на квартире у любовницы, и вот сегодня агентура подала сигнал.
Зачем ей это было нужно? Тащиться по жаре? Ловить родного мужа за невинным развлечением? К чему такие глупости? Абсолютно ни к чему. Она и сама говорила Славику-грузчику: «Лучше б я не знала ничего. Уж как спала спокойно, как спала… А то ж узнала — в душе все всколыхнулось. Все всколыхнулось разом!»
Сгубило, как всегда, пустое любопытство. Месяц назад пришла Любовь Петровна на работу, а Славик ей и говорит:
— Ну наконец-то! Я не пойму, вы с Тлюстенхабля, что ли, добирались? У нас ревизия!
— Ох, что ж мне делать? — испугалась Любовь Петровна. — У меня ж какао двести кил заныкано.
— Открывайте скорее, что вы с ключами стоите копаетесь? Бегом! Сейчас я вам исправлю отчетность.
Пока контролеры проверяли соседний холодильник, Славик с Любовью Петровной высыпали в канализационную решетку четыре мешка какао. Славик поднимал мешки, Любовь Петровна веничком сметала. Когда пришла ревизия, у Любовь Петровны никакого левака не было. И все благоухало шоколадом.
Двери опечатали, Любовь Петровна по правилам сидела вместе со Славиком в каптерке. Она припоминала свои мелкие нычки на верхних стеллажах. И хотя ящик сливочного масла был не преступлением, а мелким нарушением складского учета, ее подкидывало в жар. Не от страха, от возмущения.
— Ото ж они считают! — злилась она на контролеров. — Не дай бог я чего запрятала. А как москалям комбинат продавали, что ж никто не вспоминает? Ты-то пришел к нам уже? Или нет? Когда инженера главного застрелили? Нет, Славик, тебя не было, ты еще в школу ходил. А он уперся, акции свои москалям не отдавал, его и чпокнули моментом. Потом до директора — объявляй банкротство. Он в цех выходит: «Люди, шо делать не знаю. Хоть мороженым зарплату выдавай. А кто не хочет — увольняйтесь. Денег нет». Народ на кипиш, у нас же ж молчать не станут. «Каким мороженым! Оно же ж тает?» Покидали заявления… А мой сказал: «Молчи. Бери пломбиром».
— И че вы с тем пломбиром? — удивился Славик.
— Че! Мы машину грузим, полный багажник — и на море.
— Не тает?
— Нич-че у нас не тает, все в одеялах. До Джубги везем, там малые наши по пляжу ходят: «Морожено! Кубанское морожено!» А мы с Димком пивка откроем по бутылочке и загораем.
— Жучок ваш Димок…
— Да, — Любовь Петровна посерьезнела и гордо, преданно, как в детстве про дедушку Ленина, сказала про мужа. — Вперед смотрел! Ох, как вперед смотрел! На девяносто девятую насобирали. Это когда еще было! А сейчас иномарку брать хочет.
— Какую иномарку? — Славик спросил, он тоже собирался поменять свою развалюшку.
— Да чи «Тойоту», чи «Опель», я в них не понимаю. Не хай какая тачка, лишь бы налево не ездила.
— Какое лево! — Славик усмехнулся. — Вашему Димку?
Он слушал и внимательно через стекло поглядывал на контролеров. За дальним стеллажом у него был спрятан ящик с куриными окорочками, который Славик притащил из соседнего холодильника. Любовь Петровна тоже поглядывала, волновалась за свое сливочное маслице.
— Какое лево? — она сказала. — Духами стал попахивать. Че за духи? Не знаю, мои в серванте. А у него аж брюки духами пахнут. Прям, где ширинка, все в духах.
Славик увидел, что контролеры остановились возле его нычки. Должно быть, от волнения он и пошутил, не подумавши:
— Тогда попались вы, Любовь Петровна. Так и влетите на раздел имущества.
— Да что ты, Славик? Он же ж у меня старый. Пятьдесят лет, какой раздел имущества? Все на меня записано. Двухкомнатная старшому — на меня, однокомнатная под квартирантов — на меня, ток наша трешка на него… А дача на меня… Дача, кажись, тоже на меня.
— Та вы хоть гляньте ж телефон, кому он звонит…
— Он у него на блокировке. Я ж пароль не знаю.
— Шо вы за дерево, Любовь Петровна? — Славик потрепал ее по завитой макушке. — Смотрите! Звездочка, решетка, — он усмехнулся: — Пароль!
И ведь она не хотела! Не хотела совать свой нос в мужнины дела. А все любопытство, глупое праздное любопытство.
Любовь Петровна улучила моментик, когда Димок выпил пивка и приснул на диване, как младенец. Она взяла его телефон, посмотрела звонки и дальше, как обычно, по схеме — один и тот же номер, женский голос, «Геночек? Зая? Это ты?»
Вот тут-то все и всколыхнулось. И начались страдания. «А мать мне говорила: «Зачем он тебе нужен, дохлый?» И бабки на свадьбе пели, ведь как пели: «Мы думали, шо сваты богаты, а они убоги» … И вот тебе на! И Димочек, и зая».
Всю ночь Любовь Петровне снился главный инженер. «Покойник! — она испугалась. — К себе зовет!» А как спалось-то раньше, как же сладко-то спалось. Но машина следствия была запущена, и Любовь Петровна загорелась тем азартным огнем, который бывает у рыбаков, когда они подтягивают на тонкой леске большую рыбку.
И сразу у нее прошла усталость, и лень, и мысли о здоровье, и скука душных вечеров… Тогда-то Любовь Петровна и надумала худеть. Даже маслице с холодильника таскать перестала. «Куда мне? Морозилка вся забита». И пирожки жарить бросила. Ой, и бросила-а-а.
— Все всколыхнулось… — горевала она в первый день без обеда. — Все, все всколыхнулось.
— Поехали, Любовь Петровна, — Славик заводил погрузчик, — прокачу!
Любовь Петровна залезла на сиденье и под рокот мотора кричала Славику на ухо:
— Я ему даже лодку купила на день рождения. Хотела утюг подарить, у меня утюг сгорел, а тут думаю: нет, куплю своему лодку. Зарплату получила 20 июня, а 24-го все ему на лодку отдала. Пущай на рыбалку, чем к этой твари. А то ж ведь теперь каждый вечер волнуюсь. Звоню ему: «Ты где?». — «Я на работе». А как я проверю, на работе он чи на диване?
— Сидите смирно, Любовь Петровна, — Славик ей сказал. — Шо там от вас убудет?
— А вдруг она родит? И что? Делить с ним хату? А он делить надумает! А и надумает! Он же ж гад, жадоба, весь в маменьку свою.
— Отдайте ему однокомнатную, — Славик остановился у дальней стенки.
— Щаз!
— Да ладно… — он усмехнулся и полез за ящики. — Я ж шутками. Шоб ваш Димок на молодую разорился? Да я ни в жизни не поверю!
— А как узнать? То я ж не поняла по голосу…
— Наймите детектива, — Славик пошутил, ведь правда пошутил. — Чи сами. Такси берете — и за ним.
— То ж дорого.
— Та не дороже вашей хаты, — он вытащил тяжелый сверток, замотанный полиэтиленом. — Кенгурятина нужна?
— Возьму!
Славик поставил свой товарец на лаги и скомандовал:
— Садись вперед, Любовь Петровна. Дам тебе порулить.
— Ой, Славик… — она жеманно захихикала. — Да шо ты! Я руля боюсь!
Славик подтолкнул Любовь Петровну, и она покатила. Оказалось, ничего сложного. Любовь Петровна рулила по холодильнику, и на щеках ее обширных забегал подозрительный румянец. Смекать начала прямо там, в холодильнике.
Через пару дней утром она сделала вид, что идет к остановке на вахтовый автобус, а сама взяла такси и показала на мужнину машину:
— За ним.
— Восемьсот, — сказал водитель.
— Какие восемьсот? Триста!
— А конфиденциальность?
— Ладно, — она поджала губы.
Ехать далеко не пришлось, всего один квартал, Димок запарковался у супермаркета «Кубань-еда».
В этот магазин Любовь Петровна забегала каждый день после работы и каждый раз, перед тем как войти, звонила мужу. Она всегда спрашивала: «Дим, ты хлеб купил?» Если он еще не купил, она брала буханку белого пышного, а если уже купил, не брала.
От земли знаменитой кубанской, на которой одуванчики вырастают с кошачью голову, она давно оторвалась, но к хлебу у нее осталось щепетильное крестьянское отношение. Выбрасывать рука не поднималась. Можно было выбросить прогорклое масло, можно было вышвырнуть прокисшие щи, вонючую курицу, а хлеб — нельзя. Из черствого Любовь Петровна жарила гренки. Она звала их по-кубански, с ударением на «и» — «гренки». И чтоб не жарить, не колготиться, она звонила мужу каждый божий день в 5.30 и спрашивала: «Дим, ты хлеб купил?»
У «Кубань-еды» Димок вышел и свернул во двор. Любовь Петровна с тоской собачьей посмотрела на водителя, и он пошел за мужем, проследил.
— Четвертый подъезд, — отчитался. — В лифт уж я не стал заходить. Будем ждать?
— Сколько? — спросила Любовь Петровна.
— Пятьсот в час.
Денег было жалко, но ждать пришлось недолго. Через полчаса Димок вернулся к машине. С ним была женщина.
Любовь Петровна, увидев даму, просияла изумленно и с вопросом посмотрела на водителя.
— Доска, — он заценил.
— Да старая! — закачалась Любовь Петровна. — Мне ровесница! Ток худее.
— За ними! — рванул таксист.
— Сколько? — открыла кошелек Любовь Петровна.
— Договоримся!
Димок объехал квартал и высадил женщину у местного казачьего рынка. Она пошла в ряды, кокетливо оглядываясь.
— А я ж ее знаю! — встрепенулась Любовь Петровна. — Она ж в павильоне мясо продает! От я ж и думаю: все шея да шея, с чего это он начал спину брать?
И в тот решающий прожаренный денечек Любовь Петровна с прыгалками в сумочке подъехала к супермаркету «Кубань-еда», на парковке увидела машину своего мужа и понеслась к четвертому подъезду.
Двор вымер, все дети с мамками и бабками уснули, пережидая зной. Никого не было в песочнице, никто не прятался от солнца под пышными арками из красных роз, которых на Кубани валом, как говорила Любовь Петровна. И только у четвертого подъезда на лавочке сидела одна пенсионерка. На ней были смешные очки с большими желтыми стеклами, в которых она была похожа на стрекозу. Старушка читала газетку или делала вид, что читает.
Любовь Петровна поздоровалась едва заметным кивком головы и присела рядом. Пенсионерка взглянула на большой кнопочный телефон и, стараясь не шевелить губами, доложила:
— Приехал без пятнадцати два. Полчаса у нее.
Любовь Петровна вытерла мокрый лоб. На лице ее полном, с этим характерным несоответствием для многих южанок тонкого носа и круглых щек, проступили красные пятна.
— Третий этаж, сорок пятая, — сквозь зубы шепнула пенсионерка.
— Помню, — также сквозь зубы ответила Любовь Петровна.
Эту бабку Любовь Петровна прикормила чайком и конфетами пару недель назад. Все это время она замечала мужнину машину на парковке у «Кубань-еды». Она звонила ему и спрашивала как обычно: «Дим, ты хлеб купил?». «Нет, не купил», — отвечал муж. «А это не твоя машина у магазина стоит?». — «Не моя. Я на работе». Димок спокойно отвирался, а Любовь Петровна приходила домой, дожидалась мужа и нюхала брюки.
— В духах! — жалилась она Славику. — Ну что ты будешь делать, в духах! И ведь отбрешется, сволочь! Ведь так и будет бегать к этой доске.
— А ну-ка! Сигайте на весы!
Любовь Петровна становилась и плаксиво повторяла:
— А у меня ж прям все всколыхнулось!
— Жучок ваш Димок… — Славик выравнивал гирьки. — Возле дома. Рядом с работой. Все шито-крыто.
— А дюже жирно ему будет! Я еще послежу, послежу да малину-то ему перебью!
— Отбрешется, — Славик сказал и объявил Любовь Петровне вес: — Ровно центнер!
Любовь Петровна заглянула на шкалу и глазам своим не поверила:
— А ну-ка? Правда, что ли?
— Пятнадцать кил долой! — объявил Славик. — Поздравляю!
Вдохновленная успехом, Любовь Петровна придумала все сама:
— А я его поймаю! На койке с ней поймаю — не отбрешется!
— Вербуйте агентуру, — Славик снова пошутил.
Он-то пошутил, но Любовь Петровна в тот же вечер поскакала к четвертому подъезду. А там сидела пенсионерка в желтых очках, похожая на стрекозу.
Бабулька только и ждала, когда ее наконец кто-нибудь завербует. Любовь Петровне даже рот открывать не пришлось.
— Вы кого-то ищете? — спросила пенсионерка.
— Да, — Любовь Петровна опустила глаза, — мужа.
— Такой сухощавый, невысокий, седой, с животиком, лицо красное, на левой руке золотая печатка?
— Да… — присела Любовь Петровна.
— Его сейчас нет, — сказала бабка. — Днем был, часа два. Он обычно в обед заезжает в сорок пятую. Вечером у нее дочка с работы приходит.
И тут Любовь Петровна заревела. Заревела так громко и неожиданно, что мамаши, которые гуляли с детьми, начали к ней присматриваться.
— Нас могут заметить, — сказала пенсионерка и позвала Любовь Петровну к себе.
— Уж как мы жили! — ревела Любовь Петровна, пока старушка предусмотрительно закрывала форточки. — Жили-то припеваючи! И работали всегда обое. Я тут, в «Кубань-холоде», он электриком в «Кубань-тепле». Поженились аж в восемнадцать. С одной школы, с одного хутора в город поехали, подальше от этого хозяйства. Свадьбу сыграли сразу, чтобы квартиру получить. Три дня гуляли всем хутором. Мать моя поросят зарезала, свекровь бычка обещала… А как резать — дочке захавала. А нам того бычка и знать не надо! Мы и без того бычка наетые были! Он подколымит, я маслица принесу. Сыновья повырастали, обоя у нас с квартирами, машину и старшому, и малому взяли, цепок на каждом золотой висит… А выходные всеми на рыбалку, пошла она, та картошка, до Тлюстенхабля. Свекровь нам звонит, а мы хаваимси. Пущай твоя дочка тебе картошку копает. А мы на плотину. Муж со старшим в лодке, мы с младшим на бережку. А тут вот бизнес захотел. Ушел с «Кубань-тепла», открыли с кумом фирму. «Кубань-дверь», мож, слышали?
— Слышали, как же, — усмехнулась пенсионерка. — Он тут во всем доме двери ставил. И этой, в сорок пятую.
— А лоджию? — испугалась Любовь Петровна. — Лоджия у нее, кажись, как наша…
— И лоджию, — кивнула пенсионерка. — Но вы не плачьте, я вам помогу. У меня муж был военный, у меня на такие дела глаз наметан. Я знала, что вы придете.
Они обменялись телефонами и договорились сообщать друг другу обо всех передвижениях объекта.
Шпионаж — занятие увлекательное. Пломбир уже не снился. Начались у Любовь Петровны странные виденья. То парень молодой с длинной черной гривой пьет воду из колодца, то губернатор сажает вертолет у нее перед холодильником. И главное — все с обнаженными торсами.
Две недели длилась слежка, и наконец Любовь Петровна поднялась на третий этаж и позвонила в сорок пятую квартиру.
Ей не открыли. За дверью было тихо. Она пыталась разглядеть хоть что-нибудь в глазок, но в маленькую линзу ничего не было видно. Она сощурилась и приложила ухо к двери. В этот момент стекло потемнело, и кто-то за дверью тоже посмотрел на нее.
— Ах, ты сука! — вздрогнула Любовь Петровна и громко закричала: —Открывай, проститутка! Я знаю, Димок у тебя!
Ей не открыли. За дверью по-прежнему была тишина, как она ни прикладывала ухо, ей не удалось расслышать ни шагов, ни голоса.
И тут опять все всколыхнулось. В порыве огненном Любовь Петровна разбежалась и стукнулась плечом о дверь. Хотя и понимала, что ей не выбить прочную конструкцию из твердого металла с защитными блоками по периметру, которые ставила всему району маленькая фирма «Кубань-дверь».
От злости Любовь Петровна давила звонок и кричала на весь подъезд:
— Проститутка! Открывай! Обоих поубиваю! Курва старая! Любовников принимаешь!
Но после этого дверь тем более не открыли.
Любовь Петровна выбежала на улицу и звонко, с визгом, совсем не думая о конспирации, сказала пенсионерке:
— Захавались, сволочи!
— Тихо, — бабулька прикрылась газеткой. — Ждите здесь, а я поднимусь к себе и послушаю.
Ждите! Какое ждите? Любовь Петровна, в миру спокойная, ленивая женщина, уже выпустила из забытых недр своей казачьей души маленького разъяренного бычка. Отсутствие обратной связи ее взбесило. Она подбежала к балкону и стала швырять камнями в лоджию сорок пятой квартиры. Камень стукнул в стекло. Занавесочка на секунду отодвинулась и снова задернулась.
— Что, испугались?! — она закричала, не обращая внимания на редких прохожих. — Испугались Любу? Сейчас сынов позову! И малого вызову! И старшого!
На балконе второго этажа появилась дама с бигудями и вежливо попросила:
— Женщина, вы, пожалуйста, цельтесь точнее. Кидайте, пожалуйста, чуть выше, а то мы боимся за свои окна.
— Я не могу допрыгнуть! — Любовь Петровна пыхтела, запуская очередной камень.
— А вы на скамеечку поднимитесь, — посоветовала дама.
— Ага, — Любовь Петровна залезла на высокую узкую лавочку.
— Только не упадите. А то помнете нам клумбы. Я цветы каждый день поливаю.
— Хорошо, хорошо, — Любовь Петровна поднялась на цыпочки, замахнулась и разбила окошко в поганой сорок пятой квартире.
Она упала в клумбу, поправила смятые ирисы и закричала:
— Выпускай его! Шалава! Проститутка! Димок мой! И хата моя! И машина моя!
— Да что ж вы так нервничаете, — открылось окно на первом. — Вы мне внука разбудили. Да он и заезжал-то к ней нечасто. Разочка два в неделю. Да и недолго тут бывал…
Любовь Петровна снова кинулась в подъезд. Она достала из сумочки баллончик с черной краской для обуви. Она специально заготовила эту краску заранее, чтобы измазать дверь сорок пятой, как раньше на хуторе гулящим девкам мазали ворота дегтем, Любовь Петровна еще помнила традицию.
— Осторожнее, — в приоткрытую дверь прошептал агентка. — Не испачкайте нам стену.
— Я аккуратно. Ручку ей замалюю.
— Попробуем испугать его милицией, — придумала пенсионерка, вдохнула поглубже и завизжала: — Женщина! Чего вы хулиганите! Я сейчас милицию вызову!
— Вызывайте! — звонко отвечала Любовь Петровна, подмигивая своей агентке. — У меня мужа уворовали! Пусть милиция этой твари дверь ломает!
Любовь Петровна выкрасила дверь густым слоем, но ей по-прежнему не открывали. Она устала бегать по жаре, бить кулаки и кидаться камнями. Красная, потная, она присела на лестницу и позвонила мужу на сотовый.
— Дим, — она еще не отдышалась, — ты хлеб купил?
— Нет… — муж ответил. — Не купил.
— А где ты?
— На работе, — он сказал спокойным, невозмутимым тоном.
— На работе! — вскочила Любовь Петровна. — На работе!
Она завопила не в трубку, а на весь подъезд:
— И оставайся с ней! Малым скажу: ушел к страшномордой! Живи с доской! Корми ее дочку! А мы тебя в хату не пустим! Нам такой отец не нужен!
— Дайте ребенку поспать! — крикнула соседка с первого.
— И хата моя! И дача моя! — визжала Любовь Петровна. — И двушка моя! И однокомнатная моя! Ничего у меня не отсудишь! Все на меня записано!
— Молодец, женщина! — высунулась дама в бигудях.
Любовь Петровна охрипла и замолчала. Подняла свою сумку и повернула домой, прочь из поганого подъезда. Но тут в замке сорок пятой повернулся ключ. Звякнула цепочка, отъехал засов, и Кубань-дверь открылась.
Вышел Димок. Посмотрел на жену. Завивка у нее от беготни растрепалась, поникшие щеки горели, кофтенка и полные руки были испачканы черной краской, широкая юбка с резинкой, до смерти надоевшая, делала Любовь Петровну еще больше похожей на колобок. Зато глаза у нее были как в семнадцать лет на хуторе, когда она убегала с Димком на речку.
Любовь Петровна открыла сумку, свою большую коричневую сумку, которая еще на рынке не понравилась Димку, но Люба ее купила, потому что "немаркая"… Она достала прыгалки и зашипела:
— Щас задушу твою шалаву.
И тут у Димки тоже все всколыхнулось. "Вот жизнь, — он подумал, — тает, как мороженое, только успевай облизывать". Он улыбнулся и спросил:
— Мать, ты шо тут цирк устроила?
— Что ж твоя курва не выходит? — Любовь Петровна размотала прыгалки. — Спугалась?
— Ты что меня позоришь? — Димок наступал. — А ну пошли домой!
— Пусти! — кричала Люба. — Пусти! Я убью твою проститутку!
Димок скрутил ее прыгалками и потащил к машине задней стороной двора, Любовь Петровна упиралась, как разъяренная телушка.
— Ты как меня нашла? — шипел Димок.
— А! — кричала Любовь Петровна. — Ты думал, Люба — дура! Ты думал, я тебя не поймаю?
— Сама нашла?
— Сама!
— Да шо ты брешешь! Кто научил? Говори! Придушу эту сволочь!
— А я тебе тоже изменила! — закричала Любовь Петровна. — С кумом! Когда старшой был маленький! Тебя в командировку посылали, а кум за болгаркой приходил!
За кума Любовь Петровна получила в глаз. Димок затолкал ее в машину и повез разбираться на соседнюю улицу, за мастерские «Кубань-шина», там у него был гараж.
В салоне было тесно, душно, мощность кондиционера не была рассчитана на жаркую Любовь Петровну, но Димок клялся, клялся, клялся:
— Все твое, Люба! Все твое! И трешка твоя, и двушка, и однокомнатная!
— И дача! — загорелась Любовь Петровна.
— И дача!
— И машина?
— И машина! — застонал Димок.
— Чи еще любишь? — прижалась крепче Любовь Петровна, и Димок рухнул: — Люблю!
Он открыл дверь, но и на улице было не легче, как обещали +42, так и жарило.
— Ох, сейчас бы в холодильник, — он сказал, застегивая порванную рубашку.
— Дима! — вскочила Любовь Петровна. — Скорее! Поехали! Я Славика забыла в холодильнике!
Они приехали в "Кубань-холод» около семи вечера. Димок долго сигналил, а Любовь Петровна стучала по воротам. Охранник спал крепко.
— Меня посадят! — кричала Любовь Петровна. — У меня Славик под замком остался! В одних шлепках!
Холодильник открыли. Любовь Петровна шагнула из жаркого лета в мороз. Она испуганно посмотрела на мужа с охранником и прислушалась. В глубине ледяного склада раздавались глухие удары. Любовь Петровна вспыхнула и побежала на звук.
— Славик! — она звала. — Славик! Ты живой?
— Шо вы за дерево, Любовь Петровна, — он начал на нее ругаться. — У вас тут просрочка с девятьсот пятого года…
— Славик? — Любовь Петровна даже удивилась. — Ты не помер?
Нет, он не помер. Не замерз и даже не простудился. Все пять часов пока Любовь Петровна бегала по жаре, Славик перекидывал ящики с мороженым. Он вспомнил секцию по тяжелой атлетике и тягал пломбир, как гири. Заодно разобрал все завалы на дальних стеллажах, нашел заныканное масло, заледеневший сахарок и ящик пломбира, который завалялся со времен Советского Союза. К сожалению, я узнала об этом слишком поздно, мне не досталось ни одного стаканчика.
Primary menu
2023 - Библиотека "КЛиб" - тут можно читать книги онлайн а также скачать их бесплатно и без регистрации
Последние комментарии
13 часов 55 минут назад
14 часов 12 минут назад
14 часов 24 минут назад
14 часов 30 минут назад
17 часов 1 минута назад
17 часов 5 минут назад