По ту сторону экрана [Татьяна Миненкова] (fb2) читать онлайн

Татьяна Миненкова По ту сторону экрана

1. Страх

— Ева Сергеевна, вам что на рабочем месте больше заняться нечем? — угрожающе прозвучало прямо над моим ухом, вынуждая подпрыгнуть на месте от неожиданности.

Ёшкин кодекс! Будучи пойманной с поличным, я все же попыталась сделать хорошую мину при плохой игре, дрожащей рукой кликнув указателем мышки на символ, позволяющий свернуть окно браузера, но не тут-то было. Или я со страху нажала не туда, или мой старенький рабочий компьютер испугался и завис вместе со мной — провокационное окно популярного сайта знакомств «Мамба» с монитора исчезать не пожелало.

— Есть чем, — пробормотала я, виновато опуская глаза и разглядывая загроможденный документами стол, потому что мне в этот момент хотелось смотреть куда угодно, только не на Дениса Станиславовича, что так некстати оказался за моей спиной.

Честно говоря, я долгое время считала, что из-за этих нагромождений разноцветных папок, сшивов и книг меня было совсем незаметно. Но кто же знал, что новый руководитель умеет подкрадываться настолько бесшумно. Хоть бы набойки металлические на туфли сделал или колокольчик на шею вешал, что ли. А еще — поскорее отошел от меня подальше.

Но уходить Лазарев не хотел. Вместо этого он сделал шаг еще ближе, отчего в нос ударил сногсшибательный аромат его парфюма. Что-то травянисто-древесное, смешанное с его собственным запахом заставило мои мысли устремиться еще дальше от работы, хотя дальше, казалось бы, было некуда.

— «Женщина — не слабый пол, слабый пол — это доски»? — язвительно процитировал он фразу из статуса, которая в его исполнении показалась мне еще более дурацкой и несуразной чем раньше, когда Аллочка убеждала меня ее туда добавить. — Серьезно? Ясенева, вы меня поражаете и заставляете сомневаться в вашей профпригодности!

И я поняла, что поразила Дениса Станиславовича далеко не в лучшем смысле этого слова. Оправданий в голове никак не находилось, и я молчала, разглядывая его, пока он изучал так невовремя зависшее на мониторе бело-оранжевое окно с моей фотографией в левой его части.

— Вы правда считаете, что кто-то клюнет на «такое»? — полюбопытствовал он ехидно, отвлекая меня от совсем неприличного любования выпуклыми мышцами на его скрещенных на груди руках.

Нужно на законодательном уровне запретить красивых и умопомрачительно пахнущих начальников. Или хотя бы для начала штрафовать за закатывание рукавов дорогих брендовых рубашек на рабочем месте. Ну ни в какие ворота не лезет, правда!

— Что бы вы не имели ввиду под словом «такое», это звучит оскорбительно и не имеет отношения к моей профпригодности и вообще к работе! — нашлась, наконец я, потому что злость на его язвительные комментарии неожиданно придала сил.

— Разве? Не реши вы заниматься этим в рабочее время — слова бы против не сказал, но теперь уж извольте, — лениво усмехнулся шеф уголком губ. — Подобные фото и избитые фразы привлекут разве что извращенцев.

А вот Аллочка с пеной у рта убеждала меня, что я выгляжу на снимках очень целомудренно и строго и не вызову у потенциальных женихов никаких противоречивых мыслей.

— Сами вы извращенец! — вспылила я обиженно, поскольку слышать такое, да еще и именно от него было слишком неприятно. — Компьютер у меня виснет! Я и хотела бы работать, но он сначала вырубился, а потом загрузил старые вкладки вместо новых, а тут еще вы подкрались!

Начальник недоверчиво приподнял одну бровь. Естественно, я врала насчет собственных планов, но компьютер и правда был раритетным и то, что он вообще включался можно было смело считать одним из чудес света.

— Я Станиславу Викторовичу давно об этом говорила, и он обещал, что выделит новый, но все время было не до того, а потом… — я замялась на секунду, но все-же продолжила: — А потом появились вы.

Станислав Викторович руководил адвокатским бюро «S», расшифровывающимся как «Сушков и Лазарев», много лет и работалось с ним легко и комфортно. Ни ругани, ни споров, ни нравоучений. Я выполняла то, что от меня требовалось и вовремя получала оплату за свой необременительный труд. Но так продолжалось ровно до того момента пока Лазарев-старший неожиданно не заболел, а его место не занял красивый до умопомрачения, но столь же вредный Лазарев — младший.

И теперь он смерил меня странным, не поддающимся определению, взглядом и строго произнес:

— Подготовьте все свои дела и адвокатские производства к передаче, подшейте и оставьте на столе. И через полчаса я жду вас в своем кабинете.

А после этих слов он, как ни в чем ни бывало, развернулся и ушел в это самый кабинет, не дав больше никаких объяснений. У меня же внутри все сжалось от страха.

«Всё, Ясенева, приплыли, ты уволена. Вот и кончились твои беззаботные деньки в S, а скоро кончатся и деньги. А у тебя квартира в ипотеке и кошка на полном иждивении».

— Уволит, как пить дать, — заговорщически шепнула Кристи, подкатившись поближе на своем офисном кресле.

Кристина Зеленая пришла в бюро одновременно со мной и обязанности выполняла примерно те же: изучение дел, подготовка заявлений и ходатайств, отправка корреспонденции, ведение деловой переписки обслуживаемых юрлиц и все такое прочее. Очевидно, она не боялась остаться единственной и разгребать все вышеперечисленное великолепие в одиночку.

— Интересно, как отреагирует на такое его самоуправство отец, когда вернется, — с сомнением в голосе пробормотала я, цепляясь за возвращение Станислава Викторовича как за последнюю надежду.

— Если вернется, Ева. Если. А вообще это далеко не факт.

Я принялась нехотя выполнять поручение Дениса Станиславовича, или Деспота, как мы с Кристи и парой других коллег успели его окрестить за те несколько дней, что он безраздельно царствовал в S

— Почему это не факт? С его доходом он может позволить себе лечение в любой клинике, как в местной, так и в зарубежной. Рано или поздно, он все равно вернется и снова займет свое место.

Зеленая издала демонстративно-печальный вздох, далекий от искренней грусти как я от идеала женской красоты.

— Не всё можно купить за деньги, Ясенева, а здоровье — первое в этом «непокупаемом» списке.

— Неужели все настолько плохо? — изумилась я, прижав к груди огромную папку с подшитыми в нее файлами адвокатского производства.

— Раз Деспот появился здесь, я думаю — хуже некуда, — изрекла моя собеседница многозначительно.

— Почему?

В отличие от Кристи, я мало интересовалась офисными сплетнями, предпочитая вместо этого почитать какой-нибудь фэнтэзи-роман. Зато Зеленая, будучи завсегдатаем курилки и столовой, была в курсе свежих и не очень, новостей о начальстве и коллегах. Вне зависимости от того, просила я или нет, она считала своим долгом регулярно делиться ими со мной. Но если обычно я слушала подобные «доклады» в пол уха, теперь информация напрямую касалась того, как скоро я вернусь к работе. И вернусь ли вообще.

— Потому что Деспот никогда не ладил с отцом, особенно после того, как тот второй раз женился. Он из принципа не пошел в адвокатуру и после института работал в Следственном комитете, но потом и там с кем-то не поладил и все же сдал адвокатский экзамен. Год числился в конторе конкурентов S, а потом открыл собственный кабинет, — шепотом поведала Зеленая, пока я продолжала готовить к сдаче свои документы. — Павлова из бухгалтерии сказала, что именно из-за конфликта Лазаревых S перестало работать по уголовным делам, оставив только гражданские, семейные и арбитражи.

Я вздохнула. Папки с документами кончились, и я принялась складывать личные вещи из ящиков стола в любезно предоставленную Кристи картонную коробку. Компьютер наконец-то соизволил снова заработать и я, закрыв компрометирующее окошко, сослужившее мне столь дурную службу, перенесла нужную для работы информацию на рабочий стол, чтобы тому, кто будет работать с моими делами впоследствии, было проще и не пришлось беспокоить меня попусту.

Впереди маячили неприятные перспективы поиска новой работы, которая вряд ли окажется такой, как эта. Всегда считала стабильность одним из важнейших столпов собственной жизни, а теперь придется погрузиться в коварную и пугающую неопределенность, что уже тянула ко мне свои скользкие и противные лапки.

Обозначенные Лазаревым полчаса почти истекли и я, оглядев наш просторный и уютный кабинет напоследок, сжала кулаки и зажмурилась, чтобы собраться силами перед предстоящим тяжелым разговором. Хоть бы не расплакаться в его присутствии и не выглядеть еще более жалко, чем я себя чувствовала в этот момент!

Поправила очки на переносице и убрала за уши выбившиеся из строгой прически темные пряди. Эх, была не была. Нужно решиться, пересилить собственный страх и пережить еще пять минут позора.

— Заходите, Ева Сергеевна, — пробормотал Деспот, когда я неуверенно постучала в дверь его кабинета и принялась в нерешительности топтаться на пороге.

Хорошо хоть ругаться с ходу не стал. Значит, все-таки есть в нем какие-то управленческие знания о том, что нельзя отчитывать сотрудников при посторонних. Уверена, Зеленая уже настроила все свои локаторы, чтобы передать историю о моем увольнении из уст в уста как мифы и легенды о героях Древней Греции.

— Не стойте, присаживайтесь, — снисходительно кивнул он в кресло перед собой.

Глянув на него, сидящего за огромным столом, со сведенными перед собой кончиками пальцев, я растеряла всю заранее заготовленную уверенность. Вместо мыслей о каких-то словах, которые я могла бы сказать, чтобы в последний момент изменить ситуацию в свою пользу, в голове возник вопрос, почему рукава его рубашки, будучи теперь раскатанными, не помялись? Это ткань такая? Или он рубашку успел переодеть?

— Когда отец просил меня поработать какое-то время в его бюро, он рекомендовал присмотреться к вашей скромной персоне, — начал Денис Станиславович, пока я, поправив полы длинной юбки, усаживалась на краешек кресла напротив него. — Он характеризовал вас как одну из самых компетентных сотрудниц S, говорил о том, что в вас есть большой потенциал.

Да уж. Всё ясно. Сейчас будет разговор о неоправданном доверии и несоответствии его мнения отцовскому. Видимо для того, чтобы я чувствовала себя еще подавленнее и никчемнее, чем сейчас, если это вообще возможно.

Опустила глаза на собственные руки, принявшись от разыгравшихся нервов царапать кожу на большом пальце. В горле встал неприятный комок, и я вряд ли смогла бы произнести что-то вразумительное в ответ. Хотелось просто закончить с этим разговором поскорее и уйти. Но вместо этого, я всеми силами стараясь не выдать досады, грусти, и собственного страха перед ним, продолжала слушать:

— Я, конечно, предпочел бы перевести в бюро собственного личного помощника из адвокатского кабинета, но она совершенно некстати собралась уйти в декретный отпуск, — в его голосе проскользнула нотка едва-ощутимого недовольства этим фактом. — А весьма небольшой срок моей работы в S не позволяет сформировать мнение о его сотрудниках, поэтому, несмотря на мои личные предпочтения, и сегодняшнюю ситуацию, вызвавшую некоторые сомнения в вашем профессионализме, я впервые предпочту прислушаться к отцовскому совету.

Не сразу осознала, что диалог с Лазаревым, который я мысленно успела представить в своей голове, пошел совсем не по намеченному плану. Подняла глаза на собеседника и склонила голову к правому плечу, пытаясь вникнуть в то, что он все-таки имел ввиду. Недоверчиво переспросила:

— Вы хотите, чтобы я стала вашим личным помощником?

— Именно так, — лениво следя за моей реакцией подтвердил Денис Станиславович. — Хотя, слово «вынужден» подходит к этой ситуации куда больше, нежели «хочу», суть вы уловили верно.

— Но вы же работаете по уголовным делам, а я…

— А вы собрались всю свою жизнь просидеть в этом офисе на месте помощника одного из адвокатов? — оборвал он. — Если так, то все дифирамбы, что пел вам отец, не соответствуют действительности.

— Не собиралась, — отозвалась я, убирая из голоса неуверенность. — И все же, моя специализация — гражданское, семейной и трудовое законодательство.

Мозг лихорадочно соображал. В институте я изучала все отрасли права, поскольку это предполагает любое высшее юридическое образование, но практического опыта работы по уголовным делам у меня не было никакого. С другой стороны, должность помощника не предусматривает столь же большой ответственности как статус адвоката. Такая работа откроет передо мной куда больше перспектив и уж точно куда предпочтительнее увольнения, в фатальной неизбежности которого я была уверена только что.

— Значит, вы отказываетесь? — переспросил Лазарев, но в тот момент я уже точно знала, что соглашусь.

— Нет.

— В таком случае, приступаете немедленно. Кабинет смените на смежный. Помимо работы с документами, к которой вы привыкли, будете сопровождать меня на следственных действиях и судебных процессах, на один из которых я выезжаю сейчас. Машина нас уже ждет, — произнес он так, словно был заранее уверен в моем ответе. — Стационарный компьютер, на который вы все равно жаловались, не подойдет. Будете работать на этом.

С этими словами он придвинул ближе ко мне тонкий серебристый макбук с зарядным устройством, который и раньше лежал на лакированной столешнице, но я, будучи увлеченной собственными переживаниями, совсем не обратила на него внимания.

Успев понять, что новый руководитель не терпит лишних пререканий, обсуждений и промедления, я без разговоров взяла ноутбук.

— Все потом, — шепнула я Кристи, которая терпеливо караулила меня на выходе из кабинета в ожидании душещипательных подробностей.

И, схватив сумку, я поспешила догонять Лазарева, который уже успел надеть пиджак и в десяток широких шагов дойти до дверей лифта.

2. Обида

Угрюмый молчаливый водитель услужливо открыл перед нами дверцу начищенного до блеска черного седана, а начальник галантно пропустил меня первой усесться на заднем сиденье широкого, пахнущего кожей и дорогим ароматизатором салона.

Машина плавно тронулась в места. Пока я разглядывала пролетающие за тонированными стеклами городские улицы, Денис просматривал какие-то документы, предусмотрительно взятые с собой из бюро и пил кофе из крафтового бумажного стаканчика, дожидавшегося его в подстаканнике между сиденьями.

— Кофе, — произнес он, когда многоэтажное здание городского суда уже показалось вдалеке. — Приносить мне его трижды в день тоже станет вашей обязанностью. Американо двойного объема и крепости, без сахара и сливок.

Подавила в себе желание возмутиться и просветить босса о том, что не нанималась в обслуживающий персонал и мое образование предполагает несколько иные обязанности. Слишком свежи были в памяти ощущения от маячащей на горизонте перспективы увольнения. Поэтому кивнула, мысленно добавив этот пункт в расплывчатый список моих новых обязательств. Ожидала, что новоявленный руководитель даст мне еще какие-то указания относительно моих действий в суде, однако больше за время пути он не проронил ни слова.

Собственной машины, тем более такой комфортной и красивой, у меня не было и я предпочитала добираться на работу на метро, поэтому молчание спутника меня не напрягало. Просто наслаждалась поездкой, получала эстетическое удовольствие от созерцания улиц и, чего уж скрывать, иногда осторожно, из-под ресниц разглядывала своего попутчика, который, увлеченный чтением, задумчиво кусал нижнюю губу и хмурил широкие светлые брови.

Водитель остановил автомобиль у входа в суд. Мрачно оглядев собравшуюся у стеклянных дверей толпу, Денис сунул документы в черную папку и уверенно вышел, а я последовала за ним. Промозглый уличный холод не успел пробраться под мой слишком легкий для последних зимних дней, жакет, потому что вслед за шефом я торопливо проскользнула в огромные автоматические двери.

Внутри огромного холла дул горячим воздухом кондиционер, тут же растрепавший и без того успевшую стать неаккуратной прическу. И пока Лазарев предъявлял свое адвокатское удостоверение и сообщал судебным приставам о цели своего визита, я торопливо поправила волосы и очки, одернула длинную и широкую темно-серую юбку из плотного крепа. Следом за Денисом я протянула и свое удостоверение помощника, но пристав с улыбкой отмахнулся, словно не счел меня персоной, представляющей опасность. В отличие от Лазарева. Хотя, тут я не могла с ним не согласиться.

Пока сверкающая кабина стеклянного лифта понималась на нужный этаж, я внезапно ощутила волнение. Когда-то я была этой части здания суда во время институтской практики, но тот визит не оставил в памяти яркого следа. Зато сейчас я с интересом разглядывала двери кабинетов судей и залов заседаний, на первый взгляд почти не отличающихся тех залов, где рассматривали гражданско-правовые споры.

И все же было в них нечто неуловимо-притягательное. То, что делало эти двери особенными. Изо дня в день за ними принимались судьбоносные решения, рушились чьи-то планы, восстанавливалась социальная справедливость. Было в этом что-то, что вызывало неподдельное любопытство и желание погрузиться в этот опасный, но увлекательный мир.

Я только сейчас осознала, насколько разными были «ставки» в гражданских и уголовных делах. Рискуя получить негативные решения суда по первым, участники могли потерять деньги, и иногда немалые. Но получив обвинительный приговор по вторым — можно было потерять свободу, а это, пожалуй, было гораздо страшней.

— Здравствуйте, Денис Станиславович, — уважительно обратился к Лазареву один из стоящих в коридоре мужчин, одетый в синюю форму сотрудника прокуратуры. — Могу я с вами кое-что обсудить?

— Можете, — бесстрастно отозвался Лазарев и глянул на меня. — Ева Сергеевна, отметьте наше прибытие у помощника судьи и передайте мое удостоверение и ордер.

Мне хотелось многое у него спросить, но мужчина, вероятно, счел бы лишние вопросы проявлением некомпетентности. Поэтому я молча взяла из его руки протянутые документы и отправилась в нужный кабинет.

Там меня встретили неодобрительными взглядами две девушки, примерно моего возраста, сидящие за соединенными друг с другом столами. При моем появлении они с недовольством переглянулись, словно обменявшись безмолвными понимающими репликами.

— Вообще-то необходимо стучать, — категорично заявила одна из них, которая и была помощником, делая вид, что чем-то крайне занята, хотя чашки с горячим чаем на столе и надломанная шоколадная плитка утверждали обратное.

— Прошу прощения, — не стала углублять конфликт я. — Хотела сообщить о том, что для участия в судебном заседании, назначенном на четырнадцать часов, прибыла сторона защиты и передать вам ордер и удостоверение защитника.

— А вы кто? — полюбопытствовала вторая, оказавшаяся секретарем, не стесняясь моего присутствия, ломая шоколадку еще на несколько кусочков.

— Помощник адвоката.

Когда я положила удостоверение и ордер на стол, услышала недоверчивое:

— Вы — помощник Лазарева?

Кивнула и подверглась на этот раз еще более пристальному осмотру, после чего помощник и секретарь снова многозначительно переглянулись между собой.

— Свое удостоверение тоже оставьте, если планируете присутствовать в судебном заседании. И можете идти.

Обе работницы аппарата судьи были словно единый организм, понимающий друг друга без лишних слов и одинаково реагирующий на любые внешние раздражители. И я интуитивно чувствовала, это этому организму не нравлюсь.

Вытащила из сумки собственное удостоверение и, положив его на стол, с радостью покинула негостеприимный кабинет, поспешив закрыть за собой дверь. Но облегчение, которое я при этом испытала, было преждевременным, потому что дверь оказалась слишком тонкой, чтобы я не услышала вслед язвительное:

— Да уж, Эльвира была получше, но, говорят, она от Лазарева и залетела, так что вернется не скоро.

— Вполне вероятно. Раз уж теперь он взял на ее место такую замухрышку. Видела, во что она одета?

— Ага, а эта гулька на голове и бабушкины очки чего стоят!

Сдержала желание провалиться сквозь землю от вспыхнувшей злости и почему-то стыда от этих слов. И вдвойне неприятно стало оттого, что Лазарев, который к этому моменту уже закончил разговор с прокурорским работником, тоже все прекрасно слышал. При этом, он не выглядел недовольным или даже удивленным. Его лицо выражало скорее легкую степень любопытства.

— Тоже считаете, что внешность главное в человеке? — не сдержалась я, когда подошла к нему, стараясь игнорировать мысли о том, что его предыдущая помощница была лучше меня, как и то, что причиной ее ухода в декретный отпуск стал именно он.

— Если бы я так считал, вас бы сейчас здесь не было. Но выражение о том, что встречают по одежке, никто не отменял, к тому же, если вы будете выглядеть как оборванка, никто не станет слушать ваши умные мысли.

Услышанное заставило гнев внутри меня закипеть, словно воду в блестящем чайнике со свистком. И точно так же, как с указанного чайника, от этого у меня рисковала сорваться крышечка.

— Значит, я выгляжу как оборванка?

— Вообще-то, я сказал «если». Но маникюр вам явно не помешал бы и одеваться можно было бы поженственнее.

Ёшкин кодекс! Вот что значит юрист с опытом — вроде и обидел и формально не подкопаешься. Подавила в себе порыв назло ему одеться в следующий раз в самое бесформенное из своих платьев. Раздражал тот факт, что он говорил так равнодушно, словно мой гнев его не только не трогал, но даже немного забавлял.

— Простые смертные так и выглядят, Денис Станиславович. Не всех, знаете ли, с детства кормили черной икрой из золотой ложки, — фыркнула я, вложив в эти слова всю язвительность, что сумела в себе собрать.

И, кажется, это все-таки возымело нужный эффект и пошатнуло его невозмутимость.

— Для человека, который любит считать чужие деньги, вы поразительно мало обо мне осведомлены, Ева Сергеевна, — выдохнул он недовольно, но тут же сумел взять эмоции под контроль: — К тому же, с зарплатой моего личного помощника вы сможете позволить себе гораздо больше, чем раньше. Если пожелаете.

Почему-то мне очень хотелось продолжить перепалку с Лазаревым, но уже знакомая секретарь объявила о начале судебного заседания, приглашая участников занять места в зале.

— Ваша задача фиксировать ход судебного заседания наравне с секретарем. Мои реплики не столь важны, как реплики остальных участников, — коротко бросил адвокат, не удостоив меня даже взглядом, словно все его мысли тут же переключились на работу, а наш спор исчез из памяти без следа.

Я кивнула, понимая, что мне вряд ли удастся так же легко переключиться с клокочущей внутри ярости на ход судебного процесса, но мысль о повышении оклада немного успокоила. А потом я действительно неожиданно увлеклась происходящим вокруг.

Новый, легкий и красивый макбук с полностью заряженной батареей позволил быстро фиксировать все реплики участников в word-овском документе. Пальцы порхали над светящейся клавиатурой, едва поспевая за чужими словами, но я была довольна результатом собственного труда. И неожиданно восхищена работой Лазарева.

Несмотря на то, что главным в процессе должен был быть степенный, одетый в черную мантию, судья, а фокус внимания предполагался на подсудимом, главным и безусловно, самым эффектным действующим лицом являлся именно Денис. Каждое из его выступлений было красивым театром одного актера. С присущим ему сарказмом он умудрялся переворачивать чужие фразы и без запинки цитировать длиннющие положения уголовного и уголовно-процессуального кодексов, ссылаться на судебную практику и страницы уголовного дела.

В его интерпретации произошедшего, потерпевший подсудимому разве что спасибо не должен был сказать, а судья и прокурор — извиниться перед незаконно привлеченным к уголовной ответственности беднягой.

Несколько часов пролетели на одном дыхании и, когда судья объявил перерыв и назначил дату следующего заседания, а я захлопнула ноутбук, за окном успело стемнеть.

— Перешлите мне то, что успели записать, по электронной почте, — попросил Лазарев, когда мы снова оказались в салоне машины, а за окнами замелькали желтые огни в окнах домов. Он протянул мне стильную пластиковую визитку, где на черном фоне были золотом выгравированы четкие буквы и цифры: его фамилия-имя-отчество, телефон и электронный адрес, а рядом логотип его адвокатского кабинета.

Я же, чувствуя гордость за хорошо выполненную работу, собиралась предоставить ему возможность оценить мой талант по достоинству и сделать это, не откладывая в долгий ящик, но открыв ноутбук, осветивший мое лицо голубоватым сиянием, с ужасом поняла, что ничего из того, что я так старательно печатала, не сохранилось.

— Ёшкин кодекс, — только и сумела выговорить я, донельзя смутившись. И виновато добавила: — Кажется, я не сохранила документ, и он куда-то исчез. Тут просто Мак Ос установлен, а я привыкла на Виндовсе работать.

Гнев адвоката был вполне предсказуем, но он сдержался и, прежде чем ответить, отхлебнул кофе, который водитель успел купить, пока мы были в суде. Запах кофейных зерен напомнил мне о том, что я и сама с утра ничего не ела, а учитывая сегодняшнюю нервотрепку, не отказалась бы от того, чтобы съесть целый вафельный торт в одно лицо. И все время, пока Деспот молчал, с ужасом готовилась к худшему, не удивилась бы даже, реши он уволить меня именно сейчас, но услышала лишь устало-снисходительное:

— Подготовьте и направьте ходатайство о предоставлении копии протокола сегодняшнего судебного заседания.

И вот лучше бы он разозлился, честное слово. Лазарев будто изначально ожидал, что я не справлюсь даже с простейшим заданием, а когда я и правда не справилась, только мысленно подтвердил собственное нелестное мнение обо мне. Словно все это было своеобразной проверкой, которую я не прошла.

В груди разлилась жгучая досада, и еле сдержала подступившие слезы обиды, а до конца пути в машине витало напряжение, пережить которое не помогали даже мечты о вафельном торте.

3. Злость

Приходи срочно, у меня торт и чай, — не утруждая себя приветствиями, заявила я Аллочке по телефону, как только пришла домой.

Подруга детства жила на одном этаже со мной и подобные чайные церемонии давно стали для нас неотъемлемой частью многолетнего приятельства. Когда-то мы вместе ходили в детский сад, потом в один класс школы, потом вместе поступили в институт на юридический факультет, из которого она вылетела после первой же сессии. Но это не стало преградой нашему общению. К тому же, когда я после окончания вуза оформила в ипотеку квартиру на одном этаже с ней, наше общение стало еще более плотным.

— Может вы с тортом придете ко мне? — отозвалась Аллочка, не желая соглашаться с предложенным планом. — Я Сашку жду, он скоро с работы придет.

Сашка — это, конечно, святое. В отличие от моей, личная жизнь подруги была куда лучше и интереснее. Год назад Аллочка встретила его на том же сайте знакомств, который сегодня чуть было не послужил причиной моего увольнения. С тех пор они жили душа в душу и планировали в скором времени пожениться.

— Ладно, — пробормотала я, решив извлечь из этого личный интерес, поскольку Сашка, как более сведущий в компьютерах, мог показать мне, как усмирить коварный Мак Ос на новом рабочем ноутбуке.

Переодевшись в темные джинсы и растянутый серый свитер, я покормила Контру, которая с самого моего возвращения домой жалобно мяукала и терлась рыжим шерстяным боком о мои ноги, и пройдя через темный сырой подъезд, с ноутбуком и тортом в руках, оказалась у дверей соседней квартиры.

В отличие от моей собственной, холодной и практически необжитой, в квартире Аллочки царили тепло и уют, а еще приятно пахло чем-то жареным или печеным. Вылетев из института, подруга, вместо того, чтобы отчаяться, прошла массу полезных курсов от кулинарных до психологических и теперь являла собой образец женственности, что вкупе с привлекательной внешностью делало ее настоящей находкой для Сашки, который, к слову, это ценил и пылинки сдувал с будущей невесты.

Пожалуй, я могла бы ей даже позавидовать. Полностью обеспечиваемая женихом, она сидела дома, смотрела сериалы, постоянно меняла какие-то творческие увлечения и неизменно светилась хорошим настроением и бодростью. Я мечтала, что когда-нибудь тоже встречу кого-то, кто будет точно так же обо мне заботиться. Для кого мне тоже захочется печь. И что, что я не умею? Вот как только, так сразу научусь.

— Пойдем на кухню, — распорядилась подруга, принимая коробку с тортом, пока я разувалась в коридоре.

Усевшись за стол, уплетая жареную картошку с солеными огурчиками из тарелки, которую безо всяких просьб привычно поставила передо мной хозяйка, я в подробностях поведала ей о своих сегодняшних злоключениях.

— Ну ты даешь! — подвела она итог моему рассказу. — А если бы и правда уволил?

— Тогда торта было бы два, — отозвалась с набитым ртом, запивая вкусный ужин горячим чаем. — Или даже три. Хотя я и так перенервничала.

И винить в этом было некого, кроме разве что, собственной неосмотрительности, Аллочкиной гениальной идеи зарегистрировать меня на Мамбе и шефа, который мало того, что чуть не уволил, так еще и вряд ли позволит мне забыть о сегодняшнем позоре слишком быстро.

Торт был почти съеден, когда с работы вернулся Аллочкин долгожданный жених и я, раскрыв ноутбук прямо на кухонном столе, показала ему, как сегодня бесследно исчез результат моей многочасовой работы. Сашка, выполнив с компьютером какие-то непонятные манипуляции, через несколько минут восстановил содержимое пропавшего документа и объяснил мне, как и почему это произошло, чтобы не допустить подобного впредь.

Вскоре мы с подругой расположились на диване в зале и я, подключив макбук к беспроводному интернету, сразу же отправила восстановленный документ на рабочую почту Лазарева, записанную на оставленной им сегодня визитке.

— Тебе нужен мужик, Ясенева, — в который раз безапелляционно заявила подруга, а я традиционно закатила глаза, потому что она заявляла мне подобное с завидной регулярностью.

По мнению Аллочки женщина без мужчины — пустой звук, а наличие оного решает все имеющийся в жизни проблемы. Может, применительно к ее случаю, так оно и было, но лично я сомневалась, что наличие пресловутого мужика как-то помогло мне разобраться со всем, что в последнее время на меня навалилось.

Я уже успела пару раз обжечься в отношениях и растерять излишний романтизм. Узнала о том, что розовые очки бьются стеклами внутрь, а любовь не всегда приносит только счастье. Иногда она оставляет после себя лишь слезы, боль и разочарование. И я решила, что могу быть гораздо счастливее без нее, позволив себе плыть по течению собственной жизни и радоваться ей, несмотря на то, есть в ней мужчина или нет.

Конечно, я допускала его появление гипотетически, но представляла будущие отношения осознанными и серьезными. А претендента на таковые в обозримом будущем не имелось.

Когда с отправкой почты было покончено, я, наконец, позволила себе немного расслабиться и, откинувшись на спинку дивана, прикрыла глаза. День выдался не из легких. И не ясно, что принесет завтрашний. Пора было собираться восвояси, но покидать квартиру, полную тепла, уюта и дружеского участия не хотелось.

— О, смотри, тебе написал кто-то, — голос Аллочки донесся будто издалека. Видимо, мой уставший мозг собирался отключиться, не дотерпев до дома. — А нет, отбой тревоги — не наш вариант.

Оказалось, что она не теряла времени зря, а открыла сайт Мамбы, ввела мой логин-пароль и вовсю развлекалась. Поскольку ее собственные поиски жениха давно были с успехом завершены, она вознамерилась во что бы то ни стало найти спутника жизни и для меня. И ей, как создательнице моего профиля на сайте знакомств были известны все нужные данные. Мое мнение о том, что я не считаю наличие мужчины смыслом жизни ей тоже было известно и, как оказалось, глубоко фиолетово.

— Этот предлагает вылизывать тебе ноги, ты как? Не против? А с виду вроде нормальный… — Аллочка заливисто расхохоталась, позволяя длинным светлым локонам упасть на лицо.

— Фу, — одним словом резюмировала я. — Вот небось из-за него у меня компьютер и завис.

— Может и из-за него, а может и из-за вот этого, он, кстати, тебя на свидание зовет. В любом случае — новый компьютер точно не зависнет. Хоть за это твоему Деспоту спасибо.

— Он не мой. А тот позор, что я сегодня пережила по его вине, никаким макбуком не загладишь. К тому же — компьютер рабочий и, если Лазрев захочет меня уволить, придется и ноут ему вернуть. А на свидание я не хочу.

— Вот же ты бука. Вот потому ты такая одинокая и несчастная. Ну и еще может из-за твоей вечной гульки на голове и очков на пол-лица.

— Я не одинокая, а свободная. Это совершенно разные вещи, — пробормотала я полусонно, надеясь все-таки наскрести в себе силы на то, чтобы добраться до собственной квартиры.

— И в чем разница? — фыркнула Аллочка.

— Моя свобода мне нравится. Мне в ней комфортно и хорошо. Я допускаю наличие отношений в своей жизни, но они должны быть осознанными и качественными, потому я и не тороплюсь. Всё. Я — домой.

Села на диване распустила так раздражающий подругу высокий пучок, от которого начала болеть голова и повернулась к экрану монитора, на котором Аллочка, не желая сдаваться, использовала все силы и средства в неравном бою за мою счастливую личную жизнь. Она пролистывала одно мужское фото за другим, которые мелькали перед моим полусонным сознанием словно какая-то сумасшедшая нескончаемая карусель.

— Стой! — вдруг остановила ее я, выхватив из этой аляповатой презентации знакомое лицо.

Аллочка остановилась и замерла, а Сашка тут же поинтересовался с кухни, все ли у нас нормально.

— Что, понравился? И правда красавчик, — хихикнула подруга, не понимая причин моего шока, удивления и неверия.

— Ёшкин кодекс! Это же Денис, — выдохнула я, повнимательнее приглядываясь к фото, чтобы убедиться в собственной правоте.

Ну надо же! Какая неожиданная встреча! Когда он сегодня с таким нескрываемым скепсисом высказывался о приложениях для знакомств, я и в мыслях допустить не могла, что он сам зарегистрирован на том же сайте, за который сегодня вылил ведро сарказма на меня.

— Я вижу, что Денис, — недоумевала блондинка. — Тут так и написано «Денис». А еще, что ему тридцать три года и он увлекается программированием и сноубордингом.

Тридцать три, значит. А я думала, он старше. Мой собственный мозг тут же зачем-то высчитал нашу с ним разницу в возрасте, любезно сообщив, что она составляет шесть лет в его пользу. Ну и зачем мне, спрашивается, эта информация?

— Ты не поняла, — покачала я головой, в которой уже зрел план изощренной мести. — Это Лазарев Денис Станиславович — мой новый босс, он же Деспот.

Это стало поводом для того, чтобы Аллочка присмотрелась к фото на мониторе повнимательнее. На снимке, достойном журнальных страниц, мужчина вместо привычного делового костюма был одет в серо-зеленый свитер с высоким горлом, держал в руках белую фарфоровую кружку с кофе и не смотрел в камеру, словно фотограф запечатлел его случайно.

— Ну давай ему лайк поставим, заслужил же, гад. Ты не упоминала, что он выглядит, как голливудский актер, — хихикнула подружка, а я тут же убрала ее руку от тачпада, а то с нее сталось бы исполнить задуманное немедленно. А мне потом объясняйся с боссом при личной встрече.

— Я думаю, что он заслужил кое-что другое, — прищурилась я, изобразив на лице самое коварное выражение из возможных. — Мы создадим фейковый профиль и познакомимся с ним через него. Заставим его влюбиться в несуществующую девушку.

— Глупости, — скривилась Аллочка, хотя я и не ожидала, что мой хитроумный план ее впечатлит. — Ясенева, ты же не такая! Ну где ты и где месть? Это все потому…

— Что у меня нет мужика?! — расхохоталась я, не удержавшись, понимая, что для подруги эта причина объясняет множество бед разной степени глобальности, от разбитой лампочки в нашем подъезде до дыр в озоновом слое Земли

— Именно! — засмеялась она в ответ.

Тем не менее, сон как рукой сняло. И мне все-таки удалось не только уговорить Аллочку создать для меня фейковый профиль с именем «Яна», привязанный к специально для этого заведенной электронной почте, но и поместить туда в качестве приманки Аллочкину фотографию. Раз этот гад сказал, что на такую как я он бы не клюнул, то он точно не пройдет мимо шикарной блондинки с бездонными голубыми глазами.

«Хочу влюбиться. Так, чтобы один раз и на всю жизнь» — гласил статус вымышленной красавицы, намекая на ее романтичность, восторженность и мечтательность.

— Может написать ему что-нибудь от имени этой Яны? — спросила я неуверенно, впервые пожалев об отсутствии большого романтического опыта.

Аллочка же перевела скептический взгляд с монитора на меня:

— Не надо, хорошие девочки первыми не пишут.

— А может ему плохие нравятся? — засомневалась я еще больше.

— Плохие как-раз сидят на Мамбе и с чужих профилей мстят красивым начальникам, — рассмеялась она. — Но отметиться все же нужно.

И тогда я, затаив дыхание, все-таки лайкнула на сайте фотографию Лазарева.

— Игра началась, Денис, — потерла я ладони одну о другую, довольная собственной шалостью.

А потом, с чувством выполненного долга, наконец отправилась спать.

4. Интерес

По прибытии в офис S утром меня ожидал сюрприз, причем, не то чтобы очень приятный.

— Кристи? — удивилась я, обнаружив, что Зеленая расположилась за моим столом так, словно считала это место своим собственным

— Ой, Ясень?! — изумилась она не меньше моего. — Ничего, что я твое место заняла? Решила, что оно тебе больше не пригодится.

Прелестно. Лазарев меня не уволил, зато «уволила» коллега, позарившаяся на более удобный и расположенный на солнечной стороне кабинета стол. Мое появление хоть и смутило ее, однако не настолько, чтобы извиниться. Не за самовольный захват стола, так хотя бы за вопиющую бестактность последней фразы.

— Не пригодится, — сверкнула глазами я, — но вовсе не потому, что ты подумала. Я продолжаю работать в бюро. И хоть и планировала сменить кабинет на другой, предпочла бы сделать это самостоятельно, без твоей непрошенной помощи. Где мои вещи?

Кристина стушевалась и покраснела. Представляла себе ее ощущения. Так, наверное, чувствуют себя родственнички безвременно почившего богатого дядюшки, которые, вместо оглашения завещания получают этого самого дядюшку живым, здоровым и заявляющим, что он пошутил. Но мне не было ее жаль.

— Вон там, я их в угол поставила, — пробормотала она, кивая в сторону, где я и обнаружила коробку со своими вещами и канцелярией прямо на полу.

Нахмурилась, собираясь высказать ей всё, что думаю по поводу подобного самоуправства, но от разбирательства Зеленую неожиданно спас, выглянувший из своего кабинета, Лазарев.

— Ева Сергеевна, почему вы уже здесь, а мой кофе — еще нет?

Теперь настала моя очередь смутиться. Во-первых потому, что подобная фраза недвусмысленно указывала на мои новые довольно-таки унизительные обязанности, опуская меня с престижной должности помощника в процветающем юридическом бюро до должности секретарши уровня подай-принеси, для которой и высшего образования-то не требовалось. Во-вторых потому, что про этот треклятый кофе я, в утренней спешке конечно же забыла.

— Скоро будет, Денис Станиславович, — буркнула я, откладывая разбирательство с Зеленой до лучших времен.

Оставив сумку с ноутбуком и коробку с вещами в новом кабинете, смежном с рабочим местом Лазарева, я отправилась за кофе, не забыв напоследок угрожающе зыркнуть на Кристи.

Повезло, что на первом этаже огромного офисного здания, в котором помимо S располагалась масса других организаций, имелась маленькая кофейня. Там я и разжилась пресловутым американо двойного объема и крепости, без сахара и сливок, и вскоре заветный бумажный стаканчик уже стоял на столе Деспота рядом со свежим номером Адвокатской газеты.

— Надо же. Не думала, что кто-то еще читает печатные издания, — пробормотала я, успев пожалеть о том, что произнесла это вслух. Не стоило выдавать ему терзающее меня раздражение, поскольку оно, кажется, этому самодовольному ехидному типу только льстило.

— Я читаю, — резко ответил Лазарев, отвлекаясь от монитора идентичного моему макбука. — А на то, делают ли это остальные, мне в общем-то плевать.

Сегодня на нем был темно-серый клетчатый костюм-тройка. На ком-нибудь другом подобные вещи смотрелись бы старомодно, но именно его почему-то делали еще более неотразимым. Интересно, что должна сделать я сама для того, чтобы все кому не лень перестали критиковать мой вечный пучок и очки? И должна ли?

С утра успела немного обжиться на новом рабочем месте, а когда открыла ноутбук и подключила к сети, обрадовалась, увидев, что Лазарев успел «клюнуть» на вчерашнюю приманку. Он тоже лайкнул фотографию «Яны», которая вообще-то и не Яна совсем, и даже написал сообщение, после которого у меня отпали всякие сомнения в том, что под личиной Лазарева зарегистрирован именно он, а не кто-то другой:

«Вам понравилось мое фото? Что дальше?»

Как это на него похоже. Этот ленивый интерес, без «здравствуйте» и «до свидания». Я даже прочла написанную фразу в собственной голове с привычной Денису интонацией. Хотелось фыркнуть, но радость от того, что он все-таки ответил, пересилила. И я тут же написала то, что на мой взгляд, должно было ему понравиться:

«Дальше — все зависит от Вас. Я — девушка традиционных взглядов и предпочитаю, чтобы мужчина предлагал варианты, а я лишь выбирала, соглашаться мне или отказываться».

Думаю, именно так могла ответить уверенная в себе Яна с модельной внешностью, часто идущей в комплекте с самомнением размером с Евразию.

Чтобы не быть снова пойманной с поличным, я тут же закрыла сайт Мамбы, оставив на рабочем столе открытым документ со вчерашним конспектом судебного заседания. Просмотрела скучные реплики судьи, прокурора, свидетелей и поняла, что именно слов адвоката не хватает для того, чтобы этот документ было интересно читать. Но именно их Денис почему-то посчитал несущественными.

Улучив момент, когда к Лазареву зашел вернувшийся из командировки Михаил Сушков — второй партнер S, я позвонила Аллочке и рассказала ей о сообщении на сайте.

— Ну его, твоего начальника, —отмахнулась подружка, — Лучше бы свой профиль проверила — там тебя неплохой вариант в обед на свидание зовет.

«Вариант» — именно так называла кандидатов в женихи блондинка, словно с каждым из них меня потенциально ожидало счастливое и безоблачное будущее. И когда я отметала каждого из них как неподходящего, она тоже говорила: «зря отказалась от такого отличного варианта».

— Свидание? Ты видела какая слякоть на улице? — поморщилась я, вспомнив, как с утра чуть не упала, поскользнувшись на ступеньках крыльца у подъезда. — К тому же, я не уверена в том, что у меня сегодня будет обед.

— Это еще почему? Перерыв на обед всем работникам положен, кто из нас знаток трудового законодательства? Я или ты?

Как раз как знаток, я могла бы пояснить ей, что в нашей стране тех, кто пеняет начальникам на положения трудового кодекса, увольняют первыми. Иногда их потом восстанавливают, конечно, не без помощи нашего бюро, но я не считала пропущенный обед поводом для подобной мороки.

— К тому же я все равно уже от твоего имени согласилась, — огорошила она меня. Вот что бывает, когда неугомонная подруга берет на себя роль строителя чужой личной жизни.

— А теперь возьми и от моего имени откажись!

— Нет уж, я так не могу. Тем более, что свидание в кафе на первом этаже вашего бизнес-центра. И в обед. К тому же, парень действительно симпатичный. Не как твой новый шеф, конечно, но — тоже ничего, — довольно заявила Аллочка из динамика смартфона. И, словно это должно было изменить мое мнение до противоположного, добавила: — Кстати, он — спортсмен. В общем — отличный вариант!

Ох уж эти ее «варианты». Мысленно взвесила желание угодить подруге и нежелание идти в обеденный перерыв куда бы то ни было. От осознания того, что она может обижаться по нескольку дней, первое пересилило.

— Ладно, — протянула я недовольно. — Но, если мы друг-другу не понравимся, обещай, что не станешь настаивать на продолжении знакомства!

Правильнее было бы сказать не «если», а «когда», но в этом случае я сразу выдала бы ей собственные намерения сбежать с так старательно организованной ею встречи как можно раньше.

— Ладно, — легко согласилась она. — Вечером расскажешь мне, как прошло. Вдруг ты почувствуешь, что он тот самый, ради которого ты захочешь пожертвовать своей драгоценной свободой.

— Я уже сейчас могу рассказать тебе, что чувствую себя кошкой, которую хозяйка в принудительном порядке тащит в переноске на случку с очередным блохастым кавалером!

— Хорошее сравнение, — Аллочка рассмеялась своим мелодичным заразительным смехом. — Если подцепишь блох, я, так уж и быть, помогу тебе их вывести! Всё, целую, Ева, мне пора! До вечера!

Не дожидаясь моего ответа, подруга завершила звонок, и сразу же скинула мне на один из мессенджеров фото «варианта», по имени Андрей. На первый взгляд в потенциальном кавалере не было ничего особенного. Брюнет, с немного раскосыми глазами и полными губами улыбался и демонстрировал невидимому фотографу впечатляющие бицепсы.

Прислушалась к разговору Лазарева и Сушкова в соседнем кабинете и поняла, что он давно уже ведется на повышенных тонах, просто я, увлеченная Аллочкиными новостями не сразу обратился на это внимание.

— …не занимались уголовными делами и не планируем! Твой отец тоже всегда был сторонником этой позиции! — Михаил явно был зол и настроен против присутствия в бюро младшего Лазарева.

— И тем не менее, ими занимаюсь я, а именно меня отец попросил занять место второго партнера во время собственного отсутствия, — ответил Денис, голос которого казался спокойным несмотря на то, что в нем иногда проскальзывали стальные нотки.

— Сам же понимаешь, что он сюда больше не вернется! И я всё равно сделаю все по-своему! Ноги твоей здесь не будет! Как и уголовников твоих!

— Может и не будет, но пока я здесь, ты будешь считаться с моим мнением. Раз уж отец заставил тебя подписать новый партнерский договор, то теперь в S Сушков — ты, а Лазарев — я.

— Временно и ненадолго, — недовольно выплюнул Михаил и резко открыл дверь кабинета, почти столкнувшись со мной, а вслед ему донеслось не менее злое:

— Нет ничего более постоянного, чем временное.

Сушков уставился на меня и выражение его лица с широким орлиным носом мигом изменилось на более благосклонное:

— Ева Сергеевна, — подчеркнуто вежливо поприветствовал он. — Как работается?

Интересно, что Сушков ожидал услышать в ответ? Что я пожалуюсь на Лазарева? Или что поддержу его? Я могла бы с одинаковой долей вероятности ответить и то и другое. Но предпочла произнести нейтральное:

— Нормально, Михаил Александрович.

Возраст Сушкова тяжело было определить даже наметанным взглядом. Я могла лишь с уверенностью сказать, что он старше Лазарева-младшего и младше Лазарева-старшего. С легкой сединой в темных волосах, он выглядел как мужчина умудренным опытом, хотя и вел себя иногда прямо противоположно. Его вспыльчивость и неосмотрительность нередко становились источником проблем с клиентами.

— Хорошо, — обойдя меня, партнер бюро направился к себе, а я — продолжила путь в кабинет Дениса.

Начальник ожидаемо был в дурном расположении духа. Сурово сдвинутые брови и сжатые кулаки говорили о том, что я зашла крайне не вовремя.

Но как иначе было объяснить собственное стояние под дверью? Я предпочла признанию в подслушивании небольшой экспромт:

— Денис Станиславович, я могу войти?

— Да, Ева Сергеевна, — пробормотал он отрывисто. — Говорите.

— Я хотела уточнить у вас планы на сегодняшний день и спросить, могу ли я отлучиться с рабочего места в обеденный перерыв?

Он хмыкнул и перевел на меня взгляд. В смешанном освещении кабинета его глаза, обычно светло-стальные, после ссоры с Сушковым приобрели оттенок темного грозового неба.

— Для чего, если не секрет? Мне необходимо, чтобы вы отредактировали речь для прений сторон по делу Соболева, а сразу после обеда мы вместе поедем в полицию на очную ставку по растрате.

— Если я не успею отредактировать прения днем, доделаю вечером, или на выходных, — пожала плечами я.

— Как пожелаете. В таком случае, не забудьте принести мне кофе, когда будете возвращаться. И еще: вы должны подписать договор о соблюдении адвокатской тайны по моим делам.

— Пункт о неразглашении имеется в договоре, который я подписывала при трудоустройстве.

— В нем вы обязались не разглашать информацию, связанную с делами S, а теперь, будучи моим помощником, работаете с делами моего кабинета. При этом нового трудового договора не требуется, поскольку сейчас я — один из партнеров бюро.

— Хорошо, — бесстрастно согласилась я, поскольку в любом случае не собиралась ничего разглашать, и взяла протянутый Лазаревым документ.

А перед самым обедом, когда я уже занесла подписанный листок хмурому руководителю и одевала жакет, чтобы отправиться исполнять данное Аллочке обещание, на экране телефона высветилось уведомление о зачислении на мою карту немаленькой суммы денег, обозначенной как «возмещение расходов». И все бы ничего, только вместо привычного S отправителем был АК Лазарев.

Я и без того собиралась намекнуть ему о том, что ежедневные затраты на кофе могут существенно отразиться на моем благосостоянии. Тем не менее, перечисленная сумма эти затраты явно превышала, почти сравнявшись с моей предыдущей заплатой, и я мысленно сделала себе заметку узнать об иных расходах, которые предполагала моя новая должность.

Аллочкин «вариант» по имени Андрей уже дожидался меня в кафе за столиком у окна. Парень оказался милым, обаятельным и улыбчивым и во время совместного обеда развлекал меня веселыми историями о себе и своих друзьях, похвастался черным поясом по карате и победами на международных соревнованиях. Завершив спортивную карьеру, он теперь тренировал мальчишек в нескольких спортивных секциях.

Пожалуй, на этом свидании я всерьез увлеклась разговором и неплохо проводила время, до тех пор, пока мимо окон кафе не прошагал мрачный Лазарев. Прежде, чем усесться на заднее сиденье тонированного черного седана бюро, он встретился со мной взглядом.

Хотя этот взгляд можно было считать небрежно-безразличным, не выражающим негатива или злости, мое настроение почему-то испортилось, а нить беседы, только что казавшейся интересной, я безнадежно упустила и мне потребовалось какое-то время для того, чтобы увлечься снова.

Мы проговорили еще около часа, прежде чем попрощаться и разойтись. Захватив с собой кофе для Лазарева, который, вероятно, еще не вернулся, я отправилась в офис, размышляя по пути об итогах обеденной встречи. Вариант Андрей был объективно хорошим и объяснить причину, по которой я не торопилась продолжать с ним отношения, было непросто. И все же он не являлся тем, ради кого я, как выразилась Аллочка, готова была пожертвовать собственной свободой.

Возможно того, кто действительно стоил бы подобных жертв и не существует вовсе.

5. Любопытство

— … они даже жениться собирались, точно тебе говорю, — услышала я голос Кристи, едва вышла из кабины лифта.

— Да ты что?! — ахнула одна из помощниц Сушкова. — А почему не стали?

Я не планировала внимательно прислушиваться к ежедневному круговороту сплетен в офисе, пока не поняла, кто именно является предметом обсуждения.

— А потом Лазарев ее в постели с собственным другом застал и жениться, естественно, передумал.

— Быть не может! А ты откуда знаешь?

— Мы с ней к одной маникюрше ходим, вот она мне и рассказала, а еще…

Что же там еще, я так и не узнала, потому что, как только вошла в свой бывший кабинет, являвшийся проходным, разговор тут же смолк, вероятно, при мне продолжать обсуждение Лазарева не пожелали. Я могла бы поругаться с Зеленой, как планировала утром, однако прекрасное настроение, оставленное удачным свиданием, еще не успело испариться из моих мыслей, и я просто молча прошла мимо сплетниц.

Любопытно, характер Дениса являлся несносным изначально или стал таким под влиянием описанных Кристи обстоятельств?

Войдя в ожидаемо пустой кабинет Лазарева, чтобы оставить на столе кофе, впервые обратила внимание на то, как изменилось это прежде уютное и солнечное помещение с того момента, как Деспот в него переехал. От яркого ретро-стиля Станислава Викторовича почти ничего не осталось. Незаметно исчезли статуэтки, картины, какие-то грамоты и сертификаты в рамках. Теперь здесь царил строгий минимализм и это делало помещение холодным и неприветливым. Таким же, как его новый временный хозяин.

А вот огромный стол из темного дерева остался прежним. Я провела рукой по гладкой полировке столешницы, вспомнив, как совсем недавно все было по-другому. Когда моя жизнь была стабильной и простой, в бюро царили спокойствие и постоянство. Станислав Викторович относился к нам с Кристиной по-отечески, не загружал лишней работой, отправлял домой при малейших признаках болезни, подбадривал, когда что-то не получалось. А потом, с уходом старшего Лазарева все перевернулось в одночасье…

— Ева Сергеевна? — неожиданно окликнул меня его сын, неслышно вошедший в кабинет и вырвавший меня из воспоминаний и раздумий.

— Я принесла ваш кофе, — объяснила собственное присутствие, неожиданно хрипловатым голосом.

— Хорошо. Нам пора выезжать. Не забудьте ноутбук. Мне нужно будет, чтобы вы дословно зафиксировали каждую фразу.

Я кивнула и, взяв сумку с макбуком, направилась за Денисом Станиславовичем к лифту, провожаемая взглядом Кристины.

— Надеюсь, вы научились справляться с операционной системой? — полюбопытствовал Лазарев с ноткой сарказма, которая мне не понравилась.

— Вот сегодня и проверим, — отозвалась я легкомысленно, пока стеклянная кабина скользила на первый этаж.

Адвокат смерил меня недовольным взглядом и опил пару глотков кофе, прежде чем произнести:

— Нет уж, проверили мы вчера, когда была такая возможность. В суде в любом случае ведется аудиозапись каждого судебного заседания и всегда есть возможность получить протокол. Следственные действия подобного удобства не предполагают, и, если вы своей некомпетентностью умудритесь запороть важную очную ставку, я буду очень недоволен.

Тоже мне, напугал. Вообще-то я была уверена в собственных силах, но после столь громкого заявления о сомнениях в моей компетентности, еле удержалась от порыва запороть эту самую очную ставку просто ему назло.

— Но следователь ведь тоже ведет протокол? Разве не проще было бы получить его копию?

Что такое очная ставка — я знала. Правда, пока лишь в теории. Это следственное действие, направленное на устранение противоречий в показаниях участников. Однако, как это происходит на практике, представляла слабо.

— Не проще, — сухо ответил Лазарев, пропуская меня на заднее сиденье машины. — Несмотря на то, что написано в законе, следователь — лицо процессуально заинтересованное и его главная задача — направить дело в суд с обвинительным заключением. И реплики участников он зачастую записывает в протоколе именно так, как выгодно именно ему, вырывая фразы из контекста или добавляя отсебятину.

— Если боитесь, что не справлюсь, почему не конспектируете эти реплики сами? — обиженно отвернулась я к окну, когда машина выехала с парковки.

— Фраза «хочешь сделать хорошо — сделай сам» мне нравится, но если я самостоятельно буду делать вашу работу, могу упустить что-то в своей собственной. Мне важнее — задавать правильные вопросы и делать выводы из ответов.

Вздохнула, признавая его правоту и решив все-таки постараться выполнить поставленную им задачу. Как и вчера, я наблюдала за плавно скользящими за оконным стеклом городскими улицами, но в противовес вчерашнему, мой попутчик был настроен на разговор и неожиданно спросил:

— Как прошло обеденное свидание?

Вообще-то до этого вопроса наши отношения с Лазаревым не выходили за рамки деловых. Он не был моим приятелем, чтобы обсуждать с ним любовно подобранные Аллочкой «варианты». И я, особенно с учетом его резких высказываний о моих профессиональных качествах, пожалуй, вполне могла бы не отвечать. Но почему-то ответила, неосознанно выдав уязвленность его вчерашними словами:

— Неплохо. Как видите, вопреки вашим опасениям, кто-то позарился на меня такую, какая есть. В неброской одежде, без яркого маникюра. С пучком на голове и очках в роговой оправе.

Он неожиданно усмехнулся:

— Ева, я не это имел в виду…

— Разве? — от того, что он назвал меня просто по имени, внутри что-то болезненно дернулось и я уже не могла сдержать бушующих эмоций. — По-моему, вы выразились весьма недвусмысленно и ваши слова не допускают иносказательного толкования.

Я старалась на него не смотреть, продолжая делать вид, что внимательно разглядываю что-то за окном. Тем не менее, его красивый профиль с прямым носом, волевым подбородком и высоким открытым лбом отражался в стекле и всматривалась я именно в него.

— Допускают, — произнес Лазарев твердо. — Ваш внешний вид и все вышеописанные детали вроде очков и неброской одежды — это всего лишь стена, которой вы отгородились от окружающего мира. А где-то там, за этой стеной вы намного красивее, чем стараетесь показаться. Возможно, если вы решитесь выглянуть из-за нее — быстрее найдете того, кого ищете на сайтах знакомств.

Фыркнула. Его длинная фраза позволяла оставить без внимания неожиданный комплимент, который, несомненно в ней содержался, ответив лишь на последнее предложение. Что я и сделала:

— Не уверена, что действительно там кого-то ищу, — пробормотала я и внезапно призналась ему, хотя изначально и не планировала: — На самом деле, я просто уступила желанию близкой подруги, считающей, что без мужчины рядом женщина не полноценна.

— А вы думаете иначе?

Шелест колес по сырому асфальту и неразборчивый шум включенной водителем радиостанции сделали атмосферу внутри салона автомобиля приватно-доверительной. Мы словно были внутри собственного маленького мира, и я чувствовала, что наш разговор действительно останется между нами.

— Мне кажется, что наличие рядом мужчины могло бы значительно усложнить мою жизнь, поскольку это предполагает обязанность о нем заботиться и учитывать его интересы в планировании своего времени, — ответила я отрешенно. И, вдруг вспомнив, об услышанном вчера в суде мнении о причине беременности предыдущей помощницы Лазарева, полюбопытствовала: — А вы что думаете об отношениях?

Понимала, что он тоже мог оставить мой вопрос без ответа, но, вероятно, установившаяся доверительная атмосфера действовала не на меня одну.

— Абсолютно с вами согласен, с одним исключением. Иногда в нашей жизни появляются люди, о которых нам хочется заботиться и чьи интересы учитывать, даже если они напрямую противоречат нашим собственным планам.

И я не знала, говорил ли он сейчас о той, на ком, судя по сплетням, собирался жениться или о забеременевшей от него Эльвире. Но узнать это я уже не успела, потому что мы подъехали к зданию полиции и вынуждены были прервать разговор, вышедший чем-то вроде грядущей очной ставки, только между мной и Лазаревым, в ходе которой выяснилось, что противоречий у нас не так уж и много. Между нами ни с того ни с сего установилось неожиданное перемирие и взаимопонимание и от осознания этого я не смогла скрыть улыбки. Даже называть его Деспотом как-то перехотелось.

В полиции я оказалась впервые, но мрачное темно-серое здание не произвело на меня большого эффекта. Приземистое, трехэтажное, с множеством маленьких окошек, оно тянулось на добрую половину улицы и словно бы смотрело на прохожих с подозрением.

Кабинеты следователей на втором этаже располагались очень близко, один к одному и проходя за Лазаревым мимо приоткрытых дверей, я отметила про себя, что сотрудники полиции ютились в этих малюсеньких комнатках по двое, а то и по трое. Советский ремонт, рваный линолеум, потертая неказистая мебель навевали ощущение тоски и безысходности.

У одного из таких кабинетиков нас дожидались остальные участники: худенький подзащитный Лазарева с вытянутым печальным лицом и высокая дородная потерпевшая с высветленными желтоватыми волосами, которая, пользуясь моментом, громко отчитывала подозреваемого. Денис, едва подойдя ближе и поздоровавшись, встал между ним и продолжающей совестить его теткой.

— Уймитесь, госпожа Ежова, мы всё это уже слышали, — невежливо оборвал адвокат потерпевшую, от неожиданности застывшую прямо на середине неоконченной фразы. И, без приглашения прошел в кабинет следователя.

Расследованием дела о растрате занималась немолодая мужеподобная дама с короткой стрижкой. Как только мы вошли, она смерила нас хмурым взглядом из-под широких нарисованных бровей.

— А это кто? — кивнула она на меня, и я еле сдержалась от того, чтобы не ответить что-то столь же невежливое. Неужели нельзя было обратиться ко мне напрямую, раз уж я, между прочим, тоже здесь присутствую?

— Мой новый помощник, — отрезал Лазарев, который мог посоревноваться с полицейской в суровости взглядов и выйти из этого соревнования победителем. — Ева Сергеевна, предоставьте следователю удостоверение, чтобы она могла внести вашу фамилию в протокол.

Когда все приготовления завершились, а мы расселись на принесенных из соседнего кабинета пыльных стульях, очная ставка наконец началась. Я старательно фиксировала все, произнесенные следователем, потерпевшей, подозреваемым и адвокатом фразы, попутно вникая в произошедшую несколько месяцев назад ситуацию.

Подзащитный Лазарева по фамилии Герц несколько лет работал продавцом в цветочном магазине Ежовой. Не так давно она расширила помещение, добавив туда помимо цветов сувениры и статуэтки. А потом ревизия по прошествии отчетного периода выявила существенную недостачу, которую Ежова тут же приписала Герцу, как материально-ответственному лицу и быстренько настрочила на него заявление в полицию.

В противовес позиции Ежовой, Лазарев утверждал, что Герц был далеко не единственным материально-ответственным лицом, а всего лишь одним из них. К тому же, камеры видеонаблюдения в помещении магазина ни разу не зафиксировали за ним никаких противоправных действий. Судебно-бухгалтерская экспертиза зачем-то включила в сумму недостачи факты, когда живые цветы утилизировались как непригодные к продаже, а следователь не допросила всех нужных свидетелей.

Когда все нужные вопросы были заданы, а протокол составлен и зачитан присутствующим я поразилась предусмотрительности Дениса. Действительно, большая часть фраз, произнесенных Герцем, была искажена в пользу Ежовой и совершенно не совпадала с тем, что успела напечатать я.

Какое-то время Лазарев спорил со следователем, настаивая на том, что документ необходимо переделать, но, так и не добившись понимания, вписал в графу замечаний фразу о собственном несогласии и о том, что верные реплики участников будут приложены к протоколу позже отдельным ходатайством.

К этому моменту на улице стемнело и похолодало. Рабочий день был окончен, и я решила, что возвращаться на работу уже не имеет смысла.

Пока мы спускались по лестнице, Лазарев разговаривал со своим запуганным монументальной Ежовой подзащитным, подводя итог прошедшему следственному действию. Выйдя на широкое, ярко-освещенное только что вспыхнувшим прожектором бетонное крыльцо, мы попрощались с Герцем и остались вдвоем.

— Разве он виноват? Мне кажется, обвинение к нему несправедливо, — произнесла я, когда он отошел на достаточное расстояние, чтобы меня не услышать.

— В экономических делах часто так: кто первый написал заявление, тот и прав. Хотя, и по другим категориям такое не редкость. Задача адвоката — доказать следствию и суду неверность этого утверждения, — с легкой усмешкой ответил Лазарев.

Теперь, освещенный закатными лучами, золотившими его светлые волосы, словно нимб, он неожиданно предстал передо мной в образе непогрешимого борца за добро и справедливость. Эдакой «Сэйлор Мун в мужском варианте». И это веселое сравнение тоже заставило меня улыбнуться.

Я было уже привычно направилась к машине, но адвокат неожиданно меня остановил, придержав за плечо.

— Попросите Семена отвезти вас куда нужно и вернуться за мной, — произнес он, поежившись от налетевшего ветра. — Мне нужно зайти в изолятор к одному из своих подзащитных.

— Я не должна идти с вами?

— Вам туда нельзя, — коротко ответил он. — Да и не нужно. Хороших выходных, Ева Сергеевна.

Действительно, если само здание полиции производило столь мрачное впечатление, то я не очень-то желала знать, насколько атмосфера следственного изолятора его превосходит. Но, почему-то не торопясь садиться в блестящий черный седан, я продолжала смотреть на удаляющуюся в сторону одного из входов прямую фигуру Лазарева.

А пока водитель, которого, как оказалось, звали Семеном, вел машину по указанному мной адресу, я раздумывала над словами Дениса о том, что за своим невзрачным внешним видом я прячусь от окружающего мира. Возможно, в них была доля правды.

Мама всегда воспитывала меня в строгости, твердя, что ум важнее красоты. Фразу «не родись красивой, а родись счастливой», я слышала сотню раз с самого раннего детства. Привыкла быть в категории «ботаников» и не обижалась, когда меня называли «серой мышью», особенно на фоне яркой и привлекательной, как прекрасная порхающая бабочка, Аллочки. Но раньше я почему-то, и сама не стремилась выделяться, выбирая приглушенные цвета в одежде вместо броских, очки с толстыми стеклами вместо линз, собранные в пучок волосы вместо красивой прически.

Я привычно отказывала себе в каких-то маленьких удовольствиях: сладостях, красивой одежде и обуви, модных бьюти-процедурах, считая, что лучше и практичнее будет быстрее закрыть ипотеку.

А теперь задалась вопросом: разве я могу быть по настоящему свободной, если и правда прячусь от окружающих, словно чего-то боюсь? Разве являюсь по настоящему счастливой, если во многом себе отказываю?

Пожалуй, пришло время что-то изменить в своей жизни. Не в угоду Лазареву, и не потому, что рассчитываю, как он сказал, найти кого-то на сайте знакомств. Просто так. Для себя.

И, осторожно поднимаясь по ступенькам к собственному подъезду, чтобы на этот раз не поскользнуться, я решила, что будет неплохо выглянуть из-за воздвигнутой мной вокруг себя стены.

Вдруг за ней меня ждет что-то интересное?

Вечер, как и собиралась, потратила на редактирование речи Лазарева для прений, которую он набросал, пользуясь диктовкой. Расставила знаки препинания, выделила абзацы, исправила ошибки, а перед сном зашла на сайт Мамбы от имени вымышленной красотки Яны.

Новое сообщение от Дениса, оказывается, уже дожидалось ее. Или меня. А, впрочем, не важно.

«Для того, чтобы предлагать какой-то выбор, нужно что-то знать о человеке, которому его предлагаешь. И, хоть мы еще не пили на брудершафт, может будет проще будет перейти на «ты»?»

И я, а точнее Яна, с удовольствием перешла на «ты», а еще рассказала о немного о себе. Зная, о собственном неумении врать, старалась писать правду, умалчивая лишь о фактах, по которым Лазарев мог бы меня вычислить.

Обобщенно поведала о том, что работаю юристом, живу одна, воспитываю кошку, люблю читать. Призналась, что практически не умею готовить, иногда воспринимаю чересчур близко к сердцу критические замечания в свой адрес, не очень люблю спорт, но весной и осенью с удовольствием бегаю в парке.

Не дождавшись ответного сообщения, уснула. А уже почти провалившись в царство сновидений, поймала себя на волнительной мысли, что мне действительно интересно было знать мнение Дениса насчет написанного.

6. Доверие

— Я не стану рушить такую красоту! — категорично уперев руки в широкие бока заявила парикмахер из маленького салона на углу нашего дома, когда я с самого утра заявилась к ней с просьбой сделать мои волосы покороче.

Раньше я стриглась максимум раз в год, да и то не всегда, позволив прямым прядям отрасти ниже ягодиц и струиться вдоль спины блестящим светло-каштановым водопадом. Но во что бы то ни стало решила реализовать вчерашнюю затею с переменой собственного образа, и новая прическа стояла в самом начале моего коротенького списка.

— Все равно обрежу, — не уступила я, улыбаясь, поскольку в отличие от парикмахерши, волос мне было совершенно не жаль. — Не у вас, так у кого-нибудь другого. Теряете прибыль, между прочим.

— Вот же дурёха, потом отрастить очень тяжело, — посетовала женщина, покачав головой. — Знаешь сколько таких потом приходят и жалеют?

— А я не буду жалеть. К тому же, я ведь не налысо вас стричь меня прошу! Просто сделайте длину чуть ниже плеч, чтобы они мне не мешали, и я могла их распущенными носить.

Я видела, что под моим напором парикмахер почти сдалась, но она вдруг выдала последний аргумент:

— Укладывать же замучаешься!

— Научусь как-нибудь, — отозвалась я легкомысленно. — И вы так постригите, чтобы я мучилась, но не сильно.

После пары новых неодобрительных вздохов и покачиваний головой, женщина все же согласилась и принялась за стрижку.

С утра в парикмахерской никого не было, видимо, большинство любительниц прихорошиться, предпочитали субботним утром отсыпаться в тепле собственных постелей. Яркое солнце первых весенних дней сочилось сквозь тоненькие занавески, золотя остриженные пряди, что одна за одной падали на вытертый вокруг парикмахерского кресла пол. Из яндекс-колонки с включенным радио Виктор Цой напевал «перемен, требуют наши сердца», и я была с ним абсолютно согласна.

В отличие от всех, кто предпочел этим утром поспать подольше, я проснулась ни свет ни заря. За чашкой утреннего кофе и тарелкой омлета первым делом проверила уведомления на Мамбе, получив от Дениса сообщение, в котором он, в ответ на вчерашний рассказ Яны о себе, написал, что читать тоже любит, как и бегать, а вот кошкам предпочитает собак. Готовить умеет и отдает предпочтение итальянской и кавказской кухне. С детства увлекается программированием и сноубордингом, ради которого, чтобы не терять навык, периодически ездит на горнолыжные базы. Спросил о том, какие книги его собеседница любит читать и что читает сейчас.

Яна в моем лице рассказала Лазареву о моих собственных книжных предпочтениях и спросила его о семье, а я для себя отметила, что он почему-то ни единым словом не упомянул о своей профессии. Это выглядело странным. При одном взгляде на Дениса, увлеченного работой, не возникало сомнений в том, что адвокатура и юриспруденция в целом — его призвание, но он по каким-то непонятным причинам предпочел о нем умолчать.

В мыслях об этих таинственных причинах я убежала в парикмахерскую, из которой вышла, чувствуя непривычную приятную легкость, словно вместе с волосами с меня состригли все тяжелые мысли и печальные воспоминания.

Радуясь теплой погоде, капели, бьющей по обледенелым за ночь тротуарам, и звонким птичьим трелям, я дошагала до ближайшего торгового центра. Сначала хотела взять с собой Аллочку в качестве советчицы, но быстро передумала. С ней шопинг затянулся бы на неоправданно долгое время и далеко не факт, что мне не пришлось бы выискивать причины для отказа от предложенных ею вариантов. Мы были слишком разными. Это не мешало нам дружить, однако я вряд ли смогла бы носить то же, что нравилось ей.

Магазины уже открылись, но прежде, чем подбирать одежду, я зашла в салон оптики. Прилипчивый мотивчик песни Цоя о переменах не прекращал играть у меня в голове и во время примерки я то и дело притопывала правой ногой ему в такт. Помимо линз я взяла еще и легкие очки в тонкой оправе формы «бабочка», которые сразу же и надела.

Неторопливо обошла бутики с одеждой и обувью, трогая на ощупь ткани, поднося к лицу, чтобы определиться с нужным цветом, примеряя каждую понравившуюся вещь и с любопытством разглядывая себя перед огромными сверкающими зеркалами в примерочных. Остановилась на двух деловых костюмах — карамельном и бежевом, четырех блузках пастельных оттенков, темно-коричневых лодочках на каблуке средней длины и бежевых ботильонах.

Посчитав поставленную задачу успешно выполненной, я без объяснений отправила Аллочке одно из сделанных в примерочной селфи и отправилась навестить маму, как обещала ей всю неделю.

Время близилось к обеденному, сонный город ожил, улицы наполнились прохожими и автолюбителями, спешащими по своим делам. Я побаловала себя огромным стаканом рафа с клубничным сиропом из маленькой кофейни и с наслаждением маленькими глотками попивала горячий напиток через трубочку по пути.

Погода располагала к прогулкам и хорошему настроению. Откуда-то звучала разношерстная музыка, сигналили машины, вокруг кипела жизнь, а я сама ощущала себя непривычно счастливой, словно весенняя свежесть и тепло поселились внутри меня и отныне собирались остаться там.

«Вот это да, Ясенева! Если бы ты заявилась ко мне в таком виде, я бы сказала, что ты ошиблась дверью)))» — ответила Аллочка и, пока я на ходу печатала сообщение, добавила: «Признавайся, это Андрей тебя так вчера впечатлил?! Я же говорила, что он тебе понравится!»

И моя рука внезапно замерла над клавиатурой. Вот, значит, что она подумала.

«Не Андрей» — напечатала я и тут же стерла, поняв, насколько двусмысленно это звучит. Исправила на «Он тут ни при чем, просто когда-нибудь это должно было случиться».

«Ну-ну, рассказывай))) — тут же прилетело в ответ. — Ты вообще читаешь сообщения на Мамбе?»

Читаю. Только не от него. И не мне. Эта мысль немного подпортила мое радужное настроение, словно нескольких порхающих в животе бабочек сбили из рогатки. Как же все запуталось. Пока я на сайте знакомств играю роль роковой красотки Яны, которая должна поразить Лазарева в самое сердце, на сообщения, адресованные мне самой, отвечает Аллочка.

«А что пишет?» — спросила я, впрочем, без особого интереса.

«Что ему понравилось проводить с тобой время, и он хотел бы встретиться еще где-нибудь»

Мне не хотелось давать Андрею ложных надежд. Он неплохой парень, явно не тот, ради кого мне хотелось бы менять собственные планы. Не тот, о ком мне действительно хотелось заботиться и жертвовать ради него своей свободой. И я попросила Аллочку:

«Напиши, что я пока очень занята, что работы много».

Это было недалеко от истины, поскольку весной почему-то поток клиентов адвокатского бюро всегда значительно вырастал, потом стихал к середине лета, чтобы привычно увеличиться осенью и снова стихнуть ближе к новому году.

«Я уже написала, что ты не против сходить с ним в кино на следующей неделе» — ответила подруга, заставив меня нахмуриться.

Не пойду я ни в какое кино. Сегодня же отберу у Аллочки данные для входа на Мамбу, сменю пароль и напишу Андрею, что заболела, улетела в другую страну на ПМЖ или скоропостижно скончалась, с кем не бывает?

С таким решительным настроем я вскоре звонила в дверь маминой квартиры.

— Евочка, проходи, — тепло обняла она меня у порога.

Дома пахло чем-то вкусным и свежеприготовленным, а с начала своей самостоятельной жизни нормальную еду я ела только у мамы и у подруги. Аллочка даже часто шутила, что будь моя воля, я бы вместе с Контрой питалась сухим кошачьим кормом.

— Хорошо выглядишь, — сразу оценила она перемену моего облика, когда я прошла в светлую кухню. — Влюбилась, что ли?

Ну вот, и она туда же. Неужели в этом мире уже и волосы постричь без влюбленности нельзя?

— Нет, мам, — не удержавшись, я закатила глаза и, взглянув на стол, накрытый к моему приходу, поняла, как сильно проголодалась. — Просто захотелось.

— А могла бы и влюбиться, между прочим, — демонстративно вздохнула мама, наливая мне в тарелку исходящую паром уху, поскольку знала, что от еды я никогда не отказываюсь. — Давно пора тебе взять пример с Аллы.

Пользуясь тем, что я откусила кусочек горячей гренки с чесноком и была занята жеванием, мама продолжила:

— Вот знаешь, Ева, я лет десять назад я никогда бы не подумала, что стану ставить Аллу тебе в пример. Я ведь раньше считала ее плохой компанией для, а теперь выяснилось, что она умудрилась устроиться в жизни куда лучше тебя с твоей золотой медалью в школе и красным институтским дипломом.

— Троечники всегда более приспособлены к жизни, чем отличники — это научно доказанный факт, — не прекращая жевать беззлобно отозвалась я, поскольку за тарелку вкуснейшей маминой ухи готова была стерпеть и не такое.

К тому же, последние лет пять мама умело сводила к теме женитьбы, детей и пресловутых «тикающих часиков» любую беседу и я успела давно к этому привыкнуть.

— Это не оправдание, — заявила мама, подливая уху в мою тарелку и ополаскивая в раковине пустую кастрюлю с половником.

— Почему? Раньше ты говорила, что пока не доучусь и не встану на ноги, «чтобы не вздумала принести в подоле». Период становления меня как личности несколько затянулся. Вот я и «не вздумываю» до сих пор.

Мама со вздохом покачала головой, давая понять, что мой стендап не удался и вытерла о цветастый фартук мокрые руки.

— Все смеешься? Весело быть молодой и беспечной, — устало произнесла она и села на стул напротив. — Кажется, что впереди вечность, что все успеется и все получится. А потом время утекает, как вода сквозь пальцы, и оказывается, что все хорошее осталось в прошлом. Одиночество — тяжкое бремя, Ева.

Подперев голову руками, она внимательно рассматривала меня полным печали взглядом. И я могла ее понять. В ее жизни хорошего было совсем немного. Сколько я себя помнила, она тяжело работала и одна воспитывала меня, потому что отец бросил ее беременной.

Когда я, став старше, хотела навести о нем справки, мама не пожелала даже назвать мне его имя, хотя, возможно это и к лучшему. Спустя еще несколько лет я оставила попытки и поняла, что незачем искать того, кто сознательно от тебя отказался.

— Я все понимаю, мам, — серьезно ответила я. — И что бы ни ожидало меня впереди — со всем справлюсь. Знаешь ведь, что судьба никому не дает испытаний не по возможностям, а все что нас не убивает — делает сильнее.

Она вздохнула, ничего не ответив. Мы вместе выпили облепихового чая с домашним творожным печеньем и обсудили последние новости, а потом я, решив, что на сегодня нагулялась, вызвала такси и отправилась домой.

Правда, едва я ступила на порог собственной квартиры, поприветствовала терпеливо дожидавшуюся меня кошку и обрушила на пол ворох шуршащих пакетов с обновками, заглянула Аллочка.

— Я слышала, как скрипнула твоя дверь, — призналась она и восхищенно ахнула. — Блиииин, Ясенева, ну ты даешь! Ты, оказывается, совершенно не умеешь делать селфи — вживую твои перемены выглядят еще лучше! Ты теперь прямо светишься вся!

— Скажешь тоже, — смущенно улыбнулась я. — Но вообще-то мне и самой нравится.

— Пойдем, покормлю тебя.

— Не надо, я у мамы пообедала. Может сама зайдешь?

Стянув куртку и ботинки, я первым делом отправилась кормить Контру, зная, что ей только этого от меня и надо.

— Хорошо, только я сейчас возьму кое-что и вернусь, — заявила подружка и исчезла за дверью.

Гадать о том, чем являлось это таинственное «кое-что» пришлось недолго. Я успела только сменить одежду на джинсы и домашний свитер, когда Аллочка вернулась с крайне загадочным выражением лица и небольшой пластиковой коробочкой.

— Я вчера новые курсы по маникюру прошла и пришла на тебе новые знания отрабатывать, — торжественно объявила она, разуваясь.

Интересно, она вообще скучает без дела хоть когда-нибудь? Неуемная жизненная энергия с детства била из Аллочки ключом и неизменно заряжала окружающих, и меня в том числе. Да и от маникюра, до которого у меня вечно не доходили руки, я отказываться не собиралась.

— Ну пойдем, госпожа нейл-мастер, только я сначала нам чаю налью.

Вскоре мы устроились за столом и, пока Аллочка торжественно доставала из своей коробки щипчики, пилочки, полировщики и какие-то непонятные флакончики, я поведала ей и о вчерашнем свидании, и о переписке с Лазаревым от имени Яны.

Видимо, сказывался психологический эффект «держания за руку», от которого хотелось раскрыть все свои секреты. Не зря говорят, что мастера маникюра работают действеннее психологов. Хотя, какие-то курсы по психологии в арсенале Аллочки тоже, кажется, имелись.

— И что, твое желание мстить ему до сих пор не угасло? — с сомнением осведомилась подружка, аккуратно подпиливая ногти на моей правой руке.

— Угасло, наверное, — пробормотала я. — Это вообще был такой минутный порыв, ты же знаешь, я вспыльчивая, но отходчивая. Просто потом эта игра стала очень увлекательной.

Аллочка перевела на меня взгляд своих огромных голубых глаз и прищурилась:

— Он тебе нравится, да?

— Кто? Лазарев? Не знаю, — тяжело вздохнула я. — До его появления в моей жизни все было просто и понятно. А сейчас сложно и неопределенно. Но интересно.

— Ну он же самодовольный ехидный эгоист, да еще и бабник в придачу, судя по сплетням, — напомнила мне собеседница, чей голос тоже был совсем не лишен ехидства.

А правдивы ли сплетни? Зная Зеленую, она и про меня много чего интересного рассказывает за спиной, и не факт, что хоть что-то из этого не лишено оснований.

— Не знаю, — ответила честно. — Кажется, я запуталась.

— И заигралась, — категорично добавила маникюрша-психолог. — Вот представь себе, если он вдруг позовет эту Яну на свидание? А если и правда влюбится, как ты когда-то хотела? Что будешь делать?

Дотянувшись до кружки свободной рукой, я отхлебнула от нее чая и повторила рассеянно:

— Не знаю.

— Сиди спокойнее, — попросила Аллочка. — Зато я — знаю. Этот Лазарев для тебя как журавль в небе, из-за которого ты опрометчиво отказываешься от перспективных синиц в руке. Мы что с тобой телами поменялись? Это я всегда была инфантильной мечтательницей, а ты — реалисткой, разве нет?

— Наверное, — неуверенно согласилась я.

Душу терзали сомнения. С одной стороны мне было приятно общаться с Лазаревым, пусть даже я осознавала, что на самом деле его сообщения были адресованы не мне, но с другой стороны это, наверное, выглядит жалко. А если он каким-то образом раскроет мой обман, станет еще и унизительно.

Решено. Яна должна исчезнуть раз и навсегда.

Но когда Аллочка ушла я, не удержавшись, все же зашла на сайт Мамбы, проверить сообщения от него. Напоследок. Прежде, чем удалю профиль Яны и никогда не вспомню об этой дурацкой ситуации.

В ответ на утреннее послание, Денис рассказал о том, какие книги предпочитает он сам. Если я любила фэнтези или интересные биографии, ему больше нравились исторические романы и классика, а сейчас он читал детектив «Правда о деле Гарри Квеберта» Диккера. Неожиданно откровенно он рассказал о семье. О том, как когда ему было четырнадцать, его отец повторно женился всего через год после гибели матери и с тех пор их отношения разладились.

Лазарев доверял мне. Ей. Да, впрочем, какая разница?

Эти сообщения позволили мне взглянуть на Дениса с другой стороны, донельзя меня удивившей, позволив разглядеть за фасадом уверенного в себе успешного адвоката ранимого подростка.

Оказалось, что тот, что так легко заметил стену, которую я выстроила вокруг себя, не видел стену, которую поставил между собой и своим отцом.

Само-собой, этим вечером, профиль Яны я не удалила, поделившись вместо этого с Денисом рассказами из собственного детства, поисками отца, не увенчавшимися успехом, сложными отношениями с мамой, желающей во что бы то ни стало выдать меня замуж, и рассказала о кошке, которую еще во время институтского обучения подобрала у подъезда и приютила у себя.

Он был не в сети. И я, не дождавшись ответа, отправилась спать, коря себя за несдержанное обещание. Может, когда-нибудь я и удалю фейковый профиль, но не сегодня. Мне не хотелось, чтобы Яна исчезла именно так. Чтобы сделала ему больно, ответив на его доверие молчанием. Так нельзя.

7. Восхищение

Тот, кто придумал, что выходных должно быть именно два, а не один, заслуживает отдельное место в раю.

После того, как вчера я допоздна засиделась с Аллочкой, а потом еще пару часов полусонно переписывалась с Денисом, просыпаться совершенно не хотелось. Благо, на работу было не нужно, и я могла бы отсыпаться и до вечера, если бы Контра, устав будить меня голодными воплями, не умудрилась просунуть когтистую лапу под одеяло, оставив на память длинную царапину на щиколотке.

Покормив несчастную животину, я решила и сама позавтракать несмотря на то, что время на часах было обеденным. Потом долго и с удовольствием отмокала в ванной с ароматнойлавандовой солью, читая новый фэнтэзи-роман, пока книжные страницы не стали волнистыми от влажности. Научилась укладывать волосы в новую прическу, завив плойкой несколько прядей у лица.

В такие моменты я понимала, что, будучи степенной семейной дамой, обремененной мужем и детьми, коими уже успело обзавестись большинство моих одноклассниц, я вряд ли позволила бы себе эдакую роскошь. Не говоря уж о том, чтобы ужинать бутербродами и сладким чаем, сидя на широком подоконнике и наблюдать за тем, как вместе с первыми звездами зажигаются городские фонари.

Собираясь лечь пораньше перед началом рабочей недели, уже успела почистить зубы и натянуть на себя атласные пижамные шорты, когда неожиданно раздавшаяся трель телефонного звонка заставила вздрогнуть и задаться вопросом «кто бы это мог быть в такое время?»

Увидев на светящемся экране номер Лазарева, я удивилась еще больше. Ответила на звонок.

— Слушаю вас, Денис Станиславович.

— Ева Сергеевна, через пятнадцать минут за вами заедет Семен, отвезет в мой кабинет. Мне нужно, чтобы вы взяли столе стопку подшитых ордеров, поставили на них оттиски печати, которая хранится в верхнем ящике стола, и привезли мне. Возьмите с собой ноутбук, возможно, потом придется поработать.

И всё. На этом звонок был завершен моим собеседником без лишних прощаний и объяснений. Судя по деловому тону, фоновому шуму и чьим-то громким выкрикам, Лазарев был чем-то очень занят.

А раз он и на Мамбе до сих пор ничего не ответил, занят был с самого утра. Работал, получается? Причем так много, что у него закончились ордеры на защиту, без которых любой адвокат как без рук?

Мысленно повторила по себя указания Дениса и поняла, что отпущенного времени на сборы практически не осталось. Надела один из новых костюмов, подкрасила губы легким блеском и, захватив макбук, вышла на холодную улицу.

Капот и крылья отполированного черного седана, терпеливо дожидавшегося меня у подъезда, поблескивали в свете уличных фонарей.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровалась я с Семеном, привычно проскальзывая на заднее сиденье.

— Добрый вечер, Ева Сергеевна, — отозвался он, а машина тут же тронулась с места.

Водитель мчался по опустевшему вечернему городу, в ту его часть, где располагались элитные офисные здания и бизнес-центры, издали сверкающие стеклянными фасадами и яркими огнями огромных светящихся вывесок.

— Вы, наверное, сегодня с утра работаете? — полюбопытствовала я.

— Вообще-то меня редко вызывают по выходным, но в этот раз Денис Станиславович попросил поработать сверхурочно, чтобы отвезти вас в его кабинет, а потом к нему.

Что же, такое решение лишний раз подтвердило невысокое мнение Лазарева о моих умственных способностях. Переживал, значит, что я без водителя его кабинет не найду? Ёшкин кодекс, хорошо хоть печати доверил поставить, и на том, как говорится, спасибо.

Почему-то мне очень хотелось переубедить его. Доказать, что я тоже чего-то, да стою. Я же до его прихода в бюро отлично справлялась с работой по гражданским, семейным и трудовым спорам. Пусть, уголовно-правовая отрасль была для меня в новинку, но я же способная, внимательная и быстро учусь.

У одной из высоток автомобиль остановился, Семен передал мне ключи и я, пройдя через пост охраны, наконец, оказалась перед дверью адвокатского кабинета Лазарева.

Именно так я себе его и представляла. Простая, но современная табличка, оформление в стиле лофт с сочетанием темно-серого и изумрудно-зеленого, огромные окна с видом на город. Холл с диванами из темной кожи, переговорная, которую почти полностью занимал длинный овальный стол, пара просторных кабинетов.

Один из них, сейчас полупустой и обезличенный, вероятно принадлежал той самой, ушедшей в декрет Эльвире. Второй — без сомнения являлся рабочим местом Дениса. Здесь не было фотографий или еще чего-то определяющего принадлежность, но было много книг, как профессиональных, так и художественных, стопка газет, дорогая канцелярия и серый моноблок с большим экраном, занимающий большую часть рабочего стола.

А еще повсюду витал его аромат. Стойкий пряно-травянистый с древесными нотками, пьянящий и притягательный, он смешивался с запахом кофе, которым тоже, кажется, успел пропитаться каждый предмет мебели. Я даже на мгновение прикрыла глаза и вдохнула полной грудью, позволяя аромату заполнить легкие и остаться внутри.

Пришлось напомнить себе о срочности поручения Лазарева и поумерить собственное любопытство. Объемный сшив ордеров без труда обнаружился на самом краю рабочего стола, а необходимая печать — в верхнем выдвижном ящике. Устроившись в удобном кожаном кресле, я потратила пятнадцать минут на то, чтобы поставить четкие синие оттиски на каждом из листов, а потом, оглянувшись напоследок, погасила свет гудящих золотистых ламп и покинула кабинет.

Дальнейший маршрут занял всего пару минут, и я удивилась, когда Семен остановил черный седан бюро у яркой вывески ночного клуба «Золотой лев».

— Я должна идти… туда? — с сомнением осведомилась у водителя я, а тот, вместо ответа кивнул.

Выйдя из автомобиля на темную и холодную улицу, с любопытством осмотрелась вокруг и поняла, что, скорее всего, не ошиблась. Возле входа в клуб были припаркованы две машины, похожие на грузовики. Однако, судя по зарешеченным окошкам на кузове каждой, предназначались они для перевозки людей. Чуть поодаль обнаружились пять подмигивающих сине-красными проблесковыми маячками полицейских машин, что подтвердило мои догадки о том, что пункт назначения является верным.

Однако, когда я приблизилась ко входу, оказалось, что проникнуть внутрь клуба будет непросто. В дверях, почти полностью их загораживая, возвышался амбал в черной военной униформе и балаклаве. А чуть позже в сумеречной полутьме я разглядела автомат, висящий на перевязи, перекинутой через плечо.

От опасности, которой неуловимо веяло от стража порядка, в горле неожиданно пересохло и я сглотнула образовавшийся внутри ком.

— Клуб сегодня не работает, — гаркнул амбал, как только я подошла поближе и его глаза цепко осмотрели меня из прорези балаклавы.

— Я похожа на ту, что собралась в клуб? — ответила я, стараясь выглядеть смелее, чем ощущала себя на самом деле и хотела достать из сумки удостоверение, чтобы подтвердить необходимость пройти в клуб, но амбал молниеносно перехватил мое запястье.

— Без резких движений, милочка! — рявкнул он, выворачивая удерживаемое запястье до боли.

— Руки уберите! Больно же! — недовольно зашипела я, — Я помощник адвоката и, если вы меня отпустите, смогу вам это доказать!

— Ну докажи, — хмыкнул он, а у меня на глазах невольно выступили слезы. Кожу на запястье жгло неимоверно, словно в нее мгновенно впились сотни острых иголок.

— Ева?! — на входе показался Лазарев, невежливо оттеснивший амбала плечом, чтобы тот дал ему пройти и поняв, что я не представляю опасности, отпустил мою руку.

В привычном деловом костюме, с идеально уложенными волосами, он был больше похож на гостя светского раута и не очень-то вязался с окружающей его атмосферой. Но в его присутствии страх и неуверенность, успевшие льдом сковать мышцы, неожиданно отступили.

— Она со мной, — бросил он недоумевающему от его наглости амбалу и за локоть втянул меня внутрь, не дожидаясь ничьего разрешения. Лазареву было неважно, кто перед ним. Он почему-то считал, что все вокруг априори в его власти. И было в нем что-то такое, дающее понять, что согласиться с ним проще и безопаснее, нежели спорить. И это одинаково обезоруживающе действовало как на меня, так и на амбала с автоматом. Такое не могло невольно не восхищать.

Когда мы оказались в ярко освещенном, но пустом коридоре с безлюдными гардеробными по обеим сторонам, Лазарев остановился и внимательно осмотрел меня.

— Вы в порядке?

Видимо, он все-таки заметил слезы в моих глазах, которые я постаралась сморгнуть, чтобы не показывать собственную слабость.

— Нормально, — потерла ноющее запястье и добавила: — Больно просто. Пройдет.

Отвела взгляд в сторону и вручила Лазареву сшитые ордеры.

— Пойдемте, — не стал он никак комментировать мой ответ и внешний вид, а вместо этого пошел прямо по коридору. Я поспешила за ним, опасаясь потеряться в незнакомом помещении.

Никогда не являлась завсегдатаем ночных клубов и конкретно в этом тоже ни разу не была, но интуиция подсказывала, что обычно и «Золотой лев», и его посетители выглядели несколько иначе.

Сейчас же, вместо интимной интригующей полутьмы горели ослепительно-яркие лампы. На полу мелькало что-то, на чем я чуть не поскользнулась. Оказалось, что он усыпан черно-белыми игральными картами и разноцветными покерными фишками. Вместо шумной музыки звучали выкрики и громкие, грубоватые мужские голоса.

Людей вокруг было много, но первая часть из них была хмурыми правоохранителями при исполнении, вторая — смиренно лежала на полу, уткнувшись в него лицами и демонстрируя наблюдателям разношерстные макушки. Их дорогие, без сомнения брендовые, вещи гротескно смотрелись на фоне черной плитки, усеянной картами, фишками и следами грязных ботинок. На сцепленных за головами руках поблескивали бриллиантами наручные часы.

Третью категорию, составляющую разительно отличающееся от остальных меньшинство, представляли несколько адвокатов. Деловые, собранные, чувствующие себя среди всей этой суматохи как рыбы в воде. И это было легко объяснить тем, что «первым» и «вторым» задержание сулило бессонную ночь и лишние хлопоты, а «третьим» — неплохие деньги, которых «вторые» безусловно не пожалеют на собственную защиту.

За одной из пустых барных стоек мялся без дела хмурый парнишка-бармен, оставшийся, вероятно сегодня без работы. Почему-то именно к нему и подвел меня Лазарев.

— Лёд где? — ошарашил бармена адвокат.

Меня уже не удивляла неизменная атмосфера властности и уверенности, витающая вокруг Дениса, заставляющая людей сначала без пререканий выполнять его требования, а потом уже задумываться о том, должны они были это делать или нет. А вот не привыкший к подобному парнишка тут же расторопно поставил на стойку серебристое ведерко.

Лазарев резким движением зачерпнул из него несколько громыхнувших друг о друга прозрачных кубиков, завернул их в обнаруженное тут же на стойке кипенно-белое полотенце, предназначенное, видимо, для придания блеска посуде, и приложил к моему запястью.

— Ждите здесь, — бросил он, собравшись было уйти.

— А работать?

Он усмехнулся уголком губ, и я не поняла, что за эмоции промелькнули на его лице. Досада? Злость? Разочарование?

— Какой из вас сейчас работник, после «травмы на производстве»?

И, не дожидаясь моего ответа, отвернулся и растворился в шумной толпе «первых», «вторых» и «третьих».

За время его отсутствия я успела рассмотреть зал клуба и разговориться со скучающим барменом, поблагодарив его за лед, от которого боль в запястье несколько утихла.

Он-то и рассказал, что несколько часов назад тут произошло событие, которое он оригинально назвал «бралово». Оно и поставило крест на его обычной рабочей ночи.

Оказалось, что в клубе давно процветал подпольный игорный бизнес и именно сегодня правоохранители решили его прикрыть. Теперь организаторы и клиенты лежали, по определению бармена, «мордами в пол», а обслуживающий персонал ждал, пока их допросят в качестве свидетелей и отпустят, наконец, домой.

Вскоре бармен действительно дождался следователя в темно-синей форме, и я осталась одна, но грустила недолго:

— Есть ручка? — спросил Лазарев, неожиданно подошедший сзади, чем напугал меня до безобразия, заставив сердце пропустить пару ударов.

— Что же это у вас, ни… кхм, сами знаете чего, ни ложки? — не удержавшись, съязвила я, намекая на то, что он явился на это знаменательное «бралово» не только без ордеров, но и без того, чем их следовало заполнять.

Достала ручку и с любезной улыбкой протянула мужчине, которого использованная мною фраза заставила удивленно поднять брови и скривить губы, прежде чем устроиться за барной стойкой и начать заполнять пустые графы ордера.

— Не ожидал, что вы поразите меня столь метким использованием наркоманского слэнга.

— Наркоманского? — не поняла я, глядя, как он быстро выводит ровные угловатые буквы.

— Как вы выразились «сами знаете чем», наркоманы называют неочищенный героин, за соответствующий внешний вид и запах, а ложка им требуется для того, чтобы его готовить.

Объясняя, он не прерывал своего занятия и не смотрел на меня, позволяя мне продолжить за собой наблюдать.

— Не знала об этимологии этой фразы, — усмехнулась я. — Вам, Денис Станиславович, в свою очередь, удалось поразить меня оригинальным кругозором.

— Ничего оригинального, — отмахнулся он. — Как вы, наверное, успели заметить, мой круг общения крайне разнообразный, и не такого поневоле понахватаешься. Другая ручка есть?

Оказалось, что ручка почему-то перестала писать и я, покопавшись в сумке, тут же достала другую, запасную. В свое время в институте нас учили, что пишущие принадлежности — главное оружие юриста и я всегда носила с собой несколько, на всякий случай.

А когда Лазарев продолжил писать, я вдруг вспомнила еще кое-что и зачем-то пробормотала это вслух:

— У Станислава Викторовича есть счастливая ручка, которой он всегда подписывает важные документы.

Сказала, а потом подумала, что не стоило. Знала ведь о напряженных отношениях Дениса с отцом. Он, конечно, об этом Яне рассказывал, а не мне, но мне ведь тоже было известно. Рука Лазарева с зажатой в пальцах ручкой на мгновение замерла над ордером, подтвердив мои догадки, но потом он резко выдохнул, поставил в нижнем углу размашистую подпись, выдернул лист из сшива и резко произнёс:

— В отличие от него, я не верю в подобную чушь.

Заполненный и подписанный ордер вскоре оказался у следователя, а мы с Лазаревым оказались в салоне его черного Лэнд Крузера. Поскольку адвокат в этот раз был за рулем я предпочла расположиться на переднем пассажирском сиденье.

— Как рука? — спросил он, выруливая с парковки «Золотого льва». Большинство действующих лиц «бралова» остались в клубе, но Лазарев посчитал, свою работу на сегодня выполненной.

— Нормально, — пожала я плечами. — Спасибо.

После приложенного льда запястье почти не болело, но пальцы амбала все-таки успели отпечататься на коже полукруглыми фиолетовыми синяками.

— Почему мы уехали, а остальные остались? — спросила не столько из интереса, столько из желания чем-то заполнить установившуюся в салоне тишину. Лазарев ответил сухо и устало:

— Я выполнил то, что от меня требовалось. Всё, что планировалось провести с участием моего подзащитного сегодня уже проведено. Из-за позднего времени допросы перенесли на завтра. А мне пора отдохнуть, работа с раннего утра и до поздней ночи плохо сказывается на продуктивности.

К этому времени на город уже успела опуститься ночь. Дорогу освещали фонари и яркий свет полной луны, зависшей над высокой линией электропередач, будто зацепившись за острые металлические края.

— И за весь длинный рабочий день моя помощь понадобилась только к вечеру, когда закончились ордеры?

— Она была бы не лишней и днем, но я решил, что вам не помешает отдохнуть. Вон как прекрасно на вас подействовали выходные, — отозвался он, а я улыбнулась и отвернулась к окну, чтобы мое удовольствие от осознания того, что от внимательного взгляда Лазарева не укрылись перемены в моем внешнем виде, не было столь заметным. — Завтра вы понадобитесь мне на допросах, можете отоспаться с утра, а в одиннадцать Семен заберет вас из дома по пути в следственный комитет.

— Хорошо, — согласно кивнула я и зевнула, прикрыв ладонью рот. Обычно я ложилась спать гораздо раньше и теперь меня начинало клонить в сон.

Все же было в Денисе что-то, напоминавшее его отца. Несмотря на кажущуюся жесткость и авторитарность, он тоже воспринимал заботу о подчиненных как должное. Он ведь мог бы сегодня не просить Семена за мной заехать, не выходить мне навстречу у клуба, не требовать лед у бармена, и не завозить меня домой. Мог просто позвонить, поставить задачу и предоставить мне разбираться с ее решением самой. Но он поступил иначе. И хотя он всеми силами пытался показать, собственную непохожесть на Станислава Викторовича, эта человечность выдавала их родство как ничто другое.

Сегодняшний вечер сделал образ Дениса еще более цельным и привлекательным, словно добавив кусочек пазла к неоднозначному портрету, который я уже успела сложить в собственной голове.

Вскоре Лазарев остановил машину у моего подъезда.

— До завтра, Денис Станиславович, — пробормотала я, выходя из теплого салона в холод и тьму улицы, и снова, не удержавшись, зевнула.

— До завтра, — ответил Лазарев и тоже зевнул, становясь от этого в моих глазах еще более похожим на человека, а не на чопорного бескомпромиссного робота.

Стоя на крыльце, проводила взглядом отъезжающий от дома черный джип, пока свет его фар не исчез за поворотом. Такие обычно ассоциируют с некоторыми скрытыми комплексами их владельцев. Но Лазарев вряд ли был олицетворением этого правила. С его непоколебимой самоуверенностью, он, скорее являлся причиной комплексов у окружающих, а за рулем Лэнда смотрелся очень гармонично.

В который раз одернула себя, попытавшись запретить о нем думать. Где Лазарев и где я? Мы словно из разных миров. Волей случая эти миры пересеклись, но лишь на время. А потом, когда Станислав Викторович вернется в бюро, мы с Денисом снова разойдемся по разным вселенным и вряд ли наши пути еще пересекутся.

Пусть так. Но что мешает мне просто наслаждаться общением с ним, пока он рядом, не претендуя на большее?

С этими мыслями я поднялась по ступенькам, вошла в полумрак коридора своей квартиры. Согрелась чашкой горячего чая, покормила кошку и, надев пижаму, с удовольствием забралась под одеяло.

Усевшись с ноутбуком среди диванных подушек, проверила сообщения на Мамбе. Денис рассказывал Яне о том, что у него выдался сложный рабочий день и мы разговорились, кто и как хотел бы отдохнуть. Спорили, что лучше: горнолыжный курорт, лесной кемпинг или домик у моря. И я сама не заметила, как сон сморил меня на середине недопечатанной фразы.

8. Сомнение

Проснулась я от трелей телефонного звонка, неожиданно раздавшегося в начале одиннадцатого. И это было к лучшему, поскольку ночью я уснула, забыв поставить будильник. А увидев имя звонившего удивилась и даже обрадовалась.

— Станислав Викторович, доброе утро! — поприветствовала я своего начальника, по которому успела соскучиться за время его затянувшегося больничного.

Денис, едва появившись в S категорически запретил кому бы то ни было из сотрудников беспокоить отца по пустякам, объяснив подобное тем, что доктор попросил его воздержаться от лишней нервотрепки. И я послушно исполняла запрет, однако, раз уж Лазарев-старший решил позвонить мне сам, была очень рада его слышать.

— Здравствуй, Ева Сергеевна, — произнёс он, привычно обращаясь ко мне по имени-отчеству, но на «ты», и по голосу я поняла, что он тоже рад поговорить со мной. — Не отвлекаю от работы?

— Не отвлекаете, — поднялась с дивана, на котором спала и, потянувшись, принялась собираться. — Честно говоря, я еще не на работе. Вчера поздно вернулась и Денис Станиславович разрешил отоспаться до того, как моя помощь понадобится ему на допросах.

Знала, что он точно не отреагирует на подобное признание негативно и Станислав Викторовича ожидаемо похвалил:

— Это хорошо. Отдыхать тоже нужно успевать. Как дела в бюро?

Я в ответ, наливая себе кофе и наскоро готовя завтрак свободной от телефона рукой, рассказала о том, что вернулся из командировки Сушков, сотрудники бюро завершили в этом месяце три долгоиграющих дела, суды по которым тянулись еще с прошлого года, я переехала в другой кабинет, а мои производства по гражданским делам Денис отдал Зеленой, оставив меня лишь вести их по его уголовным, но и это отнимало немало времени.

— Не сильно он там лютует? — спросил Станислав Викторович о собственном сыне.

Этот вопрос на мгновение заставил меня задуматься. Несколько дней назад я ответила бы по-другому, возможно даже рассказала бы о том, что Дениса успели прозвать Деспотом. Но узнав его ближе, успела поменять свое мнение и серьезно произнесла:

— Не больше, чем это необходимо для того, чтобы мы не расслаблялись. Если бы вы только видели его в работе, вы бы, наверное, так им гордились. Он очень талантливый адвокат и хороший начальник. Почти как вы.

Станислав Викторович ответил не сразу, словно услышанное заставило его задуматься, но потом все же негромко, со вздохом, произнес:

— Предпочту тебе верить. Кроме того, я и так им горжусь, просто он предпочитает не знать об этом. Я рад что он не один в бюро. И что рядом с ним именно ты, Ева Сергеевна.

Я к этому времени принялась завтракать крайне непривлекательной на вид, но пригодной в пищу яичницей, запивая ее кофе, который успела пересластить, увлекшись телефонным разговором.

— Куда я денусь, когда это входит в мои должностные обязанности, — пошутила я, хотя понимала, что, если бы и не входило, пожалуй, хотела бы быть именно рядом с ним. — Не переживайте, он точно не позволит бюро развалиться до вашего возвращения.

— О, в этом я совершенно уверен, — хрипловато усмехнулся в ответ мой собеседник. — С таким заместителем я могу позволить себе отдыхать столько, сколько захочу.

— И все же, возвращаетесь, мы все успели по вам соскучиться, попросила я, принявшись одеваться, придерживая телефонную трубку у уха. — Подписывайте медицинские документы счастливой ручкой, чтобы выздороветь быстрее.

— Так и сделаю, — с улыбкой в голосе ответил Лазарев-старший. — Что же, мне пора прощаться с тобой, скоро начнутся процедуры. Но ты не забывай о моих словах, и поддержи Дениса, если ему это потребуется, ладно?

— Поддержу, конечно, можете не сомневаться, Станислав Викторович.

И на этом звонок оборвался, но, мне казалось, что начальник успел услышать мое обещание.

Машина уже ждала меня на улице, когда я вышла из подъезда. Оказавшись внутри, я поприветствовала Дениса и Семена, привычно управлявшего черным седаном.

Мои мысли занимал утренний разговор со старшим Лазаревым. Не было сомнений в том, что он любил сына и беспокоился о нем, и если кто-то и противился их общению, так это, наверное, сам Денис, который так и не сумел пережить и простить свои подростковые обиды.

А еще недоумевала, как в моей голове уживались мысли о том, что было бы неплохо, если бы в бюро вернулся Станислав Викторович, с которым работа была спокойной и размеренной, и чтобы Денис никуда не уходил. Разве такое вообще возможно? Может они все же могли бы как-нибудь помириться? Почему-то мне очень этого хотелось, несмотря на то что я понимала, что не имею никакого права вмешиваться в их отношения.

Лазарев-младший сегодня тоже был непривычно немногословен. Вместо разговоров он предпочел задумчиво смотреть в окно, и я тоже не стала заводить беседу первой.

Здание следственного комитета располагалось прямо напротив городской прокуратуры. Они смотрели друг на друга словно кирпичные братья-близнецы.

Комитет, следователи которого работали с более сложными и опасными делами, выгодно отличался от полиции свежим ремонтом, пластиковыми окнами, большой парковкой и просторными кабинетами с новой мебелью. Большинство его сотрудников были мужчинами, в то время как в полицейском следствии, наоборот, сразу бросалось в глаза преобладающее количество женщин.

Пока допрашивали вчерашнего организатора игорной деятельности, Лазарев попросил меня отфотографировать материалы другого своего дела, с которым знакомился после окончания по нему следствия. Для этого мне даже выделили отдельный стол, где я неторопливо фотографировала каждый лист, постепенно изучая детали пьяной драки, один из участников которой погиб.

Допросы свидетелей, проверка показаний на месте, очная ставка, экспертиза…

Я так увлеклась изучением документов, что почти не вслушивалась в монотонные голоса следователя, Лазарева и его подзащитного, пока за моей спиной не открылась дверь и влетевшая в кабинет неопрятная женщина в расстегнутом засаленном пальто неожиданно не накинулась на Дениса:

— О! И ты здесь, гад прилизанный! — патетично воскликнула она, невежливо тыча в адвоката пальцем. — Из-за тебя этот урод уйдет от ответственности! И где только денег на тебя наскреб!? Все вы как проститутки — где больше денег дадут, там и лижете!

Лазарев, который, на моей памяти никогда не лез за словом в карман, молчал, позволяя крикливой оппонентке выговориться. Он оставался равнодушен даже когда она стала крыть адвоката трехэтажным матом и проклинать его и всю его семью до пятого колена и женщина, наверное, не остановилась бы, если бы следователь не забрал у нее какие-то принесенные документы и не вытолкал за дверь.

Она продолжила шуметь уже в коридоре, выкрикивая что-то вроде «как вы все, сволочи, спите спокойно по ночам», а в кабинете, как ни в чем ни бывало продолжился допрос.

Лазарев вел себя спокойно, ни один мускул не дрогнул на его лице, словно не стали мы все только что свидетелями этого цирка одной актрисы. А я долго не могла собраться с мыслями и понять, что вообще произошло. Однако, спросить напрямую смогла лишь тогда, когда Семен вез нас обратно в бюро.

— Не хотите пообедать, Ева Сергеевна? — спросил Денис вместо ответа.

Я кивнула, потому что и правда успела проголодаться, и вскоре мы оказались за столиком ресторана на верхнем этаже соседней с нашим бюро, высотки.

Все вокруг казалось верхом эстетики и совершенства: облицованные деревом стены, тяжелые ткани портьер на панорамных окнах, накрахмаленные скатерти на круглых столах и сверкающая чистотой фарфоровая посуда. Это, пожалуй, напоминало бы свидание, если бы не разговоры, которые мы вели:

— Кем была эта женщина? — спросила я когда нам принесли заказанные салаты.

— Жена погибшего потерпевшего в том уголовном деле, которое вы фотографировали сегодня, — флегматично отозвался Лазарев. — Даже странно, что вы не догадались.

Не то, чтобы не догадывалась, просто уголовных дел в его производстве достаточно много, потерпевших по ним — тоже. И зачем вообще следователь, зная ее настрой, позволил ей встретиться с адвокатом при таких обстоятельствах?

— И вам не хотелось ничего сказать ей в ответ? Оправдаться как-то? Это выглядело как… — запнулась я, подбирая подходящее слово.

— Трусость? Унижение? — любезно предложил он варианты, а я, доев и позволив официанту забрать пустую тарелку, пожала плечами. Он усмехнулся: — Так выглядит достоинство, Ева Сергеевна.

— И вам совсем не хотелось ответить ей что-нибудь столь же оскорбительное? Эмоции все-таки никто не отменял.

— Ответив, я лишь затянул бы этот конфликт до бесконечности. Я ведь не первый год работаю и успел испробовать разные варианты. Можно сыпать ответными оскорблениями, можно оправдываться и объяснять, что просто делаешь свою работу, но игнорировать — лучшее решение из возможных. Ругаться и драться нужно с равными, а с такими, как она это лишено смысла.

Нам принесли горячее, и я позволила себе насладиться истекающим соком говяжьим стейком, какой точно не сумела бы приготовить сама. Да что там сама, такой бы, наверное, даже Аллочка не приготовила.

— И все же, наслушавшись такого, наверное, и правда непросто уснуть по ночам? — полюбопытствовала я, вспомнив о том, до которого часу он обычно переписывается с Яной, которая на самом деле — я.

— После нескольких лет работы приобретаешь определенную толстокожесть и перестаешь воспринимать все эти заявления близко к сердцу. Адвокатом вообще редко бывает кто-то доволен, и людская злоба со временем воспринимается как неотъемлемая часть профессии.

— А как же подзащитные?

— Они — в первую очередь, — пожал плечами Лазарев, разрезая свой стейк. — Получив обвинительный приговор, считают, что в этом виноват адвокат, а не их признательные показания, лица на видеозаписях и откровенные разговоры с подельниками по прослушиваемому телефону. Мягкий приговор им обычно тоже не нравится, ибо они считают, что адвокат недостаточно постарался и он мог бы быть оправдательным.

— А оправдательный? Я слышала, что в вашей практике и они не редкость.

— А при оправдательном подзащитные привыкли считать, что это в первую очередь их заслуга, потому что это означает, что они не виноваты. А адвокат срубил с них денег и ничего особенного не делал, — усмехнулся Денис.

Я тоже улыбнулась, потому что это звучало как анекдот, хотя после сегодняшнего представления я не сомневалась в правдивости этих утверждений. Лазарев говорил об этом отвлеченно, даже с некоторым цинизмом, словно ничего из сказанного его не касалось. Хотя, всего пару часов назад я была свидетелем того, что касалось, и еще как.

— Тогда не проще ли было бы выбрать работу поприятнее?

— Может и проще, но я не любитель искать легкие пути. Адвокатская профессия позволяет мне не нуждаться ни в чем, какой бы она ни была. Я не привык упускать очевидную выгоду. К тому же, иногда бывает интересно.

И я не могла с ним не согласиться, хотя окажись сама на его месте, вряд ли сумела бы проявить подобное «достоинство». А еще старалась абстрагироваться от мыслей о том, как приятно просто сидеть в компании Лазарева, разговаривать с ним, пусть даже о работе и смотреть, как он улыбается.

Выпив по чашке кофе мы еще немного поговорили, но вскоре пришло время возвращаться в бюро, неприветливо встретившее подозрительным взглядом Кристины и Сушковым, переминающемуся с ноги на ногу у кабинета Дениса.

И, судя по хмурому выражению лица второго партнера, я поняла, что он опять собрался ругаться с Лазаревым.

Они действительно шумно выясняли отношения около часа, но я не стремилась прислушиваться с спору. Было очевидно, что в отличие от женщины, устроившей сегодня театр в следственном комитете, Сушкова Денис считает равным противником и не собирается уступать ему ни в чем.

Пока я скидывала в компьютер отфотографированные материалы уголовного дела, они продолжали скандалить, но, увлеченная процессом, я неосознанно вычленила лишь четыре наиболее часто встречающихся слова.

Договор. Партнер. Деньги. Ответственность.

Мне это ни о чем не говорило, поскольку каждое из этих слов ежедневно сотни раз встречалось в обиходе любого сотрудника бюро. А когда разъяренный Сушков вылетел из кабинета Лазарева, я старательно сделала вид, что ничего не слышала и постаралась слиться с интерьером.

Тем не менее, последнее у меня получилось плохо.

— Ясенева! — обратился ко мне Михаил и в его тоне не было привычной вежливости.

— Слушаю вас, Михаил Александрович, — я продолжала изображать иллюзию бурной деятельности, надеясь на то, что у него хватит такта меня не отвлекать, все-таки негласно я являлась не его помощником, а помощником Лазарева. Сначала одного, а потом другого. Этот план тоже оказался провальным, ибо выдающимся тактом Сушков никогда не славился.

— Я смотрю, вы технично переложили дела бюро на хрупкие плечи госпожи Зеленой, а сами предпочитаете заниматься непонятно чем и шляетесь непонятно где в рабочее время.

Такая наглость заставила меня замереть.

— Переложив адвокатские производства по гражданским делам на плечи Кристины, я исполняю прямые указания своего руководителя, — сухо ответила я, сдержавшись, чтобы не начать дерзить.

— Быстро же вы переметнулись от одного руководителя к другому! — язвительно усмехнувшись ответил он, скрестив на груди руки. Его глаза гневно сверкали, а ноздри раздувались как крылья параплана.

Михаил никогда мне особо не нравился своей вспыльчивостью, непонятными капризами и резкими выражениями. Раньше Станислав Викторович умело сглаживал острые углы и не давал в обиду ни меня, ни Зеленую, но его сын, казалось, не собирался продолжать эту славную традицию.

— От меня мало что зависит. Вы сами расторгли партнерский договор и заключили новый, сменив одного партнера на другого. Я всего лишь подстраиваюсь под обстоятельства.

— Очень уж умело вы подстраиваетесь, Ясенева! — выплюнул он ядовито.

Я уже успела подумать, что сейчас он картинно уйдет, оставив меня думать над своим поведением, но ошиблась.

Выйдя из моего кабинета, меньше, чем через минуту Сушков вернулся обратно с внушительной стопкой адвокатских производств в картонных папках, которую он демонстративно и шумно вывалил на мой стол, прошипев:

— Вот это — ваша работа. Остальным занимайтесь в свободное от нее время. Не под того вы подстраиваетесь, Ясенева. Думаете, младший Лазарев ваш друг? Что его заботит ваше благополучие или благополучие бюро? Вы сильно ошибаетесь. И убедитесь в моей правоте, когда он покинет S

А вот после этого он, наконец, ушел, оставив меня одну с ощущением собственной незащищенности, ничтожности и вопиющей несправедливости произошедшего.

С трудом придя в себя, сдержав участившееся дыхание и готовые хлынуть предательские слезы, сложила адвокатские производства друг на друга и пересчитала. Пятьдесят пять. Больше, чем я сама передала Кристине. И что мне теперь со всем этим делать? Слышал ли Денис о том, что только что сказал мне Сушков? Но даже если и так, он решил не вмешиваться.

В голове роились вопросы. Часть из них назревала уже давно, но до нынешнего момента я отмахивалась от них, словно от назойливых мошек, а теперь они навалились разом, давя своим весом и необходимостью получения ответов.

Не Зеленая ли подбила Сушкова на то, чтобы спихнуть на меня свою работу. Что Михаил никак не может поделить с Лазаревым? И зачем вообще подписал новый партнерский договор, если на дух его не переваривает? А зачем сам Денис влез во все это? Неужто ни с того ни с сего решил помочь отцу, с которым так долго не желал общаться? И даже если так, совпадают ли его цели с отцовскими?

«Я не привык упускать очевидную выгоду» — сказал он за обедом.

Так что за выгоду он видит для себя в отцовском бюро?

Все эти вопросы без ответов интуитивно привели меня к мысли о том, что Лазарев, очевидно, ведет какую-то собственную игру. Словно все его действия с самого начала были каким-то заранее продуманным планом, направленным на достижение какой-то цели. Вопрос в том, какой именно? И какая роль в его игре отведена мне?

9. Подозрение

Я впервые осталась на работе допоздна, попытавшись разгрести скинутые на меня новые производства. С теми, что прежде были моими, проблем не возникло, Кристинины же вызвали массу вопросов о том, чем она вообще занималась. Сама она отправилась домой в начале пятого, остальные разошлись после шести, а я долго разбиралась с документами, считала сроки, переставлял в перепутанные листы.

В семь, коротко попрощавшись, уехал домой Лазарев, а конца моей работе все еще не было видно. Ближе к девяти поняла, что у меня болит спина и буквы плывут перед глазами. Я устала, а от бесцельного сидения за столом папок на столе не убавится. Решив, что утро вечера мудренее, вызвала такси и, забрав с собой ноутбук, отправилась домой.

Дневные вопросы никуда не делись и одолевали меня на протяжении пути, вызывая внутри маетное беспокойство. Теперь я начинала сомневаться в том, что Лазарев на моей стороне. Это я, будучи связана обещанием, данным его Станиславу Викторовичу и собственной неожиданной симпатией, искренне стремлюсь поддержать его и помочь. Но ведь далеко не факт, что это взаимно? Если он и правда настроен на то, чтобы причинить вред бюро, к примеру, ради мести отцу, разве нам с ним по пути?

Тревога сдавила грудь, словно железный обруч, мешая дышать. Я не любила неопределенность и хотела решить, как мне себя вести? Продолжить поддерживать Дениса, рискуя ошибиться? В глубине души я не верила, что он мог бы навредить мне, отцу или S

Дома, терзаемая раздумьями, в ответ на вопрос Дениса Яне о том, как прошел день, написала:

«День был длинный и сложный. В голове полно противоречий и вопросов. Не знаю, как с ними быть»

Даже аппетита не было. Но, понимая, что с обеда ничего не ела, я отрезала несколько кусочков сыра и в ожидании сообщения, медленно ела их, бездумно уставившись на светящийся в полумраке экран.

«Одна голова хорошо, а две лучше. Поделишься?»

Не представляя, как завуалированно задать ему вопросы о нем самом, и стоит ли вообще это делать, я напечатала:

«Я несколько раз столкнулась с несправедливостью, это меня расстроило. Теперь начинаю сомневаться в себе и в людях. Гружусь и грущу.»

«Не надо. Ложись спать. Завтра будет лучше, я обещаю. Добрых снов».

Звучало романтично. И успокаивающе. Наверное, Яна нравилась Лазареву. В переписке с ней он был заботлив, вежлив и учтив. Только на свидание ее приглашать не торопился, хотя, для меня это было к лучшему.

«И тебе, Денис» — ответила я, осознав, что мне приятно называть его по имени.

Вообще, чем больше я запрещала себе о нем думать, тем прочнее Лазарев обосновывался в моих мыслях. Стоило закрыть глаза, как в памяти тут же возник его образ. Настолько четкий и яркий, словно он был со мной рядом.

Устав противиться собственным чувствам, я представила, что это так и есть. Что я могу, протянув руку, взъерошить его волосы пальцами, позволив светлым прядям упасть на высокий лоб, могу коснуться высоких скул, спуститься к губам и узнать, какие они на ощупь. Словно мне ничего не стоит приблизиться к нему и поцеловать, трепетно и нежно, прижавшись к нему всем телом, позволив его сильным рукам скользить по моему телу, разрешив себе поддаться атмосфере уверенности и силы, которая всегда была его неотъемлемой частью и тому чувству защищенности, которое я ощущала с ним рядом.

Возможно, пожелание подействовало, потому что сны мне всю ночь снились самые сладкие, а проснулась я с рассветом, за полчаса до будильника и просто лежала, вглядываясь в окружающий меня полумрак с неясными очертаниями.

Утро, действительно, оказалось мудренее вечера. Грустью и переживаниями я вряд ли сумею что-то изменить. Стоит послушать Дениса и просто плыть по течению, как я и предпочитала делать всегда. Решать проблемы по мере их поступления и действовать по обстоятельствам, слушая собственную интуицию, которая на протяжении всей жизни была для меня лучшим советчиком.

Я оделась без спешки, и даже завтрак получился у меня непривычно сносным. Выйдя из дома раньше обычного, в метро читала телеграм-канал с городскими новостями, а потом зашла в кофейню на первом этаже нашей высотки, купив, помимо кофе для Дениса, еще и клубничный раф для себя. А, уже возле лифта, заметила на собственном подстаканнике надпись:

«Улыбнитесь и все будет хорошо!»

И я улыбнулась добродушной девушке бариста, махнувшей мне рукой из-за высокой стойки.

Поднимаясь на нужный этаж в пустом лифте, поняла, что до прихода Дениса его кофе, наверное, успеет остыть, но, чему быть, того не миновать. Остынет — схожу за новым.

В кабинете Лазарева и правда свет не горел, зато Зеленая в такую рань неожиданно обнаружилась на рабочем месте и, поскольку мое вчерашнее раздражение от работы по ее делам никуда не делось, я не могла оставить это без внимания.

— Неужели решила поработать, Крис? У тебя самой-то производства остались? Или все мне скинула? — осведомилась я, подходя к ее столу, где она, вопреки моему предположению, подпиливала обломившийся край длинного темно-фиолетового ногтя.

Коллега изобразила на лице искреннюю невинность:

— Я то тут причем, Ясень? Ты всю работу взвалила на меня, а сама весь день катаешься с Деспотом непойми где, да еще и зарплату за это получаешь! Михал Саныч просто заметил и устранил возникшую несправедливость.

— А то я не догадываюсь, кто его на это настропалил? — фыркнула я. — Ты в свои производства вообще заглядывала? Там черт ногу сломит, ошибка на ошибке и половины документов не достает.

Крис довольно рассмеялась, видимо, не собираясь обижаться на правду и развела руками.

— Это теперь твои производства, Ясень, вот ты в них и заглядывай, вместо того, чтобы в рабочее время заниматься делами, не имеющими к бюро отношения.

При этом, уперев изнутри язык в щеку, она показала, в чем, по ее мнению, выражаются эти самые дела.

— Не суди людей по себе, Зеленая, — отозвалась я, отворачиваясь и понимая, что спорить с идиоткой себе дороже. — И язык свой в одно место себе засунь, а то он у тебя, судя по всему, отдельно от мозга функционирует.

Пусть считает себя победительницей. Наверное, сохранить достоинство и значит не снисходить до ругани с людьми вроде нее. Потянула из трубочки раф, который только что казался настоящим гастрономическим изыском и не почувствовала вкуса.

А, поднеся ключи к замочной скважине двери своего кабинета удивилась тому, что он оказывается был открыт. Вошла и изумилась еще больше, увидев Лазарева.

Денис сидел на углу моего стола и лениво посматривал лежащие на моем столе папки с адвокатскими производствами, которые вчера перепали мне с барского плеча Зеленой.

Как всегда, одетый в идеальный, с иголочки, деловой костюм, с перекинутым через левый локоть, плащом, Лазарев не вязался с окружающей его обстановкой, словно его с журнальной обложки каким-то ветром занесло в мой кабинет и стоит мне пару раз моргнуть, он может раствориться в воздухе и исчезнуть.

— С каких пор эти производства снова ваши? — бесстрастно спросил он, отбросив одну из папок обратно на стол и взял следующую, открыл и без видимого интереса пролистал содержимое.

Я не планировала ябедничать, однако вопрос был задан прямо и не ответить я тоже не могла.

— Со вчерашнего дня, — пожала плечами я, не углубляясь в подробности того, как именно это произошло, но Лазарев, кажется, и без лишних объяснений это понял.

Он закрыл папку, положил ее сверху внушительной стопки таких же. Встал и подошел ближе ко мне, остановившись напротив. Пристальный взгляд его глаз, имевших в этот момент оттенок грозового неба, остановился на моем удивленном лице.

— Не нужно по ним работать, — негромко произнёс он, продолжая внимательно смотреть на меня.

— А что мне с ними делать?

Его ответ привел меня в смятение и растерянность. Если по ним не работать, то что с ними будет? Кто будет делать это за меня? И когда? Аромат Лазаревского парфюма успел окутать меня, сводя с ума и мешая соображать.

— Ничего не делайте, — Денис говорил серьезно, и ничего не указывало на его отношение к происходящему, кроме лукавых искорок веселья, неожиданносверкнувших в его глазах. — Подготовьте мне лучше ходатайство о приобщении характеризующего материала по делу о грабеже, у нас суд в одиннадцать.

Я удержалась от того, чтобы от изумления не открыть рот и лишь несколько раз моргнула, выдавая собственную обескураженность.

— Но по делам ведь сроки и мы их пропустим. А адвокаты бюро несут солидарную ответственность…

Он усмехнулся:

— Вы мне не доверяете, Ева?

Вообще-то, доверять ему не входило в мои обязанности. Но почему-то интуиция подсказывала мне, что наши отношения все-таки вышли за рамки сугубо деловых и несмотря на все свои вчерашние сомнения, я тихо ответила:

— Доверяю.

Прекрасно понимала, что без понимания причин его поступков это доверие является слепым, глупым и неоправданным.

— Тогда просто делайте, то, что я говорю, — так же негромко произнес он и взял из моих рук свой стакан с кофе, при этом словно бы умышленно продлил момент соприкосновения наших пальцев несколько дольше, чем это было обусловлено необходимостью.

И ушел, оставив меня в еще более ошеломленной. Теперь сомнений в том, что у Лазарева имелся какой-то план у меня не осталось. Он был точно. Но разгадать его не получалось. Как и понять поведение Дениса. Он обозначил, что я на его стороне? Или просто умело манипулировал, чтобы я так думала?

И все же я предпочла его послушать и, отложив адвокатские производства S на край стола, на котором утром сидел Лазарев, просматривая их, занялась подготовкой ходатайства, пока Денис был занят в переговорной обсуждением договора с новым клиентом.

С его появлением в бюро действительно все ощутимо поменялось. Сотрудники будто раскололись на два противоборствующих лагеря и большинство из них ожидаемо поддерживали Сушкова, считая его постоянным партнером, в отличие от младшего Лазарева, который, не успев прийти, пытался установить новые порядки.

И я, как та, что случайно оказалась в «лагере» Дениса, не могла не понимать временность его пребывания в S Но ведь после возвращения Станислава Викторовича все будет как прежде, разве нет?

Интуиция почему-то подсказывала, что как прежде уже не будет.

Это подтвердили два сообщения, пришедшие от системы оповещения банка почти мгновенно. Оба о зачислении денег на счет. Одно — привычное, с зарплатой от S Другое — неожиданное, с суммой в два с половиной раза, превышающей первую. И в этот раз отправителем числился адвокатский кабинет Лазарева.

Подобное еще больше сбило меня с толку, и я хотела выяснить причину произошедшего, как только Денис выглянул из переговорной и произнёс:

— Ева Сергеевна, распечатайте договор, который я только прислал на вашу электронную почту.

Поскольку его беседа затянулась и мы рисковали опоздать в судебное заседание, я поспешно выполнила поручение, распечатав отправленный в мой адрес документ в двух экземплярах и лишь направившись с ним в переговорную, мельком глянула на его преамбулу (прим. — вводная часть договора, включающая его номер, дату заключения и наименование сторон).

В ней одной из сторон значился не S, как требовали условия партнерства, а адвокатский кабинет Лазарева.

Ёшкин кодекс! Кажется, он все-таки намерен навредить бюро, раз так открыто действует в обход партнерского договора.

Молча отдала распечатанные листы Лазареву и вышла из переговорной, оставив его с клиентом и раздумывая о том, в каком противоречивом положении оказалась. Что теперь делать? Обвинить его? Высказать собственные подозрения? Спросить, надеясь на то, что он все-таки найдет что сказать в свое оправдание?

— Нам пора, — коротко бросил Денис, когда клиент, попрощавшись, ушел.

Накинула жакет, собрала необходимые документы и вышла в холл бюро, следуя за Лазаревым и так и не решаясь завести разговор о том, что узнала, но в лифте вспомнила о пришедшей сегодня двойной зарплате:

— Денис Станиславович, мне сегодня пришла зарплата и от S и от вас.

— И? — не отвлекаясь от чтения подготовленного мной ходатайства спросил он.

— Я не понимаю, что происходит. И раз уж вы забрали у меня все дела S, то получать деньги за работу по ним как-то…неудобно.

Лифт остановился, и Лазарев вышел, а мне пришлось его догонять.

— Неудобно в ходе судебного заседания узнать о десяти новых эпизодах преступной деятельности своего подзащитного, а это так — мелочи жизни, — усмехнулся он. — Не понимаю, что вас смущает, Ева Сергеевна? Ладно бы вы получили меньше, но жаловаться на большее — глупо. К тому же, так будет не всегда, и привыкнуть к такой сомнительной роскоши вы вряд ли успеете. Но в S об этом все же лучше не упоминать.

Это лишь подтвердило мои опасения и в машину я садилась мрачнее тучи. То, что Лазарев втянул меня в собственную рискованную авантюру, в чем бы она ни заключалась, мне не нравилось. Еще и Станислав Викторович просил меня его поддержать. А как его поддерживать, если он действует, скорее всего и против отца тоже?

Темно-серые тучи неожиданно разразились проливным дождем, забарабанившим по крыше и стеклам седана тяжелыми каплями. Мое душевное состояние как никогда соответствовало погоде. Хотелось тоже расплакаться от собственного бессилия и растерянности, однако Лазарев вел себя как ни в чем ни бывало, будучи, как обычно уверенным и хладнокровным. А когда машина остановилась у входа в суд, он галантно раскрыл над нами обоими большой черный зонт.

Дождь все равно успел намочить туфли, тонкие колготки и край юбки и к моральному дискомфорту прибавился физический.

К счастью, мое присутствие в судебном заседании сегодня не так уж и требовалось, поскольку большую его часть заняло изучение материалов дела. В тишине шуршали страницы, голос судьи монотонно перечислял их содержимое и доказательства, под конец объявив, что к прениям сторон планирует перейти в следующий раз.

Поэтому я просто сидела, разглядывая стекающие по оконному стеклу прозрачные слезы, погруженная в собственные размышления и по окончании заседания молча пошла следом за Лазаревым, о чем-то увлеченно беседующим с помощником прокурора. На крыльце суда их разговор завершился и сотрудник прокуратуры, прикрывая голову от дождя папкой с документами, убежал к служебному автомобилю, а мы снова оказались вдвоем под большим зонтом.

Вместо того, чтобы последовать его примеру и поспешить к машине, Денис замер. Мне пришлось остановиться тоже, поскольку выходить из-под зонта означало немедленно вымокнуть до нитки.

— Ева Сергеевна, что вас беспокоит? Спросите прямо. Я постараюсь ответить.

Все, что меня беспокоило, было связано исключительно с ним. С его словами и поступками. С хаосом, который его появление внесло в мою жизнь. Вопросов было слишком много, и я не знала, какой из них задать. Будь у меня больше времени, я смогла бы сформулировать вопрос точно и емко, но будучи неподготовленной, пробормотала:

— Как я могу доверять вам, если не понимаю, что происходит… в бюро?

Вообще-то, гораздо больше меня интересовало, что происходит между нами и происходит ли, но этот вопрос я задать так и не решилась.

— Я не все могу объяснить сейчас, но могу пообещать, что последствия моих текущих решений не изменят ваше нынешнее положение в худшую сторону.

Это не было тем, что мне бы хотелось от него услышать. И я серьезно произнесла:

— Пообещайте лучше, что ваши действия и решения не ухудшат положение Станислава Викторовича.

Он закусил нижнюю губу, прежде чем ответить, и недовольно прищурился:

— Почему для вас это важно?

— Потому что он этого не заслужил! Он любит вас…

Капли дождя стучали по упругой ткани зонта, резко отскакивая от него и разлетаясь на сотни капелек поменьше. Ноги снова намокли и замерзли, но я перестала обращать на это внимание.

— Наши отношения с ним не должны вас касаться, — резко оборвал мою фразу Денис.

— Но касаются! — поддавшись эмоциям, обуревавшим меня на протяжении всего дня, я повысила голос, а из горла вырвался всхлип: — То, что вы делаете… То, что собираетесь сделать… это вообще законно?

Он усмехнулся, зло и невесело.

— Вам ли не знать, насколько тонкой и субъективной может быть грань между «законно» и «незаконно»? Адвокат всегда ходит по краю. Я просто делаю то, что считаю справедливым и правильным. Идемте, вы замерзли, — резко бросил он и направился к машине, вынуждая меня следовать за собой.

И я следовала, шмыгая носом, не то от того, что действительно замерзла, не то от необходимости сдерживать слезы, так и норовящие покатиться по щекам.

10. Подражание

Вечером я не стала привычно отправлять Лазареву сообщений от имени Яны, намереваясь сделать из этого своеобразный протест, однако он не писал ей тоже, и это отчего-то расстроило меня еще сильнее.

Почти час после прихода домой я проплакала, тиская Контру в целях морального успокоения. Кошка не сопротивлялась, понимая необходимость подобного профилактического тисканья для нормализации моего психологического состояния и стоически терпела поглаживания и почесывания, от которых в обычное время чаще воротила свой розовый треугольный нос.

Потом зашла Аллочка, порывавшаяся исключительно в лечебных целях принести из собственных закромов бутылку коньяка, или ликера, на худой конец. Поскольку она умела быть крайне настойчивой, мне пришлось все же собраться с силами для того, чтобы со всей категоричностью ей отказать.

Пить я не любила. И не умела, сказать по правде. Даже сравнительно небольшое количество алкоголя приводило в моем случае к весьма негативным последствиям. К тому же, я слишком любила контролировать ситуацию, чтобы так просто «напиться и забыться» и знала, что алкоголь не только не решает ни одной из существующих проблем, но еще и обычно добавляет новых.

— Как хочешь, — пожала плечами неунывающая подруга, ничуть не обиженная моим отказом. — Оставлю до лучших времен.

Того, что времена могут быть и худшими, ее оптимистичное сознание не допускало.

— Я уже в порядке, правда, — всхлипнула я, утирая следы слез с щек рукавом свитера.

Взглянув на меня, Аллочка вздохнула и покачала головой.

— Вижу я твой порядок. Совсем уже довела тебя твоя дурацкая работа. И Лазарев этот твой, будь он неладен. Когда я говорила, что тебе нужен мужик, я вообще-то не это имела ввиду.

— Он не мой, — буркнула я, а мозг услужливо предложил добавить к этой фразе «к сожалению».

— В том-то и дело. Завтра после работы идешь в кино с Андреем, он только того и ждёт. Отвлечешься хоть.

— Не хочу, — отозвалась я и, поджав собственные ноги, уткнулась лицом в колени. — Я просто дождусь, пока Лазарев уйдет из бюро. Или ситуация обострится настолько, что оттуда уйду я.

— Еще чего, — фыркнула Аллочка. — С каких пор ты стала сдаваться так просто? А про кино я не спросила, а уведомила. Поэтому возражений не принимаю.

С другой стороны, может и правда отвлекусь. Пока все мысли в голове водят хороводы вокруг Лазарева, трезво оценить ситуацию не получится.

Спросила без особого интереса:

— На что идем хоть?

— Какой-то новый фантастический боевик про космос. А разве есть разница? Вы же на свидание идете общаться, а не кино смотреть.

Я-то как раз наивно думала наоборот, и сообщила:

— В кино разговаривать нельзя.

— И не нужно, — хихикнула она. — Зато там можно романтично встречаться руками в ведерке с попкорном, горячо шептаться и использовать места для поцелуев по назначению.

Дабы не уводить разговор в новый виток нравоучений, я не стала сообщать Аллочке, что ее слова о поцелуях вызвали в моих мыслях образ мужчины, не имеющего к Андрею, которого она так настойчиво мне сватала, абсолютно никакого отношения.

Когда мы распрощались, прежде чем лечь спать, я снова проверила сообщения на Мамбе и удостоверилась, что Денис так и не написал Яне ни словечка. Зато в моем собственном профиле, на который я тоже решила зайти от нечего делать, уведомлений обнаружилась масса.

Глянула переписку с Андреем, он и правда звал в кино на очередных «Стражей галактики» в кинотеатр на соседней улице от моего офиса, а я в лице Аллочки уже успела на его предложение ответить согласием.

Но помимо него кто-то комментировал мои фото, кто-то зачем-то писал размеры собственных гениталий, кто-то среди всего этого бреда тривиально звал на свидание. Прочитав, как в одном из сообщений некий бородатый мужчина, годящийся мне в отцы, пишет о том, что одно только мое имя навевает на него мысли о грехах, которые мы вместе могли бы совершить, я передернула плечами от отвращения и раздраженно закрыла сайт. Пожалуй, то, что обычно всю эту ересь читает за меня Аллочка, не так уж и плохо. Видимо ее нервная система не такая хрупкая, как моя.

В мыслях об этом я уснула, проснувшись с серым и дождливым рассветом от звука будильника. Привычно собралась и прибыла на работу. Оставила в кабинете Лазарева предназначенный для него стакан с кофе и зарылась в ворохе документов, надеясь это сумеет как-то меня отвлечь.

И действительно, день прошел неожиданно спокойно и тихо. Денис, занятый заключением договоров с парой новых клиентов, был со мной подчеркнуто холодно-вежлив, Сушков отсутствовал на рабочем месте, а Зеленая даже попыталась завести со мной светский разговор и пожаловаться на кого-то из своих бывших. Ничего примечательного в общем.

И как только на часах высветилось заветное «18:00», ознаменовавшее конец рабочего дня, сложив документы в аккуратные стопки, я встала из-за рабочего стола и, как ни в чем ни бывало, ушла.

Спустившись в лифте, обнаружила на первом этаже ожидающего меня Андрея, который при встрече с улыбкой протянул мне пакет с пушистой розовой сахарной ватой.

Сегодня на нем были темные джинсы, свитер и черная кожаная куртка, делающая его больше похожим на байкера, чем на спортсмена.

Обменявшись приветствиями, мы вышли на улицу. Вечер выдался теплый и по-настоящему весенний. Солнце еще только собиралось садиться и бликовало на стеклах офисных высоток красивыми розово-золотыми отблесками, отражающимися в огромных лужах, оставшихся после дневного дождя.

Шагая по тротуару рядом со своим темноволосым спутником, отрывая и кладя в рот кусочки воздушной сахарной паутинки, я вдруг словно посмотрела на саму себя со стороны. И от этого в голове все вдруг стало ясно и просто. Словно ветер разогнал тучи и облака, оставив только светло-голубое небо.

— Послушай, Андрей, — начала я, понимая, что, когда Аллочка узнает о моих словах, она сожрет меня живьем. — Мне жаль тебя обижать, но, наверное, у нас с тобой ничего не получится.

Вопреки моим ожиданиям, он не обиделся.

— Я уже и так это понял, Ева, — усмехнулся он, отщипывая от моей сладкой ваты кусочек. — После стольких лет работы с детьми, я чувствую неискренность интуитивно. С тобой изначально было что-то словно не так. И я, наверное, просто ждал, пока ты назовешь причину.

— Если бы я сама ее знала, — вздохнула я и по бордюру обошла огромную лужу. — Умом я понимаю, что ты классный, с тобой весело и интересно, и какой-нибудь девушке с тобой когда-нибудь очень повезет.

— Однако ты ей становиться не хочешь? — поддел он беззлобно.

В этот момент нас чуть было не обрызгал пронесшийся мимо черный седан. Не успев рассмотреть номерной знак, я не могла с уверенностью сказать, был ли он тем, что принадлежал S или нет. Но он лишний раз напомнил о Лазареве, которого и без напоминаний не получалось выбросить из головы.

— Не могу, — отозвалась я, чувствуя, как вата тает на языке, оставляя приятный сладкий привкус. — Это было бы неправильно и нечестно по отношению к нам обоим. Мне просто кажется, что вакантное место в моем сердце уже занято тем, кому нет до этого дела.

— Сочувствую, — Андрей легко коснулся моего локтя, придерживая на очередном бордюре. — Но, честно говоря, я и сам не уверен, что готов к новым отношениям. У меня девушка погибла в ДТП год назад. Все твердят, что я должен жить, улыбаться и смотреть в будущее, а не в прошлое, двигаться дальше, и все такое. Но я не думаю, что сам всего этого хочу.

— Соболезную, — искренне попытавшись выразить поддержку, я тяжело вздохнула. — Хотя и понимаю, что от этой фразы ничуть не легче. Но когда придет время ты сам поймешь. И сам захочешь двигаться дальше.

— Наверное, ты права, — грустно усмехнулся он. — И все же с тобой мне правда комфортно. И я буду рад, если от кино ты не откажешься.

— Не откажусь, конечно. Только попкорн в таком случае с меня.

И мы отправились на сеанс, променяв «места для поцелуев» на удобные кресла вип-зала. Вместе смеялись над шутками Звездного лорда и Ракеты, умилялись Груту и ели попкорн.

Когда в темном кинозале снова зажегся свет, я подумала, что если это все-таки можно было назвать свиданием, то оно прошло весьма неплохо. Но спокойное и мирное времяпрепровождение неожиданно оборвалось телефонным звонком Лазарева.

— Ева Сергеевна, мне нужно, чтобы вы распечатали в офисе новый договор из электронной почты и привезли его мне прямо сейчас. Семен скоро за вами заедет…

— Но я не дома, — пробормотала я растерянно.

— А где вы?

— У кинотеатра Аквамарин.

— Отлично. Значит он доберется до вас еще быстрее.

После этого Денис, не прощаясь, положил трубку, а я несколько раз возмущенно моргнула от его наглости. Я ведь не соглашалась? Неужели он был так уверен, что я побегу выполнять его новое поручение, сломя голову, бросив все свои дела? Хотя, пожалуй, полученная вчера зарплата вполне могла оправдать ненормированный рабочий день.

Мы успели выйти на улицу, где уже успело стемнеть, но еще не успело похолодать. На широком крыльце кинотеатра зажглись фонари. Легкий ветерок пробирался под жакет, но он был приятным и навевал мысли о том, что до лета осталось не так уж долго. Моя растерянность не укрылась от проницательного взгляда спутника.

— Это он, да? Тот, кто успел занять вакантное место в твоем сердце?

— Надеюсь, ему это не так заметно, как тебе, — поджав губы отозвалась я.

— У тебя просто взгляд поменялся, дыхание участилось, а на щеках выступил румянец. Я же говорил, долго работая с людьми, подмечаешь такие вещи.

— К сожалению, он тоже работает с людьми почти так же долго как ты.

Мой мрачный ответ заставил Андрея рассмеяться.

— Я уверен, что он тоже заметит, что ты классная. И все у вас будет хорошо.

— Почему ты так думаешь?

— Ну он же не слепой и не дурак, раз ты его выбрала.

И я рассмеялась тоже. А до того, как у крыльца остановилась черная машина бюро, мы с Андреем успели договориться о новом походе в кино, если кому-то из нас не с кем будет посмотреть хороший фильм.

В офисе я наскоро распечатала в двух экземплярах нужный Лазареву договор, который он снова заключал не от имени S, а от имени собственного адвокатского кабинета. И пока Семен вез меня по вечернему городу, я в который раз размышляла о том, чего же все-таки пытается в итоге добиться Денис, на основании имеющихся подсказок.

Предположим, он заключал соглашения с клиентами в обход партнерского договора, для того чтобы не проводить через бухгалтерию бюро свою прибыль и не делить ее с Сушковым, хотя, теоретически должен был. Но ведь он, как второй партнер, нес солидарную ответственность по делам S? Так зачем он тогда предложил мне по ним не работать? Что он планирует делать, когда вернется его отец и как объяснять ему собственные действия?

И почему он, почти не спрашивая у меня согласия, сделал меня сотрудником собственного кабинета? Какая ему от этого выгода? Думаю, за такую зарплату на должность его помощника могла выстроиться очередь из более квалифицированных юристов, нежели я. Предпочитая объективно не обольщаться на собственный счет, я понимала, что для чего-то ему нужна. Для чего? Видимо, мой опыт плетения интриг не дотягивал до уровня Лазаревского.

Машина выехала за город и неслась по трассе в сторону территорий, занятых СНТ (прим. «садовых некоммерческих товариществ»), тянущихся до морских пляжей с разномастными лодочными гаражами. Куда это сегодня занесло Лазарева?

Свернув с главной дороги на второстепенную гравийку, седан снизил скорость и дальше покатил медленно, шурша колесами и разбрызгивая лужи. Среди небольших дачных участков с одноэтажными домиками иногда встречались и вполне капитальные двухэтажные коттеджи, а белые клубы дыма из печных труб говорили о том, что жильцы не покидали их на зиму, предпочитая местный свежий воздух городскому смогу и пробкам.

У одного из таких коттеджей, перед которым уже было припарковано несколько разномастных автомобилей, Семен тоже остановил машину и, попрощавшись со мной, объяснил, что Денис разрешил ему уезжать, предупредив, что мы останемся тут на пару часов и обратно в город доберемся на такси.

Очевидно, даже с водителем S Лазарев был более откровенен и многословен, чем со мной.

Попрощалась с Семеном, вышла из машины и осмотрелась. Узкую, мощеную камнями, тропинку, ведущую к кованой калитке, освещал всего один небольшой прожектор, и я осторожно прошла по ней, стараясь внимательно смотреть под ноги, чтобы каблуки туфель не попали в щели между камнями.

А перед калиткой обнаружились на этот раз целых два амбала в балаклавах и черной военной униформе, с той лишь разницей, что вместо автоматов у них были пистолеты, зачем-то прицепленные к ремням специальными, похожими на пружинки, веревочками. Наверное, чтобы не потерять, как детские варежки на резинке.

— Добрый вечер, — вежливо поздоровалась с ними я, подходя ближе и, наученная горьким опытом, стараясь обойтись без резких движений. — Я помощник адвоката Лазарева и мне нужно предать ему некоторые важные документы. Могу я достать удостоверение, чтобы предъявить его вам?

— Ну достаньте, — лениво усмехнулся из-под балаклавы один из стражей. — Но лучше позвоните своему адвокату, чтобы он сам вам встретил.

Послушно набрала номер Дениса. Он ответил не сразу, а когда ответил я услышала на заднем плане шум и ругань.

— Я подъехала, Денис Станиславович, сотрудники на входе говорят, что вы сами должны меня встретить.

— Встретить вас у меня не получится, но скоро вас проводят к супруге моего подзащитного. С ней подпишете договор на его защиту и дождетесь меня.

— Хорошо, — ответила, но он уже положил трубку.

Перевела взгляд на амбалов и пожала плечами.

— Он сказал, что меня проводят к супруге его подзащитного.

Мои собеседники, чем-то напоминающие «двоих из ларца» из одного старого мультика, переглянулись и усмехнулись.

— Не в том он положении, чтобы здесь командовать, так что ждите, девушка, — зычно проговорил один.

— Если так уж сильно вы ему там нужны — придет и встретит.

Вздохнула. Судя по тому, что я успела услышать от Лазарева, встречать он не собирался или по каким-то причинам не мог, а провожать меня, никто не торопился. Неужели мне придется простоять здесь ближайшие пару часов, если верить прогнозам Семена?

Начинало холодать, а с беззвездного неба посыпалась мелкая морось. Обняла себя за плечи и поежилась. От скуки полюбопытствовала:

— А что хоть случилось то?

— Тайна следствия, — сурово отрезал первый.

— Формально, пока не возбудили уголовное дело, правильно говорить «тайна дознания», — деловито поправила я.

Где-то за соседним забором резко залаяла собака, заставив нас троих вздрогнуть от неожиданности.

— А дело возбуждено, — заявил второй «молодец».

Уже что-то, а на безрыбье, как говорится, любая информация подойдет.

— Да? А каким органом?

— Погрануправлением ФСБ.

— Ого, может тогда и по какой статье скажете? Все равно почти все уже рассказали, — в конец осмелела я.

— По незаконному вылову водных биоресурсов, — сурово произнёс первый, а второй усмехнулся:

— Вот же дотошная, не хуже своего адвоката.

Очевидно, Лазарев им не особенно понравился. Я тоже подавила усмешку, вспомнив, как хорошо Денис умеет не нравиться людям, когда сам этого хочет. Но он и нравиться тоже отлично умел, судя по мне самой. Вздохнула и потерла руками плечи, понимая, что начинаю дрожать от холода.

— И чем вам мой адвокат не угодил? — поняла, что сравнение с Денисом, как и это собственническое «своего» я восприняла как комплимент, а подражание адвокату было не только не обидным, а даже каким-то правильным что ли. Если его работа меня восхищает, так почему бы не поучиться, пока есть такая возможность.

— Тем что командует много. И вообще его тут появиться не должно было.

То, что по мнению сотрудников спецслужб означало «не должно», скорее всего в действительности можно было охарактеризовать как «крайне своевременно».

Пока второй мне отвечал, у первого зашипела рация, которую он тут же поднес к скрытому балаклавой лицу.

«Гром, там девушка у калитки, проводи к жене подозрика» (прим. сокращение от «подозреваемого» нередко употребляемое сотрудниками силовых структур) — раздалось из динамика.

— Есть, — недовольно отозвался первый, а потом добавил: — Говорю же, командует много, уже даже руководству мозг чайной ложкой выел. Пойдем, помощница.

И я, радуясь, что не придется больше стоять на холоде, пошла следом за амбалом.

11. Забота

На территории располагалось несколько придомовых построек, к каждой из которых вели одинаковые мощеные камнем тропинки. Я шла по одной из них, мимо голых, еще не успевших зацвести, садовых деревьев, пока не оказалась у входа в коттедж. Кивнув на дверь, мой проводник удалился восвояси, а я вошла в натопленную прихожую, где меня встретила заплаканная хозяйка.

На первый взгляд круглолицей невысокой женщине можно было дать от сорока до пятидесяти лет. Полная фигура была обтянута велюровым спортивным костюмом, поверх которого красовался розовый фартук с рюшами. Она то и дело всхлипывала, утирая слезы не первой свежести кухонным полотенцем.

— Здравствуйте, — поприветствовала я хозяйку дома.

— Проходите, проходите, не стойте на пороге, — засуетилась она. — Может чаю? Замерзли ведь.

— Спасибо, буду рада. Я Ева — помощник Лазарева.

Не стала отказываться, поскольку никак не могла унять дрожь, а успевшая отсыреть от мороси одежда совсем не желала греть. Прошла вслед за хозяйкой на кухню.

— Он сказал, что вы приедете, — женщина закивала, наливая чай в высокую кружку с ярким рисунком и протянула ее мне. Пахло смородиной и бергамотом. — Что привезете договор, который я должна буду подписать.

Я в ответ протянула ей оба экземпляра договора и, отхлебнув чая, поинтересовалась:

— Давно Денис Станиславович здесь?

Она разнервничалась и принялась заламывать пальцы.

— Адвокат ваш через полчаса приехал, как все случилось. Мне номер его соседка дала, сказала, что он точно поможет. Муж мой уже много лет с аквалангом ныряет, когда-то даже разряд какой-то имел. Ну и ловит, бывает, что-нибудь, не без этого. А в последнее время трепанг приносил, да скупщикам продавал, жить-то на что-то надо. И вечером, только он с моря приехал, а эти с пистолетами тут как тут. Следователь мужа в бане запер, требовал какую-то явку писать (прим. явка с повинной по утверждениям некоторых правоохранителей облегчает наказание, хотя иногда наоборот является его причиной), говорил, иначе в тюрьму его увезет…

И она снова разрыдалась, освежив в памяти неприятные события. Я участливо произнесла, грея озябшие руки о горячую кружку:

— Вы, главное, успокойтесь, не плачьте, раз Денис Станиславович здесь, он со всем разберется.

И поскольку я действительно в это верила, моя фраза подействовала на собеседницу положительно. Она вытерла слезы, снова закивала, и принялась, не глядя подписывать договор. Спросила:

— Вы правда думаете, что Лазарев сможет помочь? Он хороший адвокат?

— Лучший, — серьезно произнесла я. — Если кто-то и сумеет помочь, так это Лазарев. Не волнуйтесь.

— Представить себе не можете, Ева Сергеевна, как сильно мне льстит ваше мнение, — внезапно саркастично заявил предмет обсуждения.

Денис вошел из коридора и, видимо, успел услышать конец моей фразы.

— Все в порядке, никто вашего супруга никуда не заберет.

— А где он? — оторопело уставилась на адвоката женщина.

— Закрывает баню и провожает ваших незваных гостей, — усмехнулся Лазарев. — Придется подождать, пока они проведут экспертизы и вызовут его на допрос. Скорее всего это произойдет не раньше следующей недели.

— Ох, спасибо вам, Денис Станиславович, что бы мы без вас делали!

Она запричитала, вскакивая с места, а я отметила, что бывают у адвокатов и благодарные клиенты.

— Явки бы писали, — пробормотал Лазарев недовольно, но тут же сменил тему разговора: — Договор готов?

Вскоре, закончив с разговорами, дождавшись такси и попрощавшись с хозяевами, мы с Лазаревым шагали по каменной тропинке к ожидающей нас машине. Мерзкая морось продолжала сыпаться с неба, от нее снова моментально отсырела одежда, а волосы прилипли к лицу.

— Злитесь, что не встретил? — буднично осведомился мой спутник, словно это не повлекло за собой необходимость мерзнуть и мокнуть лишние полчаса.

И я, хоть и злилась, столь же беспечно ответила:

— Нет, конечно.

Он хмыкнул, кажется, распознав мою ложь без особого труда.

— Я правда не мог отойти от подзащитного ни на минуту. Если бы его все-таки склонили к написанию явки, разговор был бы иной. Вы правда думаете то, что сказали обо мне, Ева Сергеевна?

Надо же, запомнил.

— Нет, конечно, — снова ехидно отозвалась я, оборачиваясь, чтобы он точно меня услышал. — Но не могла же я заявить вашей клиентке, что вы язвительный и авторитарный манипулятор, да еще и собираетесь… ай!

Ёшкин кодекс! Вот лучше бы я под ноги смотрела, честное слово. Все-таки поскользнулась на мокрых камнях тропинки, каблук попал в щель между ними, а я, всплеснув руками в неуклюжей попытке удержать равновесие, полетела вниз и точно разбила бы о камни голову, если бы не вовремя подхвативший меня Лазарев, очень кстати шедший позади.

Чтобы поймать меня у самой земли ему пришлось встать на одно колено, испачкав брюки своего делового костюма, а от резкого движения плечом, треснул и распоролся шов на рукаве его пиджака. Но я была не в том состоянии, чтобы трезво оценить проявленный Лазаревым героизм.

Волна адреналина после неудавшегося падения быстро схлынула и в глазах потемнело от резкой боли в районе щиколотки, от которой я тут же зажмурилась и зашипела.

— Ева, вы в порядке? — обеспокоено спросил Денис, вглядевшись в мое лицо, но я вместо ответа смогла лишь рвано всхлипнуть и неопределенно помотать головой из стороны в сторону. — Идти сможете?

Глаза щипало от слез, поскольку больно было неимоверно, и как бы мне ни хотелось храбриться в присутствии Лазарева, встать на травмированную ногу я точно бы не смогла. Поэтому лишь снова отрицательно качнула головой и все-таки осмелилась открыть глаза и посмотреть на моего случайного спасителя.

Поджав губы и недовольно сдвинув брови, Денис со мной на руках дошагал до такси и помог мне расположиться на заднем сиденье. Сам он занял место рядом. А когда машина тронулась с места, наклонился и, не спрашивая разрешения, осторожно закинул мои ноги к себе на колени, отчего мне пришлось повернуться к нему в анфас.

Сняв туфли с обеих моих ступней, Лазарев поставил их на пол, а сам осторожно ощупал затянутую в тонкий капрон поврежденную щиколотку.

— Здесь болит? — легко надавил он на какую-то точку на ней, отчего в этом месте вспыхнула резкая боль, а из груди вырвался болезненный стон. — А здесь?

— Здесь — нет, — сдавленно отозвалась я. — Не надо так делать больше, а то ко всем недавно перечисленным эпитетам я добавлю еще и склонность к садизму.

— Добавляйте, — разрешил он любезно. — Хотя логичнее было бы добавить «спасибо, Денис». У вас скорее всего просто сильное растяжение, но лучше перестраховаться. Маршрут изменился, мы едем в травмпункт, — обратился он к водителю.

А я, наконец, вспомнив о вежливости, все же добавила:

— Спасибо, Денис Станиславович.

— Пожалуй, пора избавляться от отчеств и переходить на «ты», хотя бы наедине, вам не кажется?

Вопрос был закономерен и логичен, но я почему-то оказалась к нему не готова. И, прежде чем успела обдумать ответ, произнесла:

— В отношениях начальник-подчиненный общение на «ты» — признак непрофессионализма.

— То есть, когда вы не так давно обозвали меня язвительным и авторитарным манипулятором — это было сугубо профессиональной критикой?

На самом деле эти слова вырвались потому, что я устала, замерзла, намокла и проголодалась, а еще, потому что злилась на него за вчерашний разговор и за постоянное ощущение недосказанности, витающее между нами.

Все эти вопросы были почти осязаемы и я, на свой страх и риск предпочла вернуться к самому безобидному из них:

— Разве использование моего чувства вины, растерянности и страха перед увольнением для того, чтобы вынудить меня стать вашим помощником, было не манипуляцией?

Интуитивно чувствовала, что именно сейчас, в конце насыщенного событиями дня, когда такси, шурша колесами мчалось по трассе, а мои ноги все еще покоились на коленях Лазарева, момент для выяснения отношений был явно лучше, чем вчера.

И именно в эти минуты наши отношения были как никогда далеки от плоскости «начальник-подчиненный». Хотя, попытайся я подобрать определение тому, кем мы являлись друг для друга в полумраке салона, когда лишь огни от фар встречных машин бросали на наши лица неровные пятна света — наверняка не справилась бы с этой задачей.

— А разве вам плохо со мной работается? — усмехнулся он, глядя в окно.

Если сослаться на то, что до его появления в S мне работалось гораздо спокойнее, чем раньше, или на вторую, ненароком полученную на работе травму, и вообще, что приносить ему кофе я первоначально считала крайне унизительной обязанностью, то я ответила бы, что хуже некуда. Но то ли я вспомнила о высокой зарплате, то ли о его захватывающих выступлениях в суде, то ли потому, что его рука рассеянно скользнула по моей ноге от щиколотки до голени, вызвав ураган приятных щекочущих мурашек, заставивших забыть о боли, я еле справившись с собственным голосом, неожиданно хрипло ответила:

— Не плохо.

— И если бы я изначально, не использовав с выгодой для себя столь удачное стечение обстоятельств, просто предложил бы вам стать моим помощником, вы бы не отказались?

— Отказалась бы, — честно призналась я.

Потому что тогда вместе со всеми за глаза называла его Деспотом, и быть его личным помощником не пожелала бы и злейшему врагу.

— Вот видите, значит это была не манипуляция, а чистый бескорыстный альтруизм, — с улыбкой пожал плечами Денис.

Он был расслаблен и спокоен, словно события сегодняшнего дня вымотали и его тоже, и я решилась спросить прямо.

— Но почему вы хотели, чтобы вашим помощником стала именно я?

Лазарев вздохнул, так, словно этот вопрос не давал покоя и ему тоже. Или потому, что ответ на него был зарыт глубже чем очевидные, лежащие на поверхности, причины, названные им в тот день, когда он предложил мне занять эту должность.

Машина въехала в город и продолжала свой путь по ярко-освещенным фонарями и вывесками улицам. Время приближалось к полуночи, но спать мне не хотелось. Зато хотелось, чтобы эта поездка продолжалась дольше, а я могла и дальше разглядывать Лазарева, чувствовать тепло его тяжелой ладони, лежащей на моей щиколотке, и вдыхать аромат его парфюма, казавшийся еще ярче на сырой одежде.

— Исполнил просьбу отца, — наконец ответил Денис, а голос его снова стал серьезным, давая понять, что несмотря на то, что он только что солгал или утаил часть правды, новые вопросы на эту тему бессмысленны.

В травмпункте, благодаря позднему времени, было безлюдно. Дежурный врач деловито осмотрел мою ногу, сделал необходимые снимки и, исключив перелом, посоветовал завтра не давать на поврежденную конечность лишней нагрузки. Я, все это время с комфортом перемещавшаяся от такси до травмпункта, от кабинета до кабинета и обратно в такси исключительно на руках Лазарева, чувствовала себя вовсе не так плохо, как могла бы с учетом обстоятельств и просто наслаждалась возможностью обнимать его при этом за шею, касаться мягких волос на затылке и просто быть к нему настолько непривычно близко.

На терпеливо поджидавшем на парковке такси мы вскоре подъехали к крыльцу моего дома, где Денис снова на руках поднял меня на нужный этаж, почти заставив пожалеть о том, что нога у меня не сломана. Воображение услужливо нарисовало мне картинки, в которых он вынужден был бы ежедневно носить меня туда-сюда, упакованную в огромный гипс, и я усмехнулась, по достоинству оценив всю абсурдность подобных мыслей. Чтобы достать из сумки ключи от квартиры, мне пришлось прижаться к своему спасителю еще ближе.

— От вас пахнет сахарной ватой, — пробормотал Денис, бережно опуская меня на пол, чтобы я могла открыть дверь одной рукой, держась второй за его плечо.

— Вообще-то вы сегодня вытащили меня на работу с очередного свидания, где я эту самую сладкую вату ела.

— Мне жаль, — но особой жалости в голосе не было.

Хотя, и я не могла с уверенностью сказать, что была недовольна этим фактом.

Дверь тихо скрипнула, открывшись и впуская нас в непроглядную тьму квартиры и, не успела я дотянуться до выключателя, как из темноты раздалось продолжительное душераздирающее «мяяяяяяяу».

Я-то слышала этот вопль ежедневно, а вот человека, не привыкшего к подобным выражениям кошачьей правосубъектности такое легко могло довести до сердечного приступа.

— Это Контра, — объяснила я, включая свет и осторожно скидывая туфли, продолжая при этом виснуть на Лазареве, как на единственной опоре.

Кошка обнаружилась прямо у наших ног и, не сумев в отместку за пропущенное кормление дотянуться до моих колготок, цапнула когтем Дениса за и без того многострадальные брюки.

Искренне пожалела испорченный костюм Лазарева. Брюки, пожалуй, еще можно было отстирать, а когти Контры не оставили видимых повреждений, но красивый пиджак с разошедшимся швом на рукаве вряд ли поддержал восстановлению. К счастью, хозяин костюма не стал придавать значения таким мелочам или просто не подал виду.

— Контра? Это сокращение от чего? — поинтересовался Денис, с любопытством осматривая мое жилище.

Небольшая квартира-студия, переделанная предыдущими хозяевами из обычной однушки была скромной, но чистой, с простым, но свежим ремонтом в желто-голубых тонах. Узкий коридор справа имел дверь, ведущую в санузел, а сам переходил в комнату, где кухонную зону отделяла от спальной длинная барная стойка. Впрочем «спальная зона» — лишь благозвучное название большого дивана с расположенным рядом с ним невысоким журнальным столиком.

— От «Контрибуции», — расшифровала я. — Когда я ее нашла и приютила она только и делала, что дралась и требовала есть. И, хотя кошка и сейчас иногда так делает, чаще она все-таки спит, так что логичнее было бы переименовать ее в «Прокрастинацию».

Лазарев лишь поднял брови, пытаясь уложить в голове мою логику, но, кажется, в итоге счел это делом бессмысленным и бесперспективным.

В этот момент входная дверь, которую я не успела закрыть, распахнулась, явив на пороге квартиры Аллочку:

— Ну наконец-то ты вернулась, неужели свидание… ой, — она осеклась, заметив Лазарева.

Ёшкин кодекс! Он же сейчас узнает в ней Яну и раскроет мой обман! Внутри полицейскими сиренами взвыла паника. Но мой гость рассматривал Аллочку спокойно, не выдавая каких-то не предусмотренных ситуацией эмоций. Один вежливый интерес.

— Денис Станиславович, это моя подруга — Алла. Алла, это Денис Станиславович — мой руководитель, — сочла я правильным их представить за неимением других вариантов.

— Наслышана, — сдавленно произнесла Аллочка, до которой, видимо докатилась волна моя тревоги.

Интересно, что она скажет, если он все-таки узнает ее? Пока я без труда видела, что подруга так же растеряна, как и я. Из нас троих сохранял видимое спокойствие лишь Лазарев, сдержанно произнесший:

— Рад знакомству.

— Я неудачно поскользнулась и потянула мышцу а ноге, а Денис Станиславович помог мне добраться до травмпункта и домой, — объяснила я ошарашенной Аллочке происходящее, потому что, зная ее, предпочтительнее было рассказать, чем позволить ее неуемной фантазии додумать причины самостоятельно.

— Хорошо, что о вас есть кому позаботиться, Ева Сергеевна, — вежливо проговорил адвокат и, разувшись помог мне добраться до дивана.

— Ох, у меня же духовка включена! — вдруг опомнилась подруга и, не прощаясь, исчезла в дверном проеме.

Неужто она не могла придумать эту прекрасную отговорку раньше, до того, как позволила Лазареву рассмотреть себя от и до и мысленно сопоставить с фото Яны, с которой он переписывался на Мамбе?

— Завтра можете отлежаться, и в бюро не ходить, — он бережно опустил меня на мягкие диванные подушки и мне пришлось скрыть сожаление от того, что пришлось нехотя убрать руки с его теплых широких плеч. Все же, виснуть на нем на протяжении последних часов, оказалось неожиданно приятно. И, скорее для приличия, я все же спросила:

— А как же работа?

— Я как-нибудь разберусь, — усмехнулся он, намереваясь уйти.

Даже уставший, с испачканном костюме с полуоторванным рукавом, Лазарев умудрялся выглядеть настолько уверенно, что не соответствовал окружающей обстановке как алмаз курятнику. Само его присутствие в моем маленьком мирке казалось противоестественным и вызывало внутри щемящую тоску.

— Ладно, — неожиданно пробормотала я, глядя ему вслед, заставив неожиданно непонимающе обернуться.

— Что ладно?

И действительно, это слово могло означать как обиду на его саркастичное великодушие, так и смирение с тем, что одно только присутствие Лазарева рядом сводит меня с ума. Оба варианта были одинаково возможны.

Но вместо любого из них я выдала:

— Ладно, давайте перейдем на «ты». В конце концов не каждый адвокат станет таскать своего помощника на руках.

— Особенно после того, как его обозвали язвительным и авторитарным манипулятором, — добавил Лазарев, обуваясь. — Доброй ночи, Ева.

— Доброй ночи, Денис.

И он вышел, прикрыв за собой дверь, в которую через пару минут проскользнула Аллочка, держащая в руках корзинку с ароматными круассанами.

— Я думала ты просто соврала, а на самом деле во втором часу ночи пекла круассаны? Кто так делает вообще?

— А что я сделаю с тем, что известный повар ведет свои онлайн-курсы по московскому времени? — искренне возмутилась она, ставя круассаны на журнальный столик рядом со мной.

И пока она по-хозяйски наливала нам чай, я рассказала ей о сегодняшнемсвидании и об обстоятельствах, повлекших за собой растяжение и неожиданный визит Лазарева ко мне домой.

— Мне кажется, он все-таки все понял, — покачала головой Аллочка, усаживаясь с чаем рядом со мной.

— Тогда почему ничего не сказал? И вообще никак не выдал факта узнавания?

Я устроилась поудобнее, подложив подушки под спину и под пострадавшую ногу.

— Он же адвокат, — предположила она, — Говорят, они неплохие актеры.

С этим тяжело было не согласиться. Я не раз была свидетелем тому, как Лазарев умело маскировал собственные эмоции.

— Или, таких, как Яна у него вагон и маленькая тележка, — проговорила хмуро, вспомнив про офисные сплетни.

Аллочка на это ничего не ответила, и какое-то время мы молча хрустели круассанами, засыпая крошками журнальный столик.

— В любом случае, он тебе не подходит, — вынесла подруга вердикт собственным раздумьям, когда выпечка была съедена, а чай допит.

— Почему это?

— Не знаю. Он старше, опытней, умней. Он слишком шикарный для мужика, рядом с таким никогда не будешь спокойна уверена в себе. И вообще, от него веет опасностью.

Насколько же по-разному мы обе воспринимали одного и того же человека.

Потому что в отличие от нее, так спокойно и уверенно, как рядом с Лазаревым, я не чувствовала себя больше ни с кем.

12. Беспокойство

Весь следующий день прошел спокойно. Нога, хоть и болела, но уже не так сильно, чтобы это мешало передвигаться в пределах собственной квартиры.

Поэтому я, не спеша дочитала недавно начатую книгу и от имени Яны обсудила с Денисом сюжет просмотренных вчера Стражей галактики. Теоретически, логическим завершением этой беседы могло стать приглашение в кино, добавив мне проблем, но его, к моему счастью, не последовало. Лазарев лишь поделился собственными впечатлениями от просмотра этой и предыдущей частей того же фильма.

И мне показалось, что вместе с отношениями Дениса и Яны выровнялись и его отношения со мной, став серьезнее и спокойней. Почему-то после вчерашнего я не испытывала больше необходимости поддевать Лазарева, что-то доказывать ему и самой себе. Возможно, если я сама перестану вести себя по-ребячески, он вслед за мной перестанет язвить? И, кто знает, может переход на «ты» станет поводом раскрыть его планы относительно S и меня самой.

Но моим ожиданиям не суждено было оправдаться, потому что на следующий день, когда я приехала в бюро, Лазарев на работе не появился. Он предусмотрительно оставил на моем столе список задач, требующих выполнения, но сам не позвонил, не написал и вообще никак не давал о себе знать. Принесенный мной с утра кофе сиротливо остывал на пустом столе, оказавшись невостребованным.

И, выполняя рутинные поручения, я грустила и гадала о причинах отсутствия Дениса на рабочем месте, успев мысленно пошутить про то, что это из-за пришедшего в негодность вчерашнего костюма, Лазарев вынужден сидеть дома, как в анекдоте про учителя и штаны.

Он не появился до самого вечера, и я поймала себя на мысли о том, насколько скучно и тоскливо в S, когда там нет ни одного из Лазаревых. Сушков бессмысленно бродил из кабинета в кабинет, намереваясь поймать кого-то за праздным бездельем, сотрудники, еле переставляя ноги, сонно сновали туда-сюда с документами, словно зомби. Монотонно шумела оргтехника. Но все казалось каким-то бесцветным и пресным.

В период работы в бюро Станислава Викторовича, он часто шутил и добродушно смеялся с сотрудниками. Из его кабинета доносился джаз, а клиенты улыбались и угощали нас с Зеленой конфетами «пока начальник не видит», хотя он, конечно, видел и не имел ничего против.

Когда Денис занял место отца, все изменилось, и эта перемена не была отрицательной. С его появлением время словно потекло быстрее, добавилась динамика, работы стало больше, но она стала интереснее и будто бы значимей. Даже его вечная язвительность сейчас воспринималась как стимул.

А без обоих Лазаревых из бюро словно вынули душу. Все вокруг стало невыразительным и безликим, а время тянулось будто резиновое. Даже Зеленая не травила привычно сплетни, а бездумно пялилась в монитор, вызывая ассоциации с жабой, выжидающей мух на болотной кочке.

С трудом дождавшись окончания рабочего дня, я оделась и входила в лифт, намереваясь поскорее добраться домой, чтобы от имени Яны выведать у Дениса причины его сегодняшнего отсутствия.

Но в этот момент он неожиданно позвонил мне сам.

— Ева, ты не могла бы приехать? Мне не помешала бы твоя помощь, — проговорил он, а от столь непривычной для него постановки вопроса я на мгновение потеряла дар речи, как и от волнующего напоминания о том, что мы все же перешли на «ты».

Лазарев не уведомлял, где именно он ждёт меня в ближайшее время, чтобы я бросала все свои дела и мчалась к нему, не тратя его драгоценное время. Он впервые спрашивал. И не просто спрашивал, а ждал моего ответа.

— Денис… — растерянно проговорила я в трубку. — Конечно, я приеду. Где ты?

Он назвал улицу и номер дома, которые ни о чем мне не говорили, и я пообещала быть по этому адресу в течение часа.

Вызвала такси, недоумевая, почему сегодняшний вызов, помимо наличия в нем неожиданной просьбы, отличался остальных. Почему-то в этот раз Лазарев не попросил Семена привезти меня к нему, как обычно. И не заехал сам. Мне вдруг стало тревожно за него. Ёшкин кодекс, что могло вызвать в обычно самоуверенном и язвительном адвокате подобные перемены?

В час пик машины тащились по дороге, словно улитки и пару раз я подумывала выйти из такси и пойти пешком. Лишь тот факт, что я понятия не имела куда именно идти, вовремя меня остановил и заставил терпеливо сидеть и ждать окончания поездки. А, дождавшись, поняла, что пунктом назначения является обычный жилой дом в одном из элитный районов города, окруженный небольшим, замершим на зиму, парком, с живописным озером неподалеку.

И только поискав глазами полицейские машины, иной спец транспорт или на худой конец амбалов с автоматами и не обнаружив ничего из вышеперечисленного, я поняла, что адрес, продиктованный Денисом, был адресом его места жительства.

От этого внутри стало еще неспокойнее. Теперь что, он ногу сломал? Руку? Шею? Что еще могло заставить его решиться на организацию «ответного визита» с моей стороны?

Домофона в подъезде не оказалось, зато на первом этаже обнаружился аккуратный закуток консьержки. Я сообщила немолодой женщине в униформе о цели своего визита и поднялась на третий этаж, разглядывая непривычные для подъезда панорамные окна, красивую и чистую плитку на стенах и лестницах. Оказалось, что на каждом этаже располагалось всего по две квартиры, а абсолютно идентичные входные двери отличались только золотистыми цифрами номеров.

Дойдя до нужной, я остановилась и, сверившись с адресом, который до этого записала в заметках смартфона, нажала на кнопку дверного звонка и неосознанно затаила дыхание.

Увидеть Лазарева босым, в обычной белой футболке и рваных джинсах вместо привычного делового костюма, было, пожалуй, неожиданнее всего.

— Ева, — взъерошив рукой светлые волосы констатировал он вместо приветствия. — Входи.

Осторожно разглядывала его, не понимая, что же с ним всё-таки не в порядке.

— Привет.

Вошла в просторную светло-серую прихожую и, поняв, что придется пройти за ним дальше, сняла туфли, оставив их у входной двери

— Чай или кофе? Или проголодалась после работы?

— Чаю, если можно, — осторожно отозвалась я, с любопытством оглядывая гостиную. Минималистичный лофтовый дизайн напоминал обстановку его адвокатского кабинета. Темные тона, легкие металлические светильники, панели из дерева на стенах, огромные окна до самого потолка и тяжелые портьеры в тон обивке мебели. Пока Лазарев исчез на кухне, я ожидании его и чая, устроилась в обитом мягким бархатом кресле у стеклянного журнального столика на тонких ножках.

Поведение Дениса, как и его странная просьба, яснее ясного говорили о том, что что-то случилось. Но понять, что именно никак не получалось. Оставалось надеяться на то, что он все расскажет, раз уж сам попросил приехать.

Вскоре Лазарев вернулся и поставил на стеклянную поверхность столика две белые кружки. Судя по запаху во второй был налит обычный крепкий кофе для него самого.

— Я ухожу в отпуск, — выговорил он, садясь в кресло напротив меня, и эта фраза была не тем, что я ожидала от него услышать.

В отпуске не было ничего плохого, и учитывая плотный и ненормированный график работы, отдых Лазареву бы точно не помешал. Меня настораживала его заторможенность и отстраненность.

— Когда? Надолго?

— С сегодняшнего дня, на десять суток. Заявление в бюро я уже направил, но мне нужно сверить с тобой график судебных заседаний и следственных действий, чтобы подготовить и направить ходатайства об отложении.

В этом тоже не было ничего сверхъестественного. Срок не столь большой, и все же:

— А почему так неожиданно? Ты не заболел?

Он усмехнулся одними губами, а глаза цвета грозового неба остались серьезными.

— Все в порядке. Мне просто нужно немного отдохнуть.

Я растерянно отхлебнула чаю. Он лгал. Или не говорил всего.

— Хочешь уехать куда-то?

— Нет, буду в городе. И первое время на связи. Ты сможешь звонить, если понадоблюсь.

Постучала пальцами по столу, задумавшись.

— Хорошо. Я ведь буду работать, я правильно поняла?

— Правильно.

Он тоже поднес к губам кружку с кофе, сделал несколько глотков. Тонкая ткань футболки высветила темные линии какой-то татуировки на груди Лазарева. Мне пришлось подавить любопытство, и не пытаться угадать, что там.

Послушно достала ежедневник и ноутбук. Лазарев вытащил из рабочего портфеля черный планер. И мы сверили друг с другом записи. Денис дал по ходатайствам какие-то рекомендации. Рассказал, как удобнее и быстрее направить их в разные инстанции, чтобы все вовремя успели их получить. И за все это время ни разу не улыбнулся, не съязвил, не коснулся ни одной отстраненной темы, кроме рабочих.

Когда я захлопнула ноутбук, за окном стемнело и на чернильно-синем небе засияли первые звезды.

— Когда я все подготовлю, мне завтра завезти документы к тебе на подпись? — спросила я, обуваясь в прихожей в ожидании такси.

— Нет, завтра не стоит. Лучше возьми клише. Я скорее всего буду занят.

Видимо, своей показной холодностью он давал понять, что большего все равно не расскажет. Что же, приеду домой, попробую узнать о его планах на отпуск через профиль вымышленной Яны. Вдруг с ней Денис будет более откровенен. Пробормотала:

— Хорошо. Я пойду тогда? Такси скоро приедет.

— Дождись здесь, не мерзни на улице.

Он остановился в прихожей напротив меня, лениво облокотившись плечом о стену.

— Я могу и внизу подождать, твоя консьержка сегодня разговорчивей тебя, — пошутила я, и Денис улыбнулся, кажется на этот раз даже почти искренне.

— Не надо. Побудь здесь. И извини за то, что я сегодня не образец гостеприимства. Обещаю исправиться в следующий раз.

Неожиданно раздался звонок его смартфона. Денис достал его из кармана джинсов. Ответил односложно:

— Да.

Из трубки раздался женский голос, но слов было не разобрать.

— Скоро буду.

Я старалась не думать о том, что за женщина ему звонила, что с ней он вел себя еще холоднее, чем со мной. И вообще само существование этой таинственной женщины всколыхнуло в моей груди волну ревнивого недовольства. Почему-то мысленно я уже привыкла считать Лазарева, если не «своим», то как минимум свободным. И от осознания этого нахмурилась.

— Если такси еще не приехало, отмени, — обратился Денис ко мне. — Я завезу тебя по пути.

Я глянула на экран собственного смартфона, где приложение отображало маршрут вызванной мной машины.

— Не надо, водитель подъедет через семь минут.

Но он настоял:

— Отмени. Я выеду раньше, — говоря это, он надел прямо на босые ноги кипенно-белые кроссовки, схватил с полки звякнувшие друг о друга ключи и кожаное портмоне. — Поехали.

Лазарев вышел из квартиры первым, словно это именно я задерживала его дома, и я привычно пошла за ним следом, еле поспевая по ступенькам за широкими уверенными шагами и пытаясь на ходу отменить такси.

— У тебя точно все в порядке? — проявила настойчивость я, оказавшись вскоре на переднем сиденье черного Лэнд Крузера. — Ты замороженный какой-то. Словно мыслями в другом месте.

Лавируя на подземной парковке, Денис будто бы задумался над точностью данного мной определения и взгляд его помрачнел. Видимо, он был со мной согласен, но без удовольствия.

— Наверное так и есть.

— Я могу чем-то помочь? Ты меня пугаешь. Хоть бы съязвил что-нибудь, чтобы перестало казаться, что тебя инопланетяне подменили.

— Можешь, конечно. Завтра распечатаешь ходатайства, поставишь клише и направишь адресатам.

Фыркнула. Ну хоть что-то похожее на его обычные заявления.

— Денис! Знаешь же, что я не о том.

— Знаю, Ева. И мне очень приятна твоя забота.

— Это не забота!

Лазарев снова усмехнулся, немного разряжая обстановку:

— Твоя «не забота» тоже ничего.

И я замолчала, размышляя над его словами. Каким-то непостижимым образом он действительно против моей воли становился тем самым человеком, ради которого я всегда с легкостью меняла свои планы и о котором хотела заботиться.

Но ведь один взгляд на Лазарева сегодня усилил мою неясную тревогу до космических масштабов. Ёшкин кодекс! Ну не выглядит таким разбитым человек, который собирается отдыхать. Так, скорее выглядит человек, который готовится к чем-то плохому, тяжелому или неприятному.

Может он просто очень не любит отпуск? Но зачем тогда так неожиданно на него решился?

Вечером дороги были полупустыми и до моего дома мы добрались быстро.

— Хорошо тебе… отдохнуть, — пробормотала я на прощание, получив в ответ короткое:

— Спасибо.

И он уехал, а придя домой, я на всякий случай написала Лазареву от имени Яны тактичное «Как прошел день?» в надежде на то, что его сообщение поможет хоть как-то прояснить ситуацию, но в ответ около полуночи пришло уклончивое «Всё в порядке», не дающее никаких подсказок.

Надеясь, что хотя бы во сне беспокойство за Лазарева оставит меня, я улеглась спать. И действительно, словно кто-то свыше внял моей молчаливой просьбе, я видела во сне те дни, когда Денис в S еще не появился.

Мне снился прошлый новогодний корпоратив, когда год назад мы с Зеленой и Павловой, смеясь раскрывали подарки от одетого в костюм Деда Мороза Станислава Викторовича. В тот вечер мы пели песню «Белые розы» Шатунова, хотя она и не имела к новому году абсолютно никакого отношения.

Но с наступлением утра тревога, смятение и нервозность снова заняли свои привычные места в моей голове.

И, вспомнив о сегодняшнем сне, я подумала, а не спросить ли мне совета у Станислава Викторовича? Из разговора с ним мне показалось, что он искренне заботится о сыне и переживает за его благополучие как никто другой.

Я могла бы не рассказывать всего, но осторожно узнать о его планах было бы не лишним. Это помогло бы понять, в чьих интересах на самом деле действует Денис. Догадаться о его конечной цели. Спросить, что такого Станислав Викторович сказал сыну, что он решил сделать своим личным помощником именно меня?

С каждым таким доводом идея подобного звонка казалась мне все более правильной, несмотря на запрет Дениса. В конце концов, что плохого если я просто задам пару вопросов для собственного успокоения? Но звонить с утра было слишком рано, и я решила сделать это позже, из офиса.

А вспомнив о том, что Денис сегодня на работе не появится, я поймала и себя на нежелании туда идти, поняв, что без него мне там будет скучно и неинтересно. Однако, поскольку зарплату я получала вовсе не за веселое и интересное времяпрепровождение, всё-таки нехотя собралась, дотряслась в метро до нужной остановки и вошла в собственный кабинет.

Набрала номер Станислава Викторовича, но в ответ раздались лишь протяжные гудки, и голос робота-автоответчика сообщил о том, что абонент не может ответить в данный момент, предложив перезвонить позднее. То-то я без него бы не догадалась.

Новый рабочий день как две капли воды походил на прежний. Скука смертная. Видимо, так будет все десять дней, пока Денис будет отсутствовать. Подумалось о том, что будь Лазарев здесь, я бы даже кофе ему с удовольствием принесла, не посчитав это занятие неподобающим особе с высшим образованием. Но разве эти мысли что-то изменят?

Сушков ястребом кружил вокруг меня, пока я одно за одним печатала необходимые ходатайства, звонила следователям и помощникам судей, договариваясь об отложении запланированных мероприятий, вписывала новые даты в ежедневник.

Не все ожидаемо были довольны новостью об отпуске Лазарева, точнее сказать, все были недовольны. Я выслушала десятки возмущенных возгласов о сроках и планировании, о том, что некоторых его подзащитных придется дополнительно этапировать (прим. перевозить этапом из города в город) и снова терять драгоценное время следствия, о том, что Денис мог бы «хотя бы подъехать ознакомиться с экспертизой» или «быстренько допроситься» или «просто подписать один протокольчик».

Но, будучи вчера предупрежденной Лазаревым о подобных уловках, я молча выслушивала чужие причитания и отвечала, что абсолютно ничего из вышеперечисленного мой руководитель к огромному его сожалению, «не мог бы».

Я отложила телефон к обеду, и задумалась над тем, стоит ли сходить в кафе и перекусить или просто обойтись чашкой горячего чая, когда в мой кабинет неожиданно заявилась Зеленая.

Надо сказать, что с момента моего внепланового переезда сюда, она зашла ко мне в первый раз, поэтому визит меня удивил.

— Ясень, ты новости читала? — проговорила она, и было в её голосе что-то, что заставило меня поднять голову и уставиться на нее.

Кристина выглядела какой-то странной, поникшей, ссутулившейся и прижимала к груди смартфон, развернув его экраном к себе.

— Утром читала, пока в метро ехала, — честно ответила я, потому что после прибытия на работу мне было не до того. — А что?

— Лазарев умер.

Сердце пропустило удар и все слова, которые можно было сказать в ответ, неожиданно исчезли из головы. Да что там сказать, вдохнуть не получалось. Словно на грудь упала тяжеленная наковальня, не дающая воздуху проникнуть в легкие.

13. Понимание

Я молчала, пока Зеленая каким-то не своим голосом монотонно зачитывала с экрана смартфона:

— Сегодня ночью в клинике имени Александрова скончался известный адвокат, меценат и почетный житель города Станислав Викторович Лазарев. Стало известно, что последние несколько лет он боролся с затяжной тяжелой болезнью. Прощание состоится завтра по адресу…

Я не слушала. Голос Кристи доносился до меня словно издалека, превращаясь в какое-то невнятное бульканье. В сознании одновременно завертелись сотни мыслей, но остановиться на какой-то конкретной не получалось.

Потом голова вдруг стала непривычно легкой и пустой, а по щекам сами собой полились горячие слезы. Разве так бывает? Мы ведь разговаривали на днях и ничего не предвещало беды? Или предвещало, а я, увлеченная собственными переживаниями, этого не заметила? Не придала значения каким-то звоночкам, свидетельствующим о том, что вскоре случится непоправимое?

Смерть Станислава Викторовича ощущалась огромной потерей, я и подумать не могла о том, что он был настолько важной частью моей жизни. И я поняла это лишь тогда, когда его в ней не стало.

— Ты чего, Ясень? — удивилась Зеленая. — Грустно, конечно, но всё ведь к этому шло.

— С чего ты взяла? — всхлипнула я, вытирая непрошеные слезы бумажным платком.

Она посмотрела так, словно я сморозила глупость, а я впервые пожалела о собственной незаинтересованности в офисных сплетнях.

— Да одно изменение партнерского договора чего стоит. А явление в бюро твоего Деспота, где он вел себя так, словно все здесь ему принадлежит? Да даже его неожиданный уход в отпуск косвенно на это указывал, — проговорила она. — Знаешь, глядя на твою неосведомленность, я начинаю сомневаться в словах Павловой о том, что ты с ним спишь.

От нелепости этой фразы даже грусть словно отступила на мгновение.

— Глядя на твою осведомленность о том, с кем я сплю, а с кем нет, я начинаю сомневаться в том, что ты работаешь в S, а не в передаче, где люди в касках, публично ругаясь, делают вид, что строят любовь.

Я шумно высморкалась. Встала и налила в стакан воды из кулера. Стекло стукнуло о зубы, когда я осушила стакан в несколько глотков и дрожащими руками поставила его на стол.

— А что, разве нет? — искренне удивилась Кристи. — Весь офис об этом говорит. Вы же все время вместе, как будто вас друг к другу пришили.

— Вам с Павловой не помешало бы засунуть ваши языки в… куда-нибудь, где они перестанут нести всякую чушь, — буркнула я и шумно высморкалась. — Иначе кислотой, которая с них капает, вы скоро прожжете дыры в паркете, и Сушков вычтет вам его стоимость из зарплаты.

Не знала, что меня обидело больше: то, что они вообще обсуждают мою личную жизнь, которая их не касается, или то, что сказанное ими дальше от истины, чем мне и самой бы того хотелось.

— Да чего ты возмущаешься? — ничуть не обиделась девушка. — Никто ж особо не осуждает. От такого как он никто бы не отказался. Предложи он мне, я тоже побежала бы делать новую стрижку и покупать кружевное белье…

Вот, значит, как это выглядит в их глазах. Но вместо ожидаемой злости внутри царила беспросветная меланхолия.

— Кристи, — дала я ей последний шанс прекратить обсуждение темы, которая вызывала внутри меня слишком противоречивые эмоции. — Если ты продолжишь, мы поругаемся, а обстановка к этому не располагает, тебе не кажется?

Зеленая вздохнула, соглашаясь, и присела на краешек моего стола. Что им всем тут медом намазано? Хотя, когда на этом же месте сидел Денис, меня это так не раздражало.

— Ему бы это не понравилось, — тихо произнесла она, бессмысленно глядя на дверь пустого кабинета начальника. И ей можно было не уточнять, какого из Лазаревых она имела ввиду.

— Он был классным, мирил нас всегда. Говорил «девчонки, живите дружно».

Знакомая интонация, с которой она это произнесла сделала образ Станислава Викторовича будто бы осязаемым и я, сев рядом с ней, призналась:

— Он звонил мне пару дней назад.

— Не удивительно, — пожала плечами Кристина. — Ты всегда была его любимицей. Он подсовывал тебе дела поинтереснее, клиентов повежливей и отпускал домой при первом чихе. Я даже ревновала немного.

Не стала говорить ей, что причина крылась скорее всего в том, что я, в отличие от нее, не тратила большую часть дня на распитие чаев, курение и бессмысленную болтовню. Спросила вместо этого:

— Когда, ты говоришь, прощание? Завтра? А почему так быстро?

Я раньше не сталкивалась с подобными ситуациями, умудрившись дожить до первого седого волоса на голове, обнаруженного в собственный день рождения прошлым летом, в счастливом неведении, и понятия не имела, как вообще происходит процедура прощания и похорон. Кристи снова бездумно уставилась на пустующий кабинет начальника и произнесла:

— Деспот наверняка договорился, чтобы тело быстрее выдали. Он же в комитете работал, а они привыкли в морг ходить, как к себе домой.

Звучало жутковато, но было похоже на правду. Мы еще немного поговорили с Зеленой, повспоминали с грустью о временах, когда Станислав Викторович был нашим руководителем. Как он по-отечески учил нас всему, когда мы только устроились в бюро после окончания института, как не ругал за глупые промахи и ошибки. Посетовали на несправедливость того, что о том, что какой-то период был самым беззаботным и счастливым в жизни узнаешь лишь тогда, когда он безвозвратно прошел.

Печальная новость разлетелась по бюро со скоростью военного истребителя. И когда хмурый Сушков объявил о смерти Станислава Викторовича публично, собрав сотрудников в одной из переговорных, все уже и без него об этом знали. Единодушно и искренне грустили по этому поводу тоже все.

Естественно ни о какой работе в следующие несколько часов даже речи не шло и остаток дня прошел как в тумане. Участвовать в обсуждении случившегося с коллегами в отличие от Зеленой, мне не хотелось и я просто сидела за столом своего кабинета, подперев рукой щеку, погрузившись в воспоминания и тяжелые, мрачные мысли.

Не помнила даже, как добралась домой, а покормив Контру, оказалась на пороге квартиры Аллочки, чтобы сходу поведать ей о постигшем бюро несчастье.

— Грустно, — подытожила она, собираясь привычно придвинуть ко мне тарелку с горячими макаронами по-флотски, но я отрицательно качнула головой — настроение было таким паршивым, что кусок в горло не лез. — Давай, хотя бы чаю налью?

И, сочтя мое молчание за согласие, принялась заваривать чай в небольшом чайничке с розами на пузатых боках.

— Я ведь говорила с ним пару всего пару дней назад, а теперь его нет, — пробормотала я.

На теплой и уютной кухне, глядя на суету подружки, плакать больше не хотелось, но грусть тоже никуда не ушла, плотно и с удобством обосновавшись на ПМЖ где-то внутри грудной клетки.

— Человек внезапно смертен, помнишь, как у Булгакова? — философски изрекла Аллочка, ставя на стол чайник и две большие кружки.

— Не в этом дело. Просто сейчас мне кажется, что он когда звонил мне, уже знал, что скоро его не станет.

— И о чем вы говорили?

— Да ни о чем конкретном. Он просто, как всегда, переживал за бюро. И разговор закончил словами «пора прощаться». «Прощаться» — это ведь навсегда, — вздохнула я, убеждаясь в правоте собственных слов.

Посчитав чай заварившимся, Аллочка разлила его по чашкам, из которых тут же потянулись вверх белые ниточки пара.

— Разве, знай ты о том, что ваш разговор последний, ты сказала бы что-то еще?

— Не знаю, — действительно, разве осмелилась бы я сказать ему, что в какой-то мере он заменил мне отца, которого у меня никогда не было? Вряд ли, кажется, я и без того сказала лишнее, пообещав ему, что поддержу Дениса.

— А что Денис?

— Не знаю что, — неопределенно пожала плечами я. — Интуитивно я чувствую, что он хороший, что не причинит вреда ни мне, ни бюро. Но его действия иногда свидетельствуют об обратном.

Но Аллочка скрестила руки на груди и глянула на меня крайне скептически.

— Ты просто влюбилась и наделяешь предмет обожания качествами, которыми он, возможно, совсем не обладает.

— Обладает, — не согласилась я, зная, что он умеет быть добрым, веселым, заботливым и великодушным, когда сам того пожелает.

— Ты так и переписываешься с ним от имени Яны, да?

— Переписываюсь. Но это не имеет отношения к делу, — увлекшись разговором, я все же сделала глоток чая, просочившегося в горло терпким, обжигающе-горячим теплом.

— Ты не отдаешь себе отчета в том, что вся ваша с ним переписка не имеет к тебе абсолютно никакого отношения. Он пишет Яне, которой не существует.

Эти слова, очевидно, должны были вернуть меня с небес на землю, но этого не произошло. Я и без того ощущала себя слишком разбитой, и ниже, видимо, падать было некуда.

Вскоре ушла к себе, не желая, вопреки всем усилиям Аллочки, расставаться с собственными иллюзиями.

Собираясь спать, открыла ноутбук. Профиль Яны на Мамбе пестрил непрочитанными сообщениями, но поскольку ни одного из них не было от Дениса, интереса к призывно манящим конвертикам не возникло. Хотелось самой ему написать, но банальное «как дела» настолько не соответствовало паршивому положению дел, что я, помявшись перед мигающей черточкой в поле для сообщений, закрыла макбук.

Спать тоже не хотелось и я долго лежала, вглядывалась в темноту. Наверняка Денис вчера знал о том, что его отец доживал последние часы, возможно, даже торопился в больницу именно к нему, но почему-то предпочел ни слова об этом не сказать мне. И понимала, что не должен был. Но ведь мог бы. Знал ведь, что мне эта информация далеко не безразлична.

По потолку блуждали тени и блики от фар проезжающих внизу машин, а по стеклам вскоре забарабанили редкие дождевые капли, словно природа решила выплакать да меня сдерживаемые слезы. Через пару часов город затих и замер, а я так и не смогла уснуть.

Снова открыла ноутбук, щурясь от голубоватого света. И обнаружила, что Денис всё-таки написал Яне то самое жутко-банальное «как дела», несколько минут назад и все еще оставался в сети.

Понимала, что кто-кто, а Лазарев точно мог посоревноваться со мной в паршивости собственных дел, честно ответила: «скверно».

Но, вместо того, чтобы поделиться с Яной безрадостными новостями или переживаниями по этому поводу, Денис написал: «Американцы в таких случаях говорят «Shit happens», признавая, что жизнь полна несовершенства, однако другой у нас всё равно не будет. Нужно смириться, пережить и жить дальше, до следующего «Shit happens», потому что в эти периоды между ними происходит много интересного. Того, ради чего жить всё-таки стоит».

«Логично. Но что делать, если смириться не получается?» — спросила я от имени Яны.

«Задать себе вопрос: могу ли я изменить ситуацию?» Если да — менять. Если нет, то вернуться к варианту со смирением, потому что иных в этом случае не предусмотрено»

«Как у тебя все легко».

«Программисты часто умеют мыслить алгоритмами, но, юристы, наверное, тоже».

Скорее всего. Особенно, когда ты и тот и другой.

«Спасибо за совет» — напечатала я, не понимая, как так произошло, что в момент, когда поддержка нужна ему самому, он пытается поддержать меня.

Но для того, чтобы получить сочувствие, нужно признать, что оно тебе необходимо. Выказать слабость и уязвимость. А Денис, вероятно не из тех, кто может позволить себе проявить малодушие.

И всё же, пусть он и не упомянул о том, что ему тоже плохо, я-то это знала. Поэтому следующий час Яна рассказывала ему веселые истории из времен собственной учебы и начала работы в одной крупной юридической компании, не указывая её названия. Отвлекала его как могла, пыталась рассмешить и развлечь.

Я не знала точно, удалось ли мне хоть что-то из перечисленного, но надеялась, что от этого незамысловатого трюка на душе Лазарева стало чуточку светлее.

Лишь в третьем часу ночи мы оба вспомнили о том, что с утра нас ждет сложный день и, пожелав ему доброй ночи, я все-таки уснула и проспала до самого утра.

Была суббота и на работу было не нужно. Мы с коллегами должны были встретиться сразу на прощании со Станиславом Викторовичем, назначенном на одиннадцать.

Аппетита так и не появилось, внутри застыл неприятный комок, поэтому завтракать я не стала, лишь выпила кофе. Горький и непривычно крепкий, чтобы заглушить подступающую тошноту.

К моменту выхода из дома настроение стало крайне подавленным. В голове крутились мысли о том, что вся жизнь — одно сплошное разочарование, которое все равно закончится поздно или рано. Алгоритм Дениса не помогал: я прекрасно понимала, что изменить что-то не в моих силах, но и смириться тоже оказалось непросто.

В простом черном платье до середины икр, обув лодочки и накинув жакет, я вышла из дома, заглянула в цветочный на углу, чтобы купить там четыре розы и отправилась к залу прощаний, располагавшемуся всего в двух остановках.

Быстро добралась по нужному адресу и поняла, что людей, желающих проститься с Лазаревым-старшим прибыло столько, что церемония точно затянется надолго. Большинство из них были мне незнакомы, но всех их объединяло общее горе. Одинаково опущенные плечи и поникшие головы, слезы на бледных лицах и всхлипы — все это делало больше сотни абсолютно разных людей похожими.

— Ясень! — шепнула Зеленая, возникшая из самой гущи толпы. — Ты чего здесь? Коллеги все там.

Она потянула меня за рукав туда, где расположились сотрудники бюро во главе с Сушковым. Я поздоровалась с ними молчаливым кивком, а сама неосознанно искала глазами Дениса.

Его не было с теми, кто, как и я работал в S, и не было рядом с гробом, где тихо, ссутулившись плакала невысокая ухоженная блондинка — вдова Станислава Викторовича. Я не встречала её раньше, только знала, что она лет на десять моложе своего мужа. Тем не менее, ее горе казалось искренним, и я неосознанно поежилась, поняв, что ей, пожалуй, больнее остальных.

Неожиданно взгляд, брошенный в толпу, остановился на знакомой фигуре Дениса, одетого в черные брюки и такого же цвета свитер с высоким горлом.

И даже находясь среди скопища людей, он казался очень одиноким. Лицо было сосредоточенным и бесстрастным, словно его происходящее совершенно не касалось. И все же, я понимала, что эта невозмутимость и холодность — лишь маска, за которой прячутся настоящие эмоции, показывать которые кому-либо он просто был не намерен.

На короткое мгновение мы встретились взглядами, но вскоре я первой отвела взгляд, решив, что на младшем Лазареве сегодня и без меня сконцентрировано достаточно внимания. Не стоит делать его долю еще тяжелее.

Когда я следующей после Зеленой оказалась у гроба, поняла, что все слова, которые я намеревалась произнести и которые так старательно подготовила в собственной голове неожиданно оттуда исчезли. И я лишь быстрым, еле слышным шепотом произнесла:

— Я помню о своем обещании. И обязательно его выполню.

И отошла назад, снова не сумев сдержать слезы. Так бывает: если уже начала плакать, потом слишком тяжело остановиться. Любая печальная мысль заставляет глаза покрываться соленой влагой. А призывы успокоиться только усугубляют ситуацию до крайности.

Поэтому остаток прощания прошел скомкано. Последующая поездка на кладбище тоже отпечаталась в сознании лишь трудноразличимым смазанным пятном. Память выхватывала какие-то яркие фрагменты вроде каблуков туфель, вязнущих в пыльной гранитной крошке, занудную речь Сушкова о том, каким хорошим человеком, прекрасным специалистом и отличным коллегой был Станислав Викторович, комья сырой земли, с грохотом сыпящейся на лакированную крышку гроба. А еще серый памятник рядом со свежей могилой.

Изображенная на нем девушка в круглых роговых очках, со снисходительной улыбкой глядящая на посетителей, судя по выгравированным датам, погибла много лет назад. Надпись на глянцевой плите гласила «Лазарева Ирина Васильевна. Любимая, дочь, жена и мать».

Надеюсь, выражение про «все там будем» возникло все же не на пустом месте. И где-то далеко-далеко есть это таинственное «там», где люди, знавшие друг друга при жизни смогут встретиться и сказать друг другу все, что не успели.

И только когда все закончилось, я поняла, что не вижу Дениса в этой мрачной черно-серой толпе, подумав о том, когда и куда он мог там внезапно исчезнуть? А был ли он здесь вообще? Или предпочел прощанию с собственным отцом какие-то другие дела?

Пока автобус вез притихших сотрудников бюро до офиса S, откуда нам предстояло разбрестись по домам самостоятельно, я, прижавшись к окну, рассматривала людей, привычно спешащих по своим делам.

Казалось неправильным и несправедливым, что жизнь вокруг идет своим чередом. Солнце продолжает светить по-прежнему, Земля продолжает вертеться и не собирается останавливаться оттого, что кого-то на ней больше нет в живых. Вот так человек живет, чувствует, мечтает, смеется, а потом в один момент словно тает без следа, оставаясь лишь в чьих-то воспоминаниях.

И я в который раз мысленно возвращалась к последнему разговору со Станиславом Викторовичем. Так, словно в его словах имелся какой-то тайный смысл. Теперь мне казалось, будто он там действительно был. Он говорил о Денисе: «я итак им горжусь, но он предпочитает не знать об этом» и «поддержи его, если понадобится».

Вот только поддержать того, кто этого не желает — та еще задача. Но я поймала себя на мысли, что мне и самой этого очень хотелось бы. И, как только автобус остановился у крыльца S, я вызвала такси по знакомому адресу, все еще остававшемуся в заметках моего телефона.

Звонить почему-то не хотелось. Хоть визит без предупреждения во времена существования смартфонов и был, наверное, верхом глупости и бестактности, меня это не остановило. Пусть я не застану его дома. Или застану, и он откажется говорить со мной. Просто мне почему-то важно было его увидеть. Даже о том, что скажу при встрече, я как-то не подумала.

Погода снова была по настоящему весенней и теплой, хоть и пасмурной. Лужи после ночного дождя успели высохнуть. В такси играла какая-то современная попсовая мелодия, хотя в моей голове продолжали кружиться мотивы траурного марша.

Только собиралась подойти к консьержке, чтобы узнать у нее, дома ли тот, кого я ищу, как Денис сам вышел мне навстречу из широкого проема, ведущего на подземную парковку.

— Ева? — удивлено поднял он брови, и я не смогла угадать по взгляду, что он думает о моем неожиданном визите. Зол? Раздражен? Взволнован?

— Денис. Я хотела поговорить с тобой.

— Пойдем, — кивнул он и я молча поплелась вслед за ним вверх по ступенькам.

Ни один из нас не проронил ни слова, пока мы не вошли в двери его пустой квартиры.

Хорошо, что ты зашла. Я как раз должен был передать тебе кое-что.

Что же, по крайней мере он меня не прогнал и мне не нужно было выдумывать причину, по которой я приехала. Уже неплохо.

Он неторопливо взял с полки в прихожей продолговатую черную коробочку и протянул мне молча, без объяснений.

Но объяснения и не требовались. Еще до того, как я прочла полустертую серебристую надпись «Parker» на ней, я уже знала, что именно в ней лежит.

— Счастливая ручка… — пробормотала я не слушающимся меня сдавленным голосом. — Но почему ты решил отдать её мне? Или это решил… не ты?

Конечно, нет. Это Станислав Викторович попросил его. Может быть потому, что Денис мог, как и мне, резко ответить отцу «я не верю в подобную чушь»? Но ведь теперь все поменялось? Или нет?

— А кому еще ее отдавать?

Я прижала коробочку к груди, второй рукой обхватив себя за плечи. Только теперь, по каким-то еле-заметным признакам я заметила, что Лазарев явно не так спокоен, как хочет казаться. Он взвинчен и, кажется, все-таки зол.

— Тебе. Он звонил мне несколько дней назад…

— Я знаю, — резко оборвал Лазарев. — Но что бы он тебе ни сказал…

Теперь уже я перебила, не удержавшись. Денис должен был, просто обязан был, знать:

— Он сказал, что гордится тобой, несмотря на то что ты не считаешь это важным. Твой отец правда любил тебя и считал достойным преемником! — горячо выпалила я на одном дыхании.

В ответ Денис неожиданно рассмеялся, но не весело. А зло и горько.

— Неужели ты не понимаешь, Ева?! Я не так часто встречался с отцом, и не так много тем обсуждал. В основном это всегда были какие-то рабочие моменты. И я постоянно слышал о Еве Ясененевой. О том, какая ты находка для S, о том, что таких талантливых и способных юристов еще поискать, о том, что у тебя большое будущее! Тебя он готовил в свои преемники! И лишь болезнь спутала ему все планы! Рак подкосил его раньше, чем ты была к этому готова!

Я покачала головой, отказываясь верить его словам.

— Это не так!

— Не прикидывайся глупее, чем есть на самом деле, Ева! — выдохнул он, сверкая темно-серыми глазами, а голос и взгляд его были холоднее льда.

— Ты был важен ему! Он искренне переживал о тебе и заботился как умел!

— И, тем не менее, узнав о том, что его планам не суждено сбыться, прося меня о помощи, он умолял меня позаботиться именно о тебе!

И я застыла, укладывая в голове услышанное. Обо мне? Вот почему Денис все-таки сделал меня своим личным помощником? Но теперь, зная предысторию, я поняла, что причина, по которой он согласился, была иной.

Почти прошептала:

— А ты?

Он шумно выдохнул. И его ответ тоже прозвучал непривычно тихо:

— А я, столько лет выслушивая дифирамбы Еве Ясеневой думал, что придя в бюро, наконец, открою отцу глаза и по стенке ее размажу. Тем более, когда увидел вместо описанной умницы-красавицы легкомысленную девчонку, которая вместо работы сидит на сайтах знакомств. А потом все запуталось.

Я молчала, не зная, что сказать. Его жестокие слова отозвались внутри чувством собственного поражения. Пульс застучал в горле, а слезы обиды снова защипали под веками.

Кажется, мы друг друга стоили. Пока я считала, что вожу его за нос, используя фейковый профиль на Мамбе, он использовал просьбу отца помочь в бюро как возможность открыть ему глаза и указать на мою никчемность. Только кто из нас победил, непонятно? Или мы оба проиграли?

Я протянула в его сторону свободную руку, ощутившуюся внезапно неожиданно тяжелой. Почему-то мне казалось, если я коснусь его, это что-то изменит. Скажи Денис сейчас, что передумал, что изменил свое мнение обо мне, что я ему небезразлична, я тотчас забыла бы о его словах и о той боли, что они мне причинили. Но этого он не сказал.

— Уходи, Ева, — проговорил Лазарев тихо, отшатнувшись от меня, словно от прокаженной, не желая выдерживать молчаливую дуэль наших взглядов. — Мы поговорим обо всем, но не сейчас. Просто дай мне побыть одному.

В его глазах тоже была боль и вселенская усталость. В этот момент он все-таки показался мне как никогда уязвимым и нуждающимся в поддержке. Тем не менее, его слова нельзя было толковать иначе. Моя поддержка была ему не нужна.

И я ушла, пятясь назад, пошатываясь, прижимая к груди черную коробочку со счастливой ручкой, так, словно она была единственным, что у меня осталось.

14. Забвение

Неподобающе сунув руки в карманы жакета, я брела по городу, утирая слезы, не став вызывать такси. Мне было безразлично, что подумают обо мне случайные прохожие, но им я тоже, кажется, была безразлична.

Теперь поведение Дениса, казавшееся таким загадочным с самого начала, выглядело в моих глазах простым и понятным. Он пришел в S, чтобы поставить меня на место. И увидел именно такой, какой успел представить: легкомысленной, непредусмотрительной, постоянно ошибающейся и неуклюжей. Такой не то, что работу в бюро, даже кофе страшно доверить приносить.

Но почему тогда ничего в его поведении до сих пор не обидело меня? Не унизило? Он ведь защищал меня и заботился, был непривычно галантен и вежлив, умел поддержать и помочь. Как это вязалось с его планом? Или права была Аллочка и в моей голове все перепуталось, и я смешала отношения Дениса с Яной с его отношениями с собой?

Аллочка. Вспомнив о подруге, я тут же набрала ее номер, но, когда она ответила, я почему-то не сумела выговорить ничего особо вразумительного, и, снова расплакавшись, отключилась. Я не могла выговорить слов о том, что Лазарев не тот, каким я привыкла его считать. Словно, если я произнесу это вслух, я окончательно признаю собственное поражение и пути назад уже небудет. Но его ведь и так не было, разве нет?

Нащупав в кармане какой-то прямоугольный предмет, вытащила его и уставилась слезящимися глазами на ту самую визитку Лазарева, которую он дал мне, чтобы я отправила на указанный в ней электронный адрес документ, в котором фиксировала ход судебного заседания по его просьбе.

Память услужливо подкинула выражение его лица, когда я говорила, что документ не сохранился. Денис тогда был спокоен, потому что он знал, что я не справлюсь и я лишь оправдала его ожидания. Я просто подтвердила собственную несостоятельность, которую к тому моменту Лазарев и без того успел мне приписать. Вот кем я всегда была в его глазах. Никчемной легкомысленной дурой.

Как добралась до собственного дома почти не помнила. От разлившейся по телу слабости, ничком упала на диван, продолжив плакать уже навзрыд.

Вскоре, открыв входную дверь своим ключом, на помощь примчалась Аллочка:

— Ясенева, что случилось? — принялась она тормошить меня. — Да что произошло-то?

Ее присутствие и встревоженный голос немного отрезвили. Сев на диване, поджав под себя ноги, я, всхлипывая, выговорила:

— Денис… Он сделал меня свои помощником, чтобы доказать, что я ничего не умею и вообще…

— Стоп, — нахмурилась подруга. — Но ты-то умеешь! Да, Лазарев твой — козел, но разве это повод так по нему убиваться?

Действительно ведь, не повод. Просто всё навалилось сразу, одновременно, и лишило эмоционального контроля. А разговор с Денисом стал последней каплей, которой оказалось достаточно, чтобы вызвать внутри настоящий ураган.

— Он просто вел себя совсем не так…

Теперь Аллочка, кажется, разозлилась. Давно я не видела ее настроенной столь серьезно:

— Хватит, Ева. На нем одном свет клином не сошелся. Не стоит он твоих переживаний. Ты же не так давно сама говорила, как хорошо тебе быть свободной и от свиданий отказывалась?

— Говорила, — кивнула я. — Просто он за такой короткий срок неожиданно стал для меня по-настоящему важен.

— Найдем другого, еще важней, — махнула она рукой. — Я-то думала, что-то серьезное стряслось. Даже курс по ведической психологии Сатьи Дас ради такого пропустила, между прочим.

Я горестно вздохнула.

— Где там твой коньяк для лучших времен?

Неожиданная смена темы разговора заставила Аллочку забыть о ведической психологии и удивленно округлить глаза:

— А что, это у тебя сейчас «лучшие времена» такие?

— Нет, кажется «худшие». Но они тоже подойдут.

— Уверена?

Я кивнула, решительно утерев слезы. Нужно было отвлечься. И смириться. И как-то выкинуть мысли о Денисе из собственной головы.

Вскоре коньяк уже стоял на журнальном столике у дивана, а Аллочка разливала его два, принесенных из собственной квартиры снифтера, поскольку в моей такой посуды отродясь не водилось.

— Ты как крокодил Гена, который пришел к Чебурашке на чай с чаем, чайником и всем остальным, — пробормотала я, глядя на нее.

— А ты ела-то когда в последний раз, Чебурашка?

Кажется, вчера утром. Или это было позавчера?

— Какая разница? Главное, что я уже лет пять с тобой не пила.

Я поднесла к лицу янтарную жидкость, плещущуюся по тонким стеклянным стенкам. Терпкий аромат абрикоса и сливы резко ударил в ноздри, неожиданно придав сил. Сморщив нос, я сделала несколько глотков, позволив им обжечь горло и грудную клетку.

— А помнишь, что было, когда мы пили в прошлый раз? — полюбопытствовала Аллочка, тоже пригубив коньяк из собственного снифтера.

— Помню. Ничего хорошего. Но сейчас мне и без того паршиво, так что хуже вряд ли будет.

— Хуже всегда может быть, — многозначительно подняла подруга вверх указательный палец. — Но, давай выпьем за то, чтобы не было.

Чуть позже мы догадались, что закусывать алкоголь было бы лучше и я нарезала на дольки яблоки и апельсины, обнаруженные в холодильнике.

Печаль и скорбь, терзавшие меня на протяжении всего дня, действительно, ненадолго отступили и к вечеру я чувствовала себя непривычно расслабленной и спокойной. Не смирившейся, нет. Я знала, что утром грусть вернется, возможно даже с удвоенной силой. Но пока состояние опьянения позволяло, я наслаждалась этим кратким мигом умиротворения и безразличия ко всему происходящему.

— Ясенева, ты что засыпаешь? — проговорила Аллочка заплетающимся языком.

— Нет, конечно, — ответила я, понимая, что мой собственный язык тоже слушается меня недостаточно хорошо, и зевнула.

Чтобы не уснуть, потянулась к макбуку, который еще ночью оставила на диване.

— Эээ, нетушки моя дорогая, — подруга оказалась проворнее и выдернула у меня из рук ноутбук прежде, чем я установила его на собственных коленях. — Я тебя знаю, ты сейчас опять Лазареву писать будешь, считая, что так можешь что-то изменить.

— Не буду я ему писать! — возмутилась я, прекрасно понимая, что именно эти мысли только что витали у меня в голове.

Собутыльница подлила еще коньяка в мой успевший опустеть бокал.

— Будешь-будешь! Хорошо, что здесь я — твоя спасительница от новых глупостей! Мы вот возьмем сейчас и найдем тебе новый предмет воздыханий, а Лазарев твой потом еще локти кусать будет! Забудешь о нем, как миленькая.

— О нееет, только не это! — в искреннем ужасе взмолилась я. — Пожалуйста, давай не будем никого искать. Я на этот сайт знакомств уже смотреть не могу!

Подруга лукаво прищурилась, и стало ясно, что план, успевший созреть в ее очаровательной белокурой голове, мне точно не понравится.

— А мы будем искать не на сайте знакомств, — довольно хлопая в ладоши объявила она. — Мы ради такого дела с тобой в клуб поедем!

— Не хочу в клуб, — призналась я, — Давай мы с тобой просто включим музыку и дома потанцуем, а?

Но она уже вызывала такси, действительно танцуя под какую-то мелодию, звучащую исключительно у нее в мыслях.

— Дома так не получится. Надо так, чтобы шумно и весело. Тогда ты мигом забудешь о своем Денисе и встретишь кого-то более достойного.

— В клубе? Я тебя умоляю…

— Ну мало ли, — развела руками она. — Как минимум, просто повеселимся.

Веселиться мне как-раз хотелось меньше всего. Хотелось спать.

Но вместо этого в ожидании такси мы выпили еще коньяка. Сознание с каждым новым миллилитром алкоголя становилось все спутанное, контуры предметов вокруг — ярче и расплывчатее. Хотя я и понимала, что это не мир вокруг так меняется. Это просто меняюсь я сама. Отпускала контроль. Позволяла всему лететь в бездну, кружась и мелькая разноцветной каруселью.

Так и с людьми. Они есть сами по себе, а мы с ними рядом разные. Сама по себе я одна, а с ним — другая. И такой, какой я была рядом с Денисом я себе нравилась, ошибочно полагая, что и ему я нравилась тоже.

Не стала противиться уговорам Аллочки и когда машина такси везла нас на другой конец города, все вокруг казалось мне глупым и бессмысленным. Собственные проблемы и переживания — ничтожными. Денис больше не был мне столь важен и необходим, как воздух. Я справлюсь и без него.

Потом все смешалось, вызывая аналогии с прошедшими похоронами. Охрана, не желающая пропускать нас в шумный и сверкающий неоновыми огнями клуб. Какие-то мои пьяные доводы, отчего-то заставившие их передумать. Лишенные изящества движения под оглушительную музыку, биты которой били по барабанным перепонкам, как земля, сыпавшаяся на полированную крышку гроба. Аллочка, сломавшая каблук туфель на танцполе. Нескончаемые приторно-сладкие коктейли, которыми нас кто-то угощал. Какие-то споры и ругань.

И Лазарев, Лазарев, Лазарев, который вопреки всем разумным доводам так и не покинул моих мыслей. Словно он был со мной в эту ночь, неотступно следовал, не желая отойти ни на минуту. Мне даже повсюду мерещился его притягательный запах, заставляющий сердце томительно сжиматься, а жар приливать к щекам.

Как я, всегда рациональная, дальновидная и благоразумная, оказалась в такой ситуации? Как позволила своей собственной жизни скатиться на самое дно? У меня ведь всегда было всё заранее распланировано и продумано? Почему я перестала слушать разум и послушала сердце? Оно в ответ выдало мне целую гамму непривычных и неожиданных чувств, заставив испытать то, что раньше было совершенно незнакомо. Я не знала, что чувства к кому-то вообще могут быть настолько важными и всепоглощающими. И настолько противоречивыми одновременно. Не это ли привело меня к такому неутешительному финалу?

Болезненно замерев посреди этой круговерти незнакомых лиц, я видела перед собой лицо Дениса. Он почему-то тепло улыбался. И заботливо убирал с моего лба волосы, растрепавшиеся во время танцев. Кажется, даже что-то говорил мне, но оглушительный гул и неразборчивый рев музыки не позволил разобрать ни слова. Я обнимала его за шею, не в силах устоять на ногах от охватившей тело слабости, а он с непривычным трепетом прижимал меня к себе. Пыталась высказать ему все, что думаю о произошедшем, но мой язык отказывался меня слушаться.

А потом водоворот вокруг неожиданно замер и стало непривычно тихо. Оглушительно, звеняще тихо, после шума, который я успела начать воспринимать как данность.

Через мгновение все вокруг погрузилось в спасительную темноту, дающую передышку моим мыслям и чувствам, и отдых телу, уставшему от этого бессмысленного и беспричинного бега.

И только где-то на грани сознания эхом отпечатался бархатный голос, который звучал и звучал. И он слишком нравился мне, чтобы я захотела, чтобы это прекратилось. Голос Дениса и то, как он произносил мое имя:

— Ева…

15. Возвращение

— Ева…

Вопреки моим сладким грезам, заставлявшим тяжело и прерывисто дышать, звал меня вовсе не Денис. Голос принадлежал Аллочке, хотя и был непривычно трескучим и хриплым.

И я вынуждена была открыть глаза, отметив белый матовый потолок и люстру точно не моей квартиры, которая троилась в глазах и кружила, словно три хрустальных вертолета. Глаза пришлось закрыть, чтобы это прекратилось, но потом, пересилив подступающую к горлу тошноту, открыть снова, дабы разобраться в происходящем.

Квартира была Аллочкиной, как и широкая двуспальная кровать, на которой, среди спутанного бело-розового постельного белья я и лежала рядом с ее хозяйкой. Свет резал глаза, раздражал, заставляя их болезненно щуриться и слезиться.

С трудом повернувшись на бок, я удостоверилась, что рядом действительно моя подруга детства. В ее жутко лохматой прическе, потекшем и размазанном макияже и припухших чертах лица все еще смутно узнавалась обычная жизнерадостная красавица. И я боялась даже представить, на кого в таком случае после вчерашних приключений похожа я сама.

— Проснулась, Чебурашка? — хихикнула блондинка, но тут же со стоном коснулась пальцами висков, подтверждая мои догадки, о том, что головы у нас болят абсолютно одинаково.

Я осторожно оглядела себя. На мне было вчерашнее черное платье, задравшееся во время сна неподобающе высоко, что позволяло рассмотреть огромнейшую затяжку, тянущуюся во всю длину правого чулка. Натянула на себя одеяло.

— До скольки мы были в клубе? Вообще не помню, как и когда мы добрались домой, — призналась я, осознав, что мой голос столь же скрипуче-неузнаваемый, словно каждое слово царапает горло изнутри.

— Я помню только, как ты чуть не подралась с какой-то девчонкой из-за того, что она толкнула тебя у бара. Хотя, может и подралась, судя по твоему платью. Что было потом я тоже не помню.

Еще раз оглядев платье, не нашла на нем существенных изъянов, но, проследив за взглядом Аллочки, коснулась ворота и поняла, что он разорван и мой наряд годится теперь лишь для отправки в мусорное ведро.

— Кажется, когда мы пили пять лет назад все было не так плачевно.

— Это у тебя, — не согласилась подруга. — А я тогда ногу сломала и разбила телефон.

После того раза мы договаривались больше не пить. Ненадолго же нас хватило.

— Мне снился Лазарев, — вздохнула я, пытаясь сесть на кровати, чтобы остановить кружение перед глазами дурацкой люстры.

Но Аллочка лишь при упоминании его фамилии недовольно фыркнула:

— Слышать о нем не хочу!

— Это ты зря, милая, — с нескрываемым ехидством произнёс Сашка, появляясь в дверях спальни. — Если бы не этот ваш Лазарев, не знаю, кто и как вызволял бы вас обеих из вытрезвителя, куда вас собирались отправить до выяснения обстоятельств.

Аллочкин будущий муж, одетый в серые тренировочные штаны и белую футболку, прислонившись к дверному косяку снисходительно наблюдал за нами, скрестив руки на широкой груди.

— Какой еще вытрезвитель? — охнула Аллочка. — Саш, скажи, что ты шутишь, только как-то несмешно.

А я лишь ошарашенным эхом повторила:

— Лазарев?

— Держи, полегчает, — смилостивился Сашка, и, подойдя ближе, дал Аллочке бутылку с водой, которую она тут же принялась пить, усевшись рядом со мной.

Когда она осушила почти половину полуторалитровки в несколько глотков и, отдышавшись, передала бутылку мне, он продолжил говорить:

— Когда я пришел домой около одиннадцати и попытался тебе позвонить, ты не брала трубку, зато во втором часу неожиданно позвонила и заплетающимся языком попросила забрать тебя из «Теней». Я вызвал такси и приехал, но сначала меня не пропустила охрана, потом начались какие-то шумные разборки, в центре которых оказались вы обе. Приехала полиция.

Я охнула, понимая, что в этот раз вряд ли стану нарушать новое обещание и близко подходить к алкоголю. В подобные неприятности мы с Аллочкой еще не попадали.

— Поскольку вы обе были в практически невменяемом состоянии, а меня, желающего забрать домой вас обеих, даже слушать никто не желал, разбирательство затянулось, — продолжил Сашка, сверля взглядом Аллочку.

До меня-то ему особого дела не было, но меня саму куда больше интересовал вопрос о причинах появления Лазарева во всей этой дурацкой истории.

— У вас обеих забрали паспорта для оформления каких-то протоколов, в ожидании заполнения которых Ева сцепилась с какой-то девушкой, из-за конфликта с которой, насколько я понял, и вызвали полицию.

Ёшкин кодекс! Обычно я не бываю такой агрессивной. И поди докажи теперь, что вчера я просто была в отчаянии, устала, расстроилась и, чтобы уж наверняка во что-нибудь влипнуть еще и напилась.

— А потом появился Лазарев. Примчался на черном Лэнде и минут за двадцать разобрался в ситуации, уладив всё, словно по волшебству. Ваши паспорта вернули безо всяких протоколов, а муж девушки, которой ты, Ева, умудрилась выбить один из передних зубов, сказал, что не имеет к тебе претензий и в качестве извинений за испорченное платье дал пять тысяч. И, кажется, готов был дать больше, но больше у него с собой не было.

В отличие от Сашки, наблюдавшего за работой Дениса впервые, я была не очень удивлена произошедшим. Лазарев такое мог, умел и практиковал, что диву даешься. И все же меня продолжал волновать один вопрос, который я не преминула тут же задать:

— Как он там появился?

— О, это самое веселое, — усмехнулся Сашка, глянув на меня. — Ты ткнула в лицо полицейским визиткой Лазарева и, заявив, что не станешь ничего подписывать без своего адвоката, потребовала ему позвонить.

Ёшкин кодекс! Мне казалось, что большего позора и быть не может, а вот он, пожалуйста — получите, распишитесь. Я. Сама. Потребовала. Позвонить. Лазареву. Трындец. Тчк.

— Всё равно он козел и гад, — буркнула Аллочка, забирая у ошарашенной меня бутылку с водой, в которой ее осталось совсем немножко.

— Нормальный он мужик. Вчера отвез всех нас домой, помог донести Еву и уехал. Мне кажется, Еве с ним очень повезло, — отозвался Сашка с легкой усмешкой. — А с тебя, милая, вечером булочки с корицей за мои ночные нервы.

Сказав это, он покинул спальню, оставив нас недоуменно переглядываться друг с другом.

— Вот же позорище! — простонала я, уткнувшись лицом в подушку. — Денис и без того был обо мне не самого лучшего мнения, а теперь, я в его глазах вообще скатилась ниже плинтуса. Наверное, я должна поехать к нему и извиниться, да?

— Думаешь, если тебя сейчас еще и стошнит на него, это сильно улучшит ситуацию? — скептически хмыкнула Аллочка, попытавшись встать с кровати, но тут же со стоном улегшаяся обратно.

— Не сейчас, потом. Когда меня перестанет тошнить, и голова не будет казаться чугунным колоколом. Я отмоюсь, причешусь, переоденусь, и поговорю с ним, а?

Подруга в ответ лишь неопределенно пожала плечами.

— Думаешь, после ночного происшествия, ваш сегодняшний разговор будет лучше вчерашнего?

— Ну он же приехал ночью? — с сомнением протянула я. — А мог сделать вид, что вообще меня не знает. Что было бы, наверное, гораздо более предпочтительным вариантом.

Аллочка, всегда являвшаяся более целеустремленной из нас обоих, предприняла еще одну отчаянную попытку встать с кровати, увенчавшуюся успехом.

— Может просто хотел еще раз удостовериться, что ты именно такая никчемная, как он всегда считал?

После этого она тоже ушла, а я осталась наедине с больной головой, тошнотой и отчего-то саднящим локтем. И с невеселыми мыслями в придачу.

Подруге Денис не нравился, что не удивительно. Я тоже никогда не испытывала особой симпатии к тем ее кавалерам, из-за которых она плакала навзрыд, уткнувшись в мое плечо. Но разве могу я упустить шанс поговорить с Денисом? Он дал этот шанс, когда приехал ночью и вытащил нас с Аллочкой из того кошмара, в который мы сами благополучно себя втянули.

Выпив таблетку ибупрофена, я час пролежала в собственной ванной, потом подкрепилась заботливо приготовленным Сашкой для нас с Аллочкой куриным бульоном.

— Поедешь? — спросила подруга, когда мы сидели за столом, склонившись над тарелками с супом, словно заговорщики.

— Поеду, — кивнула решительно. — Я так боюсь потерять его окончательно. Хотя и сама в глубине души не верю, что такой как он может быть с такой как я.

Аллочка подняла глаза от собственной тарелки и скептически глянула на меня. Для нее ночное происшествие осталось в прошлом, и подруга снова представляла из себя образец жизнерадостности и энергичности:

— Пффф, — фыркнула она. — Это какой «такой»? Красивый? Умный? Так и ты ничем не хуже.

— Не знаю. Такой, что при взгляде на него у меня дух захватывает, — я подперла руками тяжелую голову, в висках все-еще болезненно пульсировало.

— Это означает лишь, что есть в нем что-то, что нравится конкретно тебе, а не делает его исключительным. Красота в глазах смотрящего. Для меня вот Сашка красивый. И ты красивая. А Лазарев, неплохой, конечно но в общем-то обычный. И выглядит как-то чересчур высокомерно и пафосно, словно к нему на хромой козе не подъедешь.

Мне, в свою очередь, обычным казался ее Сашка, но говорить об этом вслух я не стала, хотя бы из благодарности за спасительный бульон. Просто решила довериться Аллочкиному опыту межличностных взаимоотношений, которого у нее имелось в разы больше моего.

Доев, я вернулась к себе, надела юбку и светлую блузку, замазала консилером опухшие глаза и вызвала такси. Сидя в машине, чувствовала себя, как на иголках. Внутри снова было тревожно и маетно. Вдруг он и видеть меня после ночных приключений не захочет?

Запоздало подумала о том, что стоило бы спросить у Сашки, как вообще Лазарев отреагировал на произошедшее? Сильно ли злился? Не упоминал случайно, что я после такого и в бюро могу не приходить? Мало ли, ну а вдруг. Представила себе его недовольно-снисходительный взгляд и поморщилась, не уверенная что сумею как-то сгладить впечатление от сегодняшней ночи, а не сгорю от стыда.

Во дворе знакомого дома было тихо. Консьержка, с которой я еще в прошлый раз успела разговориться и, видимо вошла в узкий круг доверенных лиц, сказала, что Денис приехал домой пару часов назад. И, медленно поднявшись по ступенькам подъезда, я какое-то время мялась у двери в квартиру, пытаясь выровнять участившееся от волнения дыхание, набираясь решительности для того, чтобы позвонить в дверной звонок.

Лазарев открыл почти сразу, словно был в прихожей. С молчаливой усмешкой впустил меня в квартиру, заставив облегченно выдохнуть уже от того, что в его взгляде не было ожидаемой снисходительности и злости.

Его бежевый джемпер, подчеркивающий впечатляющую мускулатуру был ничем не хуже футболки. Сглотнула ком в горле и спрятала за спину дрожащие руки, пока Денис, отвлекшись на мгновение, прочел какое-то короткое сообщение, мелькнувшее на экране его смартфона, и снова убрал его в задний карман темно-синих джинсов.

— Денис, я хотела бы перед тобой извиниться… — замявшись, смущенно начала я, но он перебил:

— Не надо, Ева.

Никак не могла понять по лицу Лазарева, какие эмоции вызвало в нем мое появление на пороге квартиры. Мне показалось, что на мгновение во взгляде Дениса промелькнуло смятение, быстро сменившееся решительностью.

— Не извиняйся, — с серьезностью в голосе продолжил он, когда я замолчала. — Это мне нужно просить у тебя прощения. Я, наверное, просто привык к тому, что ты бесстрашная и сильная, и стал воспринимать это как данность.

— Я… — хотела сказать, что совсем не такая, но он сделал шаг ближе, заставляя неуверенно замолчать.

— Нельзя было вчера просто так отпускать тебя, ничего не рассказав. Просто одновременно столько всего навалилось, что я счел это оправданием. На самом деле, как ты, наверное, успела узнать, я просто не очень хорошо умею признавать собственные ошибки. Немудрено, что ты все неправильно поняла.

Неправильно? А что же тогда я должна была понять? Хотела спросить, но отвлеклась на резкий, раздавшийся с улицы звук, похожий на вой сирены машин скорой, пожарной или полиции. Но он был слишком коротким, чтобы сказать наверняка. Начался и сразу же внезапно оборвался.

Лазарев нахмурился, в уголках его глаз образовались мелкие усталые морщинки.

— Кажется, я снова оставлю тебя без объяснений, — поморщился он и провел рукой по лицу. Коротко выдохнул.

Я глянула на Дениса с ожидаемым непониманием. Его слова совершенно не прояснили ситуацию между нами.

Взгляд Лазарева стал вдруг тяжелым и мучительно нерешительным и этим взглядом он скользнул по мне так, что я почти почувствовала его физически, как вполне осязаемое прикосновение.

На мгновение забыла о том, что нужно дышать. Между нами оставался всего шаг, и я удержала себя от того, чтобы сделать его, коснувшись стоящего напротив мужчины по-настоящему. И этот шаг Денис сделал сам.

Выражение решимости на его лице сменилось щемящей нежностью. Я знала, что сейчас произойдет и от одного только предвкушения поцелуя, кожа на шее и руках покрылась мурашками.

Ласковым, почти неуловимым движением руки, Лазарев коснулся моего подбородка, приподнимая мое лицо к своему и позволяя нашему порывистому дыханию смешаться в одно.

И через мгновение, когда его губы смяли мои, я откинула голову, наслаждаясь этим моментом. Мои веки мгновенно закрылись, делая ощущения ярче и контрастнее, концентрируя все внимание только на его трепетных прикосновениях.

По телу мгновенно прошла жаркая волна, выжегшая из моей головы все тяжелые мысли, отчего она вдруг показалась пустой и легкой. Я больше не могла и не хотела ни о чем думать, только вдыхать его запах, сводящий с ума, отвечать на поцелуй, зарываясь пальцами в его гладкие волосы, дрожать от каждого прикосновения и новых томительно-сладких ощущений, в которых я терялась, словно во сне.

Поцелуй стал настойчивее, а мышцы ног показались вдруг слабыми и я чувствовала, что лишь его сильные руки, скользящие по шелковой ткани моей блузки, помогают мне сохранять вертикальное положение. Каждое прикосновение обжигало, заставляло тяжело дышать, льнуть к нему всем телом, плавиться изнутри и желать большего, делая это желание до боли мучительной потребностью, стирая все внутренние запреты.

Я с наслаждением касалась мышц на его груди и спине, бугрящихся под прохладной тканью джемпера, понимая, как сильно мы оба захвачены этой долгожданной близостью друг с другом. Хотелось, чтобы эти мгновения никогда не заканчивались, но поцелуй оборвался так же внезапно, как и начался.

Губы Дениса оторвались от моих, отчего с них сорвался тихий, немного рваный стон. Спустя мгновение, Лазарев крепко прижал меня к груди, опаляя дыханием кожу на виске.

— Тшшш, — его рука успокаивающе погладила мою спину, пока я пыталась выровнять дыхание и угомонить неистово колотящееся сердце, а будучи прижатой к его груди, чувствовала, что сердце Дениса бьется еще чаще моего.

Когда он отстранился, я покачнулась, поскольку ноги совершенно отказывались держать. Посмотрела на него с недоумением, а он шепнул:

— Обещаю, мы обязательно продолжим, но сейчас время работает против нас. Я все тебе расскажу, как только смогу. Все будет хорошо, просто верь мне, ладно? — он внимательно вгляделся в мои глаза, словно пытаясь прочитать мысли. — И сохрани это, пожалуйста.

Он сунул в мою ладонь непонятно откуда взявшуюся у него черную микро флеш карту, подмигнул и улыбнулся тепло и ласково, а его пальцы скользнули по ключицам, выступающим из выреза блузки и напоследок несильно сжали мое плечо, словно чтобы удостовериться в том, что я уже могу стоять на ногах без его опоры.

— Иди, Ева, — проговорил он и, не прощаясь, невежливо выставил меня за дверь.

А оказавшись в подъезде, пытаясь успокоить собственное сердце, подскочившие к горлу, я непонимающе обернулась. Внутри царило смятение, не дающее собраться с мыслями и все же, я стала послушно спускаться по ступенькам, почему-то не посмев спорить и возражать.

Да, объяснений его странному поведению не прибавилось, но этот поцелуй без слов сказал о том, что мои чувства взаимны. И, хотя я до сих пор понятия не имела, что между нами, насколько Лазарев серьезен и искренен, я просто верила ему. Потому что он просто попросил ему верить.

Навстречу мне поднимался высокий темноволосый мужчина с короткой стрижкой, с залысинами, который не привлек бы моего внимания, если бы только сам не остановил меня вопросом:

— Прошу прощения, девушка, вы здесь живете? Вы не могли бы побыть понятой? (прим. люди, присутствие которых необходимо при оформлении некоторых процессуальных действий)

Будучи увлеченной мыслями о неожиданно оборвавшемся поцелуе и тысячей вопросов, возникших у меня по этому поводу, смерив мужчину в темном плаще удивленным взглядом, я лишь рассеянно отозвалась:

— Извините, не смогу, я очень спешу.

Он понимающе кивнул и отступил, позволяя мне продолжить путь вниз по ступенькам. И тогда я увидела, что вслед за ним по лестнице поднимаются восемь человек в знакомой черной униформе, балаклавах и с пистолетами на веревочках, которые когда-то напомнили мне резинки для детских варежек.

Только на этот раз сей факт не вызвал во мне улыбки. Вместо этого в грудной клетке будто что-то сжалось до боли.

Я получила ответ на вопросы о том, почему Лазарев не успел мне ничего рассказать, и почему прервал наш такой долгожданный и сладкий поцелуй, от которого до сих пор покалывало распухшие губы.

Потому, что кажется сегодняшнее «бралово» намечалось по его душу. И Денис знал, что из категории «третьих» переместится в категорию «вторых».

«Верь мне» снова четко прозвучали в сознании его слова.

А разве у меня был выбор?

Теперь машин у подъезда стояло немерено, среди них действительно было несколько полицейских, одна из которых не так давно случайно выдала себя некстати попытавшейся взвыть сиреной. Нарастающая паника сковала льдом внутренности и мышцы.

Но я лишь сильнее сжала в кулаке переданную Денисом микро флеш карту, на ходу вызывая такси и прошла мимо суетящихся сотрудников спецслужб, изобразив на лице безразличие, будто происходящее совершенно меня не касалось.

16. Прозрение

Лишь сев в машину такси я позволила себе расслабиться и выдать нарастающий с каждой минутой страх тяжелым прерывающимся дыханием.

Прислонилась пышущим жаром виском к холодному стеклу пассажирской дверцы. Хотелось расплакаться от непонимания происходящего и бессилия. К такому жизнь меня не готовила.

Что вообще происходит? Почему к Лазареву пришли с обыском?

Он же адвокат. А даже моих теоретических знаний об уголовном процессе хватало на то, чтобы понять, что он, так называемый «спецсубъект» (прим. лицо, пользующееся определенной степенью неприкосновенности), и ради производства такого обыска сотрудникам следственного комитета нужно было как минимум возбудить в отношении Лазарева уголовное дело, вызвать представителя краевой Адвокатской палаты, и получить необходимое постановление суда с точным указанием того, что и почему они собрались у него изымать.

«Адвокат всегда ходит по краю между «законно» и «не законно» — его слова. Так неужели он перешел эту грань? Воображение нарисовало в голове страшные картинки жестоких убийств и непонятных финансовых махинаций, от которых я отмахнулась. Скорее просто перешел кому-то дорогу, подтверждая другие свои слова о толпах недовольных.

И все же внутри все трепетало от беспокойства и собственной беспомощности. Приехав домой, я не отрываясь листала в смартфоне новостные каналы, понимая, что информация о Денисе просто обязана была туда рано или поздно просочиться, и не ошиблась.

Слитые, скорее всего, кем-то из сотрудников полиции, кадры, запечатлели, как Лазарева, с заведенными за спину руками, выводят из подъезда его дома и увозят, догадываюсь куда, в одной из полицейских машин.

«Задержан известный адвокат» — гласила подпись под фото, а из следующего ниже комментария можно было узнать, что подозревают Лазарева в хищении денежных средств в особо крупном размере… со счета бюро «S».

И вот эта приписка заставила меня напряженно сглотнуть образовавшийся в горле ком.

Вот, значит как. Денис похитил деньги со счета бюро. Но зачем ему это, если он действительно ни в чем не нуждался? Чтобы насолить отцу, которого все равно больше нет в живых? Как-то это слишком мелочно для него. Может, Сушкову?

Сомнений в причастности Лазарева к произошедшему у меня не было. А если и были хоть немного, они рассеялись после того, как я поверила содержимое микро флеш карты, содержащей сканы каких-то договоров, номера счетов, непонятные файлы, для обработки которых требовалась какая-то программа.

К вечеру зашла Аллочка, от которой за версту веяло обеспокоенностью и тревогой.

— Ты как? Я думала, опять ревешь. С момента появления в твоей жизни Лазарева, ты стала делать это с завидной регулярностью, — заявила она сходу. — Это что?

— Уголовно процессуальный и уголовный кодекс, — отозвалась я, не поднимая головы от экрана макбука.

Вопреки ожиданиям подруги, плакать мне не хотелось. Хотелось понять, что грозит Денису? Как долго он будет в изоляторе временного содержания? Могу ли я чем-то помочь или хотя бы как-то его увидеть?

— Ты что, защищать его собралась? — удивилась она.

Было бы неплохо. Но невозможно. Больше всего мне, конечно, интересно было узнать его мотивы. Вспомнила, как Денис говорил, что поступает так, как считает правильным и справедливым. Так почему он посчитал таковым хищение денег S?

— Не смогу я его защищать, для этого адвокатский статус нужен. Да и сам он вряд ли действовал наобум и не предусмотрел такого развития событий. Просто хочу понять, что ему предстоит пережить, — потерла переносицу, устав хмуриться от сосредоточенности на изучаемых документах.

С момента задержания Лазарева я сама себе казалась натянутой струной и понимала, что никак не смогу избавиться от этого напряжения, пока не разберусь в ситуации. И в кои то веки я сама села за нелюбимую уголовку, потому что теперь от этих знаний зависела не оценка в зачетке, а мое собственное спокойствие. И свобода Лазарева.

— Ты же это в институте проходила? И зачем оно тебе?

Она присматривалась ко мне, пытаясь определить, действительно ли со мной все в порядке. Или вот это мое новое маниакальное увлечение уголовным правом — первый признак легкого, или не очень, сумасшествия.

— Честно, говоря, я все это успела забыть, — пробормотала я скролля просматриваемое постановление Верховного суда «О судебной практике по делам о мошенничестве, присвоении, растрате», в попытке определиться с квалификацией вменяемого Лазареву деяния. И призналась подруге: — Он поцеловал меня. А потом его задержали.

Аллочка поджала губы и неопределенно дернула бровями:

— И ты даже мысли не допускаешь о том, что это может быть очередной его хитрой манипуляцией?

Я отвлеклась от постановления и задумалась. Мог ли он так со мной поступить? В тот момент Денис выглядел как никогда искренним, а те мгновения нежности казались проникновенными и честными. Одни только воспоминания о сладких минутах нашего поцелуя, о его прикосновениях и словах заставили краску прилить к щекам.

— Вряд ли, — коротко произнесла я, не вдаваясь в детали.

— Или ты просто видишь то, что хочешь видеть?

Ох уж эта Аллочкина забота. Я недовольно прищурилась:

— Денис не нравится тебе объективно или просто потому, что это не ты его мне «подобрала»?

— Он мне не «не нравится», — вздохнула она, пристально глядя на меня. — Просто, я вижу, как серьезно ты относишься к нему. И боюсь, что, если он разобьет тебе сердце, потом осколков не соберешь. И уже ни один «подобранный» мною вариант не поможет.

От этих слов из моей груди тоже вырвался вздох и я порывисто обняла подругу и проговорила:

— Не переживай за меня. Все будет хорошо.

Хотя в действительности не была в этом так уверена. Ситуация не располагала к тому, чтобы быть уверенной хоть в чем-то. И я чувствовала себя человеком, брошенным в море на большой глубине, не умеющим плавать и беспомощно барахтающимся в нем без малейшего понимания того, как выбраться. Когда вода заливает глаза, щиплет нос, попадает в рот обжигая солью. Но если спастись как-то и можно, то, пожалуй, лишь собственными силами.

Когда Аллочка ушла, я еще какое-то время освежала собственные знания, немного прояснив ситуацию в голове. С момента задержания Лазарева у сотрудников следственного комитета имелось 48 часов на то, чтобы выйти в суд с ходатайством об избрании меры пресечения в виде заключения под стражу. Иными словами, оставить его в изоляторе еще на два месяца с возможностью последующего продления этого срока для продолжения расследования.

Статистика рассмотрения таких ходатайств была неутешительной. Чаще всего суд их удовлетворял, чуть реже избиралась более мягкая мера пресечения в виде домашнего ареста. Но даже это в случае подозрения или обвинения в совершении тяжкого преступления считалось большой удачей.

Прежде чем лечь спать зачем-то привычно зашла на Мамбу, хотя и понимала, что Денис не смог бы написать Яне ничего, даже если бы захотел. Долго вглядывалась в его знакомые черты на фото и, все же, отодвинув ноутбук, легла спать.

После нашего поцелуя я не знала, как относиться к его теплой и доверительной переписке с вымышленной блондинкой. Если разобраться, она знала о Лазареве гораздо больше моего. Была осведомлена о привычках, пристрастиях, интересах, планах. И, хотя ее он точно не целовал, как меня, и даже на свидание не приглашал, я поймала себя на почти болезненной ревности. И с этой не самой приятной мыслью уснула.

Снов не запомнила, а проснулась с тем же ощущением внутреннего напряжения и тревоги, словно бы и не отдыхала вовсе. Затылок тянул, будто спала я не на привычном диване, а на каких-нибудь жестких досках.

Впрочем, утра понедельников и до этого всегда были далеки от идеала. И хотя это по «неидеальности» переплюнуло все предыдущие, нужно было как-то собираться и, поборов усталость, плестись на работу.

Не отрывая глаз от новостных телеграм-каналов, я умывалась, чистила зубы, делала пару бутербродов на завтрак, умудрилась порезать палец, зачитавшись новостями о Лазареве, которых было слишком много. И все же в них было больше домыслов, чем хоть какой-нибудь полезной информации, которую я рассчитывала там обнаружить.

Кто-то связывал произошедшее со смертью Станислава Викторовича, вспоминая о том, что отец и сын Лазаревы всегда работали порознь и их отношения были ближе к конфликтным, чем к семейным.

Кто-то писал о неуживчивом характере Дениса, припоминая времена его работы в следственном комитете, считая главной причиной произошедшего месть бывших коллег успешному адвокату.

Кто-то рассуждал о том, что адвокаты типа Лазарева со временем начинают чувствовать себя безнаказанными, считая Фемиду (прим. Фемида — богиня правосудия в древнегреческой мифологии) своей лучшей подружкой, и совершают преступления исключительно на фоне непоколебимой уверенности в собственной вседозволенности.

В это утро только ленивый не высказал свое мнение о Денисе. И ни с одним из них я не была согласна. Хотя собственных догадок о причинах поступка Лазарева у меня так и не появилось.

Вышла из дома с опозданием и была вынуждена спешить. И без того с учетом обстоятельств было неясно, чего ждать в бюро. Вряд ли Сушков, который теоретически являлся потерпевшим по делу о хищении, ждет меня там с распростертыми объятиями. Но хотя бы смогу выяснить у Зеленой, какая сумма и каким образом была похищена.

Забегая в многоэтажное здание, поняла, что к началу рабочего дня все же не успела. На нашем этаже суетились чужие люди, в которых я узнала нескольких следователей из комитета и двух представителей Адвокатской палаты. Остальные, очевидно, были оперативниками. Они беседовали с сотрудниками S, просматривали папки с документами, искали что-то в компьютерах.

— Ева Сергеевна? — окликнул меня один из мужчин, когда я стояла среди всего этого хаоса, не представляя, как в такой обстановке можно работать, и нужно ли.

Черты его лица показались мне знакомыми, но я не сразу вспомнила, где видела его раньше.

— Здравствуйте, — осторожно отозвалась я, пытаясь понять, кем является мой собеседник.

— Не узнали? Моя фамилия Серегин, вы на прошлой неделе фотографировали дело в моем кабинете, пока Лазарев участвовал в допросе его подзащитного.

Тогда я вспомнила о том, что действительно видела этого мужчину там. Кажется, с того дня прошла целая вечность, а не несколько дней, так много событий произошло.

— Теперь узнала, — осторожно кивнула я. — Мы с вами еще созванивались в пятницу, договариваясь об отложении следственных действий с участием Дениса Станиславовича.

— Да, было дело, — подтвердил он мою правоту. — Мне нужно, чтобы вы поехали со мной в Следственный комитет, для участия в допросе.

— Вам нужно? И в качестве кого?

— Свидетеля, конечно. И вы правы, не совсем мне. Краевому следователю, который расследует дело по заявлению Сушкова.

— А почему остальных допрашивают местные следователи и делают это здесь?

Это показалось мне любопытным. Несмотря на добродушный и располагающий внешний вид, никто из следователей, и Серегин в том числе, доверия у меня не вызывал.

— Вас он желает допросить лично, вы же были помощником Лазарева. Очевидно, к вам у него и вопросов будет больше.

— Хорошо, — кивнула я, еще раз неуверенно оглядев творящийся вокруг бардак, в которым всем было явно не до меня. — Я поеду.

Искать кого-то из нашего отдела, чтобы сообщить об уважительности причин своего отсутствия на рабочем месте было бессмысленно. Поэтому в сопровождении Серегина я спустилась на подземную парковку и села в темно-синий служебный Фольксваген, где следователя уже дожидался водитель.

— Прокопьев, который будет вас допрашивать, крайне неприятный тип, — предупредил Серегин, когда мы выехали на дорогу. — Кроме того, он имеет старые счеты с Лазаревым, еще со времен его работы у нас. И именно на ваш допрос он возлагает большие надежды.

— Почему? — с видимым безразличием откликнулась я. — Вряд ли я сумею рассказать вашему Прокопьеву что-то интересное.

— Он не наш, — усмехнулся Серегин. — У него свои интересы, в том числе личные. Если хотите знать, я буду только рад, если Денис сумеет выкрутиться из этой ситуации. Я был еще стажером, когда он уволился из следствия, предпочтя адвокатуру, и до сих пор отношусь к нему с огромным уважением. Краевые специалисты держат информацию о его деле втайне от всего нашего отдела, поскольку некто и без того успел вовремя слить Лазареву информацию о задержании.

Говоря об этом, он усмехнулся так, словно прекрасно знал этого «некто». А я вспомнила о коротком смс, которое Денис прочел, прежде чем вчера неожиданно поцеловать меня.

— И неужто вы совсем ничего не знаете? — недоверчиво спросила я, ответив на его лукавую улыбку.

— Кое-то знаю. Что Денис отказался от адвоката, решив защищать себя самостоятельно. Что в допросе он указал на наличие у него алиби на момент хищения. Что суд отказал в удовлетворении ходатайства следствия об обыске у вас дома, поскольку обыск в квартире Дениса ничего не дал, и что теперь вы и офис бюро — единственная надежда Прокопьева найти доказательства его причастности. Поэтому будьте с ним осторожнее.

Я благодарно кивнула, понимая, что он не обязан был мне этого рассказывать, но отчего-то все же рассказал.

— Спасибо.

И остаток пути до следственного комитета просто смотрела в окно на пролетающие мимо дома, пытаясь продумать тактику собственного поведения на допросе.

Краевой следователь Прокопьев, судя по табличке на двери, предпочел расположиться в кабинете заместителя начальника следственного комитета по городу, что уже кое-что о нем говорило. Серегин, проводивший меня к нему, напоследок шепотом пожелал мне удачи и поспешно ретировался, пока я оглядывала просторное помещение с длинным столом в форме буквы «т», во главе которого меня и ждал тот, кто расследовал дело Дениса. Я сразу узнала в нем мужчину, которого встретила вчера в подъезде с предложением стать понятой.

— Здравствуйте, Ева Сергеевна, — довольно протянул Прокопьев, растягивая гласные, и, отодвинувшись от монитора рабочего компьютера, потянулся, словно долго сидел в неудобном положении. — Кто же знал, что вчера это были именно вы? Представьтесь вы, вряд ли вам удалось бы сбежать так просто.

— Так и вы не представлялись, — ответила я, пожалуй, слишком смело, с учетом обстоятельств. — И до сих пор этого не сделали.

Он усмехнулся, словно моя неожиданная дерзость его только позабавила.

— И правда, пора исправить это досадное упущение. Следователь Прокопьев Игорь Владимирович. И куда это вы вчера так спешили, интересно знать?

Я пожала плечами. Версия, которой я собиралась придерживаться во время допроса, была продумана мной еще по пути, вот только действовать нужно было очень осторожно, чтобы в моих словах не возникло никаких противоречий стем, что ранее мог сказать ему Денис.

— Домой спешила.

Прокопьев жестом указал мне присесть на один из стульев у стола, располагавшийся так, чтобы во время допроса я оставалась в поле его видимости.

— Неужто так не хотели поддержать вашего начальника во время обыска, о котором он заранее знал?

Словно «начальника» он выделил интонацией так, будто подозревал, что нас с Лазаревым связывали иные отношения. Но, даже учитывая то, что со вчерашнего дня это было близко к истине, я не собиралась ему об этом сообщать.

Игорь Владимирович, а дорос уже начат? — ехидно полюбопытствовала я. — Просто, насколько мне известно, сначала вы должны были выяснить мои анкетные данные, потом разъяснить мои права, а потом уже задавать вопросы. Вам не кажется, что что-то пошло не так?

Прокопьев прищурился и сверкнул глазами, выдавая собственное раздражение:

— Да уж, чувствуется Лазаревская «школа». Быстро же вы от него дурных привычек понабрались. Если будете и дальше, как он, цепляться к каждой букве бессмысленного формализма, мы с вами не поладим.

Вообще-то я и не собиралась с ним ладить. К тому же, сравнение с Лазаревым мне лишь привычно польстило и даже немного придало решительности, которую я теоретически должна была растерять после этих завуалированных угроз. Закатив глаза, проговорила философски:

— Что есть любая юридическая деятельность, как не «бессмысленный формализм»?

Он прищурился и с хмурым видом побарабанил пальцами по столешнице.

— Что же, раз вы настаиваете, Ева Сергеевна, давайте соблюдать установленный порядок. Для начала мне нужен ваш паспорт, — он протянул узкую сухую ладонь и я передала ему паспорт, который, зная о необходимости его предъявить, предусмотрительно приготовила заранее. — И я с удовольствием разъясняю вам ваши права, которых у свидетеля не то, чтобы много: заявлять ходатайства и отводы и приносить жалобы. И не забывайте об обязанностях — являться на допрос, и говорить на нем правду, иначе можете занять место рядом с тем, кого так рьяно защищаете по статье за дачу ложных показаний.

Фыркнула, поняв, что разыграть безразличие и беспристрастность, как я планировала, не выйдет. И пока Прокопьев заполнял анкетную часть протокола, продумывала новый план, пытаясь предугадать его слова.

Первым вопросом оказался банальный о наличии у меня юридического образования, а потом, о том, как долго я работаю в S — они не вызвали никаких проблем, но потом он перешел к тому, что его действительно волновало.

— Что же, Ева Сергеевна, давайте начнем, — потер следователь ладони друг о друга. — Какие отношения связывают вас с Денисом Лазаревым?

Ёшкин кодекс, если бы я сама это знала. После вчерашнего ответить на этот вопрос стало еще сложнее, но, понимая, что придется, произнесла:

— Нормальные. Деловые.

— И к вашему предыдущему начальнику вы тоже нередко ездили домой по выходным?

Ага, консьержка разболтала. Придется учитывать и это.

— А разве это законодательно запрещено?

— Я попрошу вас не отвечать вопросом на вопрос. И говорить четко по делу. Что вы делали дома у Лазарева вчера вечером?

— Мы обсуждали рабочие вопросы.

— Какие именно? — допытывался следователь, намереваясь, видимо все же найти противоречия в наших с Денисом показаниях.

— Адвокатская тайна, — отозвалась я.

— Вы же не адвокат.

— И тем не менее, я подписывала договор о ее неразглашении. Его копия имеется в офисе бюро. И поскольку осуждаемые вчера с Лазаревым дела непосредственно касались его доверителей, разгласить, само собой, ничего не могу, — в притворном сожалении развела я руками, дескать и хотела бы, но скована условиями договора.

— В таком случае, расскажите мне о том, видели ли вы Лазарева во время похорон его отца?

— Видела, конечно, — кивнула я. — Он присутствовал и на прощании, и на похоронах.

— Тогда почему некоторые свидетели утверждают, что он отсутствовал?

— Так вы это у них и спрашивайте. Возможно, это связано с тем, что он стоял вдали от вдовы и сотрудников бюро, но это лишь мои домыслы. С уверенностью же я утверждаю, что видела Дениса Станиславовича. Хотите, опишу в чем он был одет?

— Не хочу, — задумчиво закусил Прокопьев край тонкой нижней губы, напомнив мне суслика из Ледникового периода. — Скажите лучше, делился ли Лазарев с вами подробностями совершения хищения денег S?

Ва-банк, значит пошел. Ответить на подобную провокацию «да» или «нет» не получится.

— Не делился, потому что его не совершал, — отозвалась я, стараясь, чтобы мои слова звучали четко и непоколебимо.

— Рискуете, Ева Сергеевна, — скривился следователь. — Защищаете преступника, который легко может утащить вас за собой как подельницу.

— А что, презумпцию невиновности уже отменили? Он будет преступником, а я, как вы выразились, подельницей, только если вы докажете это в суде. А пока — рискуете именно вы, обвиняя в совершении преступления невиновного человека.

Прокопьев хмыкнул недовольно, и я почти слышала, как шевелятся мозги в его лысеющей голове, стараясь придумать, с какой еще стороны ко мне подобраться.

— Неужто такого уж и невиновного? Вряд ли вы так много узнали о нем за те три недели, что он работал в бюро. И не приходило ли в вашу голову мысль о том, что он просто использовал вас в собственных целях? Втирался в доверие? Манипулировал, чтобы заставить делать именно то, что выгодно ему? Я знаю Дениса гораздо дольше вашего. Наивное стремление защитить его в надежде на похвалу заметно невооруженным глазом. Вас саму это не унижает?

Вот тут он надавил на больное. Мне казалось, что я знала Лазарева. Чувствовала его, понимала интуитивно, даже не всегда зная причины его поступков. Слепо верила. Но что, если я ошибалась? Слова Прокопьева всколыхнули сомнения, которые, как я считала, напрочь исчезли из моей головы. Но теперь они вернулись и начали одолевать меня с новой силой. А он, насторожившись, словно пес, почуявший верный след, продолжил:

— Когда я работал вместе с Денисом, он часто использовал в собственных целях неискушенных и бесхитростных девочек вроде вас, слепо верящих его словам и пляшущих под его дудку. Он проделывал этот трюк сотни раз, с молоденькими практикантками, помощницами прокуроров и судей, а теперь и вы попались на его удочку. Верите, небось, что Лазарева хоть сколько-нибудь заботят ваши интересы и чувства? Черта с два, они его заботят, Ева Сергеевна. Таких как Денис Лазарев, жестких, беспринципных, привыкшим идти по трупам к собственной цели, всегда заботит лишь их собственная выгода…

Видя, что я молчу и хмурюсь, он хотел было продолжить, но, сделав над собой усилие, я прервала этот поток неприятных слов:

— Игорь Владимирович, не пойму, кто кого допрашивает? — изогнула губы в улыбке я, хотя на душе почему-то было гадко. — Вроде вы меня о каком-то уголовном деле, а не я вас о ваших философских измышлениях? Вы, надеюсь, все это в протокол внесли, а то я на «пляшущих под дудку» задумалась и, боюсь, не сумею воспроизвести всю эту ценную информацию, чтобы вам помочь.

— Идиотка, — выплюнул Прокопьев. — Когда мы найдем достаточно доказательств, я санкционирую обыск и у тебя и ты займешь место рядом с тем, кого пытаешься выгородить.

— А пока не нашли, распечатывайте уже ваш протокол, я подпишу, и, пожалуй, пойду, — отозвалась я недовольно.

Он распечатал и протянул мне документ с самым мрачным выражением на лице. В заполненном бланке значилась всего пара вопросов с моими односложными ответами. Естественно, о его философских измышлениях и моей дерзости на бумаге и речи не шло. Обычная формальность, не оправдавшая Прокопьевских ожиданий.

— Ручку возьмите, — подвинул он ко мне стакан с несколькими пластиковыми ручками, но я отодвинула его назад.

— У меня своя.

Достала из сумки черную коробочку с серебристой счастливой ручкой, оставленной мне Станиславом Викторовичем, и поставила подписи в нужных местах документа, загадав, чтобы Денис поскорее вышел из следственного изолятора.

— Паспорт верните, — выжидательно протянула я руку.

— Передачки своему Лазареву в тюрьму носить будешь, — протягивая паспорт, неожиданно зло рявкнул Прокопьев мне в ответ.

И, глядя на него, я могла понять, почему такому мелкому и злобному человеку как он, уверенный в себе и успешный Лазарев был костью в горле.

— Ага, — беззаботно отозвалась я. — Американо двойной крепости и объема без сахара.

Не ожидая, что он поймет мои слова, я вышла из кабинета, чувствуя себя как выжатый лимон. Всю мою браваду как рукой сняло. Накатила такая слабость, что я ноги с трудом переставляла.

— Ева, вы в порядке? — подошел Серегин и еле-слышно шепнул: — Вы умница, мы с коллегами ваш допрос через балкон соседнего кабинета подслушивали.

Это заставило меня слабо улыбнуться. Сил не было совершенно. Словно этот Прокопьев вытянул из меня всю энергию. Или тяжелая ночь давала о себе знать.

— Устала просто, — пробормотала я.

— Давайте, я вас отвезу? — предложил следователь. — Мой кабинет все равно краевики заняли, а в коридоре особо не поработаешь.

Понимая, что плестись на автобусную остановку совершенно не хочется, я согласилась.

В машине ехали молча, я прикрыла глаза и откинула голову назад. Шея и плечи ныли так, словно я, все время допроса тащила Прокопьева на себе, а не мило беседовала с ним, сидя напротив.

Тишина позволила погрузиться в собственные мысли.

Прокопьев бил по больному. Еще и говорил словами Аллочки, с тем лишь отличием, что двигало им не желание меня защитить, а желание насолить Лазареву.

И когда мои собственные мысли подтвердили два не связанных между собой человека, я поневоле вынуждена была о них думать. Что если он всё-таки был прав? Если Денису и правда было выгодно использовать меня в собственных целях? Лазарев ведь добился того, что я действительно готова на всё, чтобы ему помочь, даже будучи почти уверенной в его виновности.

А что, если это и было его планом изначально? Если я и правда была просто одной из многих в череде его побед на пути к какой-то цели?

Мелодия телефонного звонка заиграла настолько неожиданно, что я резко открыла глаза и непонимающе уставилась на экран. Номер принадлежал Сушкову.

— Михаил Александрович?

— Ясенева? Вы уволены из бюро. Сегодня я там уже не появлюсь, а завтра с утра подпишу все документы, придете к десяти — заберете, — зло рявкнул партнер S из трубки и завершил звонок, оставив меня недоуменно хлопать ресницами.

Это за что хоть меня уволили, интересно? За сегодняшний прогул? Или в общем за помощь Лазареву? Имело ли смысл спорить? Или проще было уйти с высоко поднятой головой?

Почему-то теперь новость об увольнении, казавшемся таким ужасным еще неделю назад, сейчас я восприняла с неожиданным безразличием.

— Я так понимаю, в бюро вам сегодня уже не надо? — сочувственно усмехнулся Серегин и объяснил: — Очень уж громкий голос был у вашего собеседника.

— Пожалуй, это и к лучшему, — призналась я. — Все равно сил работать сегодня у меня уже не осталось.

17. Счастье

Вечер я провела дома, продолжив листать новостные телеграм-каналы, пестрившие фотографиями Лазарева, и мучая саму себя противоречивой и ненужной информацией.

Позвонила маме, но рассказывать об увольнении из бюро не стала. К счастью, она не смотрела телевизор и не читала новости в интернете, считая это пустой и глупой тратой времени и говоря, что, если случится что-то действительно важное, ей все равно кто-нибудь, да, расскажет.

Поискала в интернете вакансии юристов, но ничего похожего на моё предыдущее рабочее место не нашлось, поэтому я решила пока отложить на время этот вопрос и задумалась о том, чтобы подать документы и сдать экзамен на получение адвокатского статуса.

Злые слова Прокопьева не желали выходить из головы, продолжая терзать меня весь вечер. И чем больше я вдумывалась в них, тем сильнее мне начинало казаться, что он прав. Но мне очень не хотелось этому верить.

— Но ты же допускаешь, что это возможно? — осторожно полюбопытствовала Аллочка, зашедшая в гости вечером.

Она заварила для меня вкусный мятный чай и принесла собственноручно приготовленную домашнюю пиццу, от которой я не сумела отказаться.

— Просто, если убрать из этой ситуации чувства, это, наверное, так и выглядит, — хмуро вынуждена была признать я. — Лазарев пришел в бюро с намерением похитить деньги и попутно вышвырнуть оттуда меня, чтобы выскочка, которую отец считал хорошим юристом, знала своем место. Предложил мне стать его помощником, зная, что, выбирая между этой вакансией и увольнением, я вряд ли сумею ему отказать. А потом сделал так, чтобы я постоянно вынуждена была восхищаться его профессиональными и человеческими качествами и даже думать не могла ни о ком другом. Еще и поцеловал перед самым обыском, чтобы закрепить успех.

Аллочка хмыкнула и задумчиво помешала чай ложечкой, мелодично зазвеневшей о стенки кружки.

— Узнаю твой рационализм, впервые за долгое время.

— И теперь получается, — бесцветным тоном продолжила я. — Что все произошло, как и было запланировано: деньги у него, я уволена, всеми силами пытаюсь ему помочь и чувствую себя хуже некуда.

— Но сам-то он тоже не в лучших условиях, — пожала плечами подруга. — Как-то не представляется, чтобы он сейчас сидел в темном и холодном изоляторе временного содержания, зловеще хохотал и довольно потирал руки.

И правда, подобная картинка даже при моем воображении представлялась с трудом. Я отрицательно качнула головой.

— Но он выберется оттуда. Слишком уж он хороший адвокат, чтобы там задерживаться. Перед обыском Лазарев был так спокоен и собран, словно все действительно шло по его плану. К тому же, если Серегин не солгал, он уже обыграл следствие по всем фронтам. Если при обысках в бюро тоже не нашли никаких зацепок, то суд не изберет ему меру пресечения, связанную с ограничением свободы. Не сможет просто. И тогда — все сходится, и он вполне может позволить себе зловеще хохотать уже на свободе. Если в этом изначально и состоял его план, конечно.

Аллочка промолчала. Мы еще немного поговорили, отвлеклись обсуждением планов на ее предстоящую свадьбу, запланированную на лето, и она ушла, оставив меня один на один с тысячей сомнений, кружащих вокруг, словно раздраженный пчелиный рой.

Терзаемая ими, я долго сидела на подоконнике, гладя Контру и допивая остывший чай. Невидящим взглядом смотрела на спящий город внизу, а сама уснула уже после полуночи.

И с утра ожидаемо проспала, но проснувшись, успокоила себя мыслью, что уж на увольнение можно и опоздать, все равно терять уже особо нечего. В конце концов, уход из бюро, где я проработала столько счастливых лет, знаменовал окончание длинного и интересного этапа моей жизни. И, наверное, это просто было знаком, что пора двигаться дальше. Ну, или, говоря простыми словами, мои утренние действия объяснялись расхожей фразой «помирать, так с музыкой».

Я впервые за последние лет пять надела красивое темно-зеленое платье, которое долго без надобности пылилось в шкафу и неожиданно красиво уложила волосы. Сделала легкий макияж, добавивший к моей уверенности в себе еще несколько лишних пунктов.

По пути к зданию бюро, шагая по ярко-освещенной теплыми солнечными лучами улице, позволяя легкому весеннему ветерку трепать волосы, разжилась стаканчиком клубничного рафа и неторопливо поднялась в лифте на этаж, занимаемый S, лишь в начале двенадцатого.

А когда дверцы лифта открылись, и я шагнула в просторный холл бюро, поняла, что приехала как раз вовремя к устроенному, кажется, специально для меня, представлению.

Происходящее напоминало мини-собрание какой-нибудь политической партии, место лидера и идейного вдохновителя которой предпочел занять Сушков. Собрав, столпившихся вокруг него полукругом, молчаливых сотрудников S в холле, он вдохновенно что-то вещал, оборвав свою речь, когда дверцы лифта разъехались в стороны и я сделала из него первый шаг.

Однако тишина продлилась совсем недолго. С нескрываемым презрением оглядев меня, Сушков разгневанно выдал:

— Прекрасно, а вот и явилась наша «героиня»!

Последнее слово было произнесено с такой интонацией, словно подразумевало за собой не одно, а сразу несколько нецензурных высказываний.

Поскольку он не счел нужным здороваться, я предпочла последовать его примеру и недоуменно оглядывала присутствующих, пытаясь понять, что здесь вообще происходит.

— Проходи, Ясенева, не стесняйся, — заявил, тем временем Сушков, чей голос неприятно резал слух в напряженной тишине. — Сейчас ты расскажешь нам о том, стоило ли оно того: становиться подстилкой Лазарева, чтобы оставить всех нас без денег?

Я поморщилась. Слишком много привычной глупой театральности было в его словах. Иногда он устраивал подобные эскапады для клиентов, но на них они действовали не менее раздражающе. Я лишь утвердилась в собственных мыслях о том, что увольнение из S — это хорошо и правильно. Все равно работать под началом этого самодура у меня бы не получилось.

— Я не хочу в этом участвовать, Михаил Александрович, — твердо произнесла я, проигнорировав грубое и несправедливое обвинение. — Мне нужно забрать вещи и документы. И побыстрее уйти отсюда.

— Надо же, как у тебя все просто, Ясенева! Обуть бюро на пару с обоими Лазаревыми и уйти, как ни в чем нет бывало! Не получится, Ева Сергеевна!

Он уже и Станислава Викторовича сюда приплел. Я бы на его месте не была так уверена. Решительно обошла недоумевающих сотрудников, внимательно следящих за развернувшимся перед ними представлением, и прошла к своему кабинету, открывая дверь ключом, стараясь не обращать внимания ни на следующего за мной по пятам Сушкова и немного отставших зрителей, ни на щемящую тоску от взгляда на пустой кабинет Лазаревых.

— Если ты думаешь, что легко отделалась и следствие не нашло твоей причастности к пропаже денег, ты ошибаешься! — не унимался Сушков, пока я быстро скидывала личные вещи и канцелярские принадлежности в очень кстати не выброшенную коробку, с которой переезжала в этот кабинет неделю назад. — Я сам найду доказательства! И завалю следственный комитет жалобами! Подниму общественность!

Стараясь абстрагироваться от его слов, чтобы не растерять смелость, я напоследок оглядела кабинет, чтобы удостовериться в том, что ничего не забыла. Вроде бы всё. Осторожно положила сверху коробки бутылек с черными чернилами, чтобы не разлился. Успела купить его, чтобы заправлять счастливую ручку, но пока еще не применила по назначению.

— Документы на увольнение готовы? Трудовая? Выписки? — холодно бросила я, переведя взгляд на Сушкова.

— А не получишь ты документы, пока не ответишь на вопрос о том, где деньги, похищенные со счетов S? — фыркнул он, перегородив мне выход из кабинета.

Остальные сотрудники продолжали наблюдать за нашим диалогом сквозь стеклянную стену кабинета и раскрытую настежь дверь.

— Ты должна ответить за свое предательство, благодаря которому бюро осталось без средств к существованию, а его сотрудники останутся без зарплат!

— Я не имею к этому отношения. Дайте пройти!

— Нет уж, дорогуша, тебе не удастся выйти из этой истории белой и пушистой! — гневно прошипел он и, когда я попыталась обойти его, железной хваткой вцепился в мой правый локоть.

От резкой боли я чуть коробку с вещами из рук не выпустила.

— Отпустите! — зашипела я.

Смелости во мне почти не осталось. Будучи один на один против разъяренного Сушкова и хмурого, агрессивно настроенного им коллектива бюро, я трезво оценивала свои шансы. За деньги люди на многое готовы и, поддавшись стадному инстинкту, легко раздерут меня на сувениры. Сердце в груди забилось испуганной, рвущейся на волю птичкой.

— Нет уж! — рявкнул он рядом с моим ухом, заставляя отшатнуться, но выдернуть свою руку из его захвата так и не получилось, все же сил у него было явно больше. — Где деньги, Ясенева?!

Я не сдержала всхлип и прикрыла веки. Стало по-настоящему страшно. Ёшкин кодекс, как я оказалась в такой дурацкой ситуации?! И неужели Денис, действуя, по его же словам «справедливо и правильно» не предусмотрел такого поворота событий?! Кажется, я все-таки в нем ошиблась. И от этого осознания внутри стало еще паршивее, хотя паршивее, кажется, было некуда.

Все мои силы уходили на то, чтобы просто не расплакаться, понимая, что сделать это вот так, перед всеми, поддавшись давлению обвинений, будет мало того, что унизительно, так еще и равносильно косвенному признанию своей вины в происходящем.

— Где наши деньги?! Отвечай, или окажешься за решеткой, вместе со своим Лазаревым! Где наши деньги! — заорал Сушков, и эту же фразу эхом повторил кто-то из толпы сотрудников, а остальные забормотали что-то поддерживающее.

От нарастающей с каждым мгновением паники закружилась голова, а перед глазами заскакали разноцветные пятнышки, заставившие зажмуриться. В груди стало тесно. Казалось, что кислорода не хватает и, если так продолжится, я рискую задохнуться. Все это выглядело, как происходящий наяву кошмар, от которого было никуда не деться. Но он закончился всего тремя словами, произнесенными знакомым, полным спокойствия и уверенности голосом:

— Убери руки, Миша.

Лазарев. И от понимания того, что мне это не померещилось, резко и рвано вдохнула воздух. Я заметила бы его раньше, если бы не зажмурилась, не желая видеть происходящего вокруг меня ужаса. Все остальные, стоящие к дверям лифта спиной, вынуждены были обернуться, чтобы удостовериться что Денис действительно здесь.

Он быстрыми шагами направлялся в нашу сторону, не глядя, однако ни на кого, кроме меня. В том же бежевом джемпере и джинсах, в которых он был позавчера в момент задержания. Привычно решительный и властный, твердый и авторитетный, Денис приближался к нам и по мере его приближения тревога и паника внутри меня отступали. Раз уж он здесь, значит все в порядке. Внутри начало разгораться теплое счастье, вспыхнувшее маленькой искоркой, быстро превращающейся в яркий огонек.

Сушков действительно отпустил мою руку, но скорее от удивления, чем от желания подчиниться. Теоретически, появление оппонента, кому можно было бы высказать все предыдущие обвинения в лицо, должно было бы его обрадовать, но я была уверена, что в его взгляде на мгновение промелькнул испуг. Это меня он мог запугивать своими угрозами, а Лазарева почему-то боялся. Он даже как-то сжался весь при его появлении.

— Уважаемые сотрудники бюро, — громко обратился Денис к собравшимся, оттесняя от меня трусливо замершего Сушкова и встав между нами. — Как тот, кто все-еще является партнером бюро и до этой минуты имеет доступ к его счетам, могу с уверенностью заявить вам, что средства на заработную плату и продолжение работы на них имеются в полном объеме, и если они вдруг под шумок непостижимым образом оттуда исчезнут, вы смело можете спросить о причинах их отсутствия у Михаила Александровича.

В толпе работников пробежал недоуменный ропот.

Ты не можешь… — зашипел было Сушков, который, видимо успел отойти от шока, вызванного неожиданным появлением Лазарева, но он не собирался давать ему договорить.

— Однако есть иная проблема, — повысил голос Денис, чтобы заставить присутствующих замолчать. — Партнерский договор, заключенный не так давно между мной и Михаилом Александровичем, является недействительным, поскольку кое-кто решил схитрить и заключить его с нарушением закона. Такой договор не породил между нами никаких прав и обязанностей, а следовательно и бюро, как таковое, перестанет существовать, в лучшем случае, оставшись чем-то иным, изменившим форму организации.

— Хорошо смеется тот, кто смеется последним! Я оспорю это в суде! — выплюнул Сушков, искоса бросив на Лазарева недовольный взгляд.

Я же, с момента появления Дениса перестала воспринимать происходящее с прежней серьезностью. Главное — он был здесь, рядом. А когда его рука успокаивающе скользнула по моей спине, я почувствовала себя гораздо лучше.

— Удачи, Миш. Но я бы не советовал. Ты так усердно пытался оставить ни с чем меня и моего отца, что собственными махинациями загнал себя в угол.

— Вон отсюда, недоносок! — фыркнул он, а его лицо еще сильнее искривилось от злости.

— С превеликим удовольствием, — холодно отозвался Лазарев и, с абсолютно невозмутимым видом достал из коробки, которую я всё-еще держала в руках, возвышающийся над вершиной башни из канцелярии пузырек с чернилами. Открыл и как ни в чем ни бывало вылил содержимое прямо на голову, опешившего от происходящего, Сушкова. И, снова собственнически приобняв меня, негромко произнёс: — Ева, ты идешь?

Я на мгновение даже залюбовалась тем, как красиво и эффектно чернила стекают с волос Михаила на лицо и капают на ворот и грудь белой рубашки и галстука. Он попытался стереть их рукой, чтобы не попали в глаза, но этим лишь усугубил и без того неприятные последствия.

Вместе, обходя ошарашенно расступающихся сотрудников S мы с Лазаревым пошли к лифту. В напряженной и приятной после недавних криков тишине.

Я случайно встретилась взглядом с Зеленой и поняла, что рассказ о сегодняшнем дне станет лучшим в ее коллекции сплетен.

Когда двери лифта сомкнулись, Денис крепко прижал меня к себе, отчего коробку с канцелярией я все-таки выронила, но он умудрился подхватить ее одной рукой.

— Это были чернила для счастливой ручки, — задумчиво проговорила я, отчего-то дрожа и тяжело дыша так, словно только что пробежала стометровку.

Лазарев хмыкнул.

— Определенно, они сделали Мишу намного счастливее.

У крыльца нас уже дожидалась машина такси, поскольку Денис попросил водителя не уезжать, не намереваясь задерживаться в бюро надолго.

— Как… — когда мы оказались на заднем сиденье, я замялась, не зная как правильно сформулировать вопрос и вообще какой из всего миллиона своих вопросов задать первым. И пробормотала: — Еще ведь не прошло даже сорока восьми часов.

Он легко рассмеялся:

— А что, ты не успела по мне соскучиться?

— Успела, — отозвалась негромко, переведя на него взгляд. — Просто хочу понять, что произошло.

Мне все еще казалось, что он может снова исчезнуть. Сбежать, не дав мне ответов. Но он тепло улыбался, продолжая обнимать меня за талию, не желая отпускать ни на минуту. И я не хотела, чтобы он отпускал.

Его ладонь нашла на сиденье мою, переплетая пальцы. Будто поняв меня без слов, Денис наклонился к моему лицу и поцеловал, показывая, что он тоже скучал, заставляя мое дыхание сбиться, а кожу на руках и шее покрыться мурашками.

Этот неторопливый и полный нежности поцелуй с привкусом горького кофе и мятной жвачки тянулся до самого момента остановки машины, и только тогда в моей голове возникла мысль о том, что стоило бы, пожалуй, поинтересоваться у Лазарева о том, куда и зачем мы вообще ехали. Эту мысль тут же опровергла новая. А что, есть разница? И ее, кажется, не было.

Когда мы такси остановилось у дома Дениса, вопрос «куда» отпал сам собой, оставляя лишь «зачем». И, видимо, прочтя его в моем взгляде, Лазарев ответил:

— Я задолжал тебе обещанное гостеприимство, — негромко и серьезно произнёс он, но в глазах на мгновение сверкнули задорные искорки. — И теперь тебе сложно будет от него отвертеться.

— И не собиралась, — призналась я, выходя из машины, придерживая свободной рукой платье, подол которого чуть было не поднял резкий порыв ветра. — По крайней мере, пока ты мне всё не расскажешь.

Денис взял с сиденья мою коробку и понес сам.

— Расскажу, конечно, только дай мне немного времени, чтобы прийти в себя. Я поехал в бюро сразу из суда и переживал, что могу не успеть.

— Ты знал, что Сушков при моем увольнении закатит такое шоу? — удивилась я, молча кивая консьержке, провожающей нас заинтересованным взглядом.

— Серегин рассказал, что он уволил тебя и пригласил с утра в бюро за документами. Я слишком хорошо знаю Мишу, чтобы допустить хотя бы крохотную возможность того, что он отпустил бы тебя без громкой истерики.

— Когда он хотел натравить на меня коллектив S, мне было по-настоящему страшно, — призналась я, поднимаясь вслед за Денисом по лестнице.

Он тяжело вздохнул, и произнёс, доставая из кармана джинсов ключи:

— Ева, мне так жаль, что тебе пришлось через все это пройти. И через вчерашний допрос у Прокопьева тоже. Я знал, что ты умница, но такого не ожидал, — и, видя мой удивленный взгляд, добавил: — Ребята мне рассказали.

Открыв дверь, он пропустил меня первой в пустую прихожую. Я ожидала увидеть следы прошедшего обыска: грязные следы ботинок на полу или разбросанные вещи, но в квартире царил идеальный порядок, за которым, вероятнее всего, следила приходящая домработница. К н и г о е д. н е т

В тишине прихожей мы, наконец, остались вдвоем и Денис спросил тихо:

— Ты простишь меня? Я обещаю, что теперь всё точно будет хорошо.

18. Любовь

Когда Лазарев отправился в душ, попросив меня заказать что-нибудь перекусить, я осталась в гостиной. Через приложение ближайшего ресторана оформила доставку пиццы всего за пару минут и маялась, не находя себе другого занятия.

Не терпелось поскорее узнать ответы на свои вопросы, но я понимала, что торопить Лазарева не следует. В конце концов, после почти двухдневного отсутствия дома я и сама, пожалуй, предпочла бы душ любым разговорам.

Чтобы коварное воображение перестало подсовывать мне навязчивые картинки Дениса в душе, рисуя то, как капельки воды, огибая выпуклости мышц, стекают по гладкой коже на его спине, я включила телевизор, экран которого занимал половину стены, противоположной той, у которой стоял широкий темно-синий диван.

Однако и там рассказывали, как Денис был отпущен из-под стражи прямо в зале суда без избрания меры пресечения, поскольку его причастность к произошедшему не подтвердилась. Короткие видеофрагменты демонстрировали, как он выходит из суда и садится в такси, вероятно, судебное заседание было закрытым и репортеров туда не пустили.

Пощелкав пультом, от скуки, я попереключала каналы, так и не обнаружив ничего заслуживающего внимания, удобно свернулась калачиком на диване и прикрыла глаза, слушая шум воды, доносящейся из душа и монотонный голос диктора новостей.

Впервые за последние дни я чувствовала себя спокойно и расслабленно. Не надо было никуда спешить, мышцы больше не казались натянутыми струнами, а голова не напоминала дом советов.

Кажется, я уснула, потому что звонок телефона, сообщивший о том, что прибыла пицца, заставил меня резко открыть глаза и удивленно заморгать.

— Тшшш, Ева, спи, — раздался совсем рядом сонный шепот Дениса. — Я сейчас встречу курьера и вернусь.

Оказалось, что Лазарев, вернувшись из душа, успел задремать рядом со мной и теперь, нехотя поднялся с дивана, зевая и потягиваясь, и отправился за заказанной пиццей.

Я чуть было не потерла глаза, но вовремя вспомнила о том, что не стерла макияж и в этом случае рискую стать похожей на панду. Несмотря на «разрешение» Дениса, спать я хотела меньше, чем услышать его версию произошедшего, поэтому зевнула, поправила волосы и платье, и принялась ждать.

Через несколько минут он занес в комнату четыре пахнущих свежей выпечкой коробки и аккуратно поставил на столик рядом с диваном.

— Выспалась? — усмехнулся он, не сводя с меня глаз. — А жаль, я бы еще поспал.

И тени на его лице без слов говорили о том, как мало ему удалось отдохнуть в последние дни.

— К тому времени, как ты проснешься, я успею умереть от любопытства. И, возможно съем всю пиццу без тебя.

— Ладно, тогда сейчас налью кофе и героически спасу тебя от такой бесславной смерти.

Вскоре, когда от двух чашек кофе поднимался вверх белый пар, а я удобно устроилась на диване в кольце рук Лазарева, он, жестикулируя надкусанным куском пеперони начал рассказ:

— Иногда совместно совершенные преступления связывают людей сильнее, чем брачные узы, — проговорил он, а я от такого интригующего начала чуть было не подавилась пиццей.

— Это ты о ком?

Он лукаво улыбнулся:

— Ты права, к нам с тобой это выражение теперь тоже немного подходит, — пробормотал он, а я все же подавилась и была вынуждена откашляться. — Но вообще-то я не о нас. Лет пятнадцать назад мой отец был обычным адвокатом одной из городских коллегий. Работая какому-то делу в паре с Мишей Сушковым, который тогда только сдал адвокатский экзамен, он не совсем законно разжился крупной суммой денег. Я не уточнял сути, но она и не столь важна. Кажется, это было связано с передачей в частные руки какого-то крупного государственного объекта.

Горячее тесто с тянущимся сыром и ароматным соусом таяло во рту. Я слушала историю Лазарева затаив дыхание, но все же спросила:

— И что, они не сумели поделить ее поровну?

— Может они и поделили бы, но каждый тянул одеяло на себя, считая свою роль наиболее важной, а потом этим делом заинтересовалось следствие, и они не придумали ничего лучше, чем основать S и вложить деньги в него. Часть была потрачена на помещение, ремонт, машины, оргтехнику и прочее, но часть осталась, а потом приумножалась. Отец и Сушков и без нее жили припеваючи, и, тем не менее, само существование денег грело душу обоим.

Пока Денис говорил, продолжая есть, я разглядывала его лицо, с выступающими скулами и широким подбородком, темно-серые радужки глаз с расширенными зрачками, растрепанные не успевшие высохнуть пряди светлых волос, пахнущие шампунем. Было просто хорошо и приятно находиться с ним рядом, и я ощущала себя непривычно счастливой и довольной, будто кошка, лежащая на коленях у хозяина, который почесывает ей за ухом.

— Все это время они работали бок о бок, бюро развивалось и само по себе давало неплохой доход, но год назад Сушков предпринял попытку вывести сумму со счета полностью, и если бы отец вовремя его не остановил, сделал бы это без зазрения совести. Их отношения, и без того неидеальные, значительно ухудшились и ни о каком доверии не могло быть и речи. И, словно этого было мало, вскоре отец узнал о своей болезни.

Я вздохнула, начиная догадываться о том, что произошло дальше. Видя, что рассказ о произошедших событиях не доставляет моему собеседнику особого удовольствия, провела кончиками пальцев по щеке Лазарева, легко коснувшись колючей светлой щетины. Он взглянул на меня и уголки его губ все-таки дрогнули в легкой полуулыбке. Спросила осторожно:

— Тогда он попросил тебя помочь? Но почему именно тебя?

— Потому что знал, что я сумею это сделать, — пожал плечами Денис. — А я, посчитав подобную просьбу вызовом собственным способностям и возможностям, согласился, попутно решив открыть отцу глаза на то, что ты не та, кем он тебя считает и вообще, что всё его бюро — та еще шарашкина контора.

При упоминании обо мне я застыла, понимая теперь причины его строгости и чрезмерного интереса к моей персоне в первые дни работы в S Словно почувствовав мое напряжение, Лазарев притянул меня к себе и успокаивающе коснулся губами моего виска. И продолжил:

— А потом стало интереснее. Партнерский договор был расторгнут, чтобы отец спокойно отправился на лечение. В тот же день был заключен новый, который теоретически должен был отличаться от первого только именем и отчеством одного из партнеров. Но Сушков решил по-своему. Он изменил некоторые пункты так, что мне они были явно не выгодны. Большая их часть касалась распределения вознаграждения по делам и определения количества голосов при принятии решений и ответственности по делам, которые в бюро уже имелись. Миша рассчитывал на авось: увижу я — откажусь, не увижу — подпишу. Только я и увидел, и подписал, поскольку не планировал оставаться в бюро дольше необходимого и просто продолжил работать по делам своего кабинета…

— И заключая новые договоры от имени него же, — продолжила я, а Денис кивнул, подтверждая мои слова.

— А потом, в нужный момент я и перевел ту сумму, которая причиталась отцу, со счета S на заранее подготовленный иной зарубежный счет, зарегистрированный на имя его вдовы.

— И, что этот перевод не отследить? — в моем представлении все банковские переводы, в том числе за рубеж, были прозрачными, как вода и отражались в банковских выписках. — И тогда я не понимаю, почему следователи не сумели связать эту транзакцию именно с тобой? Понятно же, что никто иной, кроме тебя и Сушкова, заявившего о пропаже, доступа к счету не имел?

— Я сделал так, чтобы отследить было проблематично. Как и связать со мной. Для того, чтобы понять эту схему, нужны определенные познания в программировании, хочешь, объясню?

— Наверное, нет, — честно отказалась я, поскольку программирование было для меня чересчур непонятной отраслью, чтобы в нее углубляться. — Скажи лучше, почему Прокопьев интересовался твоим отсутствием во время похорон?

— Потому, что считает, что деньги ушли со счета именно в это время, хотя это и не совсем так.

Пицца к этому времени была съедена, а чай выпит. Я хотела опустить голову на диван, но Денис переложил ее к себе на колени и во время рассказа задумчиво перебирал пальцами мои волосы. И каждое его движение вызывало приятное покалывание на коже. Словно под ней вспыхивали и гасли маленькие яркие искорки.

— Ты заранее знал, что они придут с обыском и решат тебя задержать? — пробормотала я расслабленно, с трудом продолжая концентрировать внимание на его рассказе.

— Догадывался. Алгоритм работы по таким делам всегда примерно одинаков. Возбуждение дела, чтобы проще было санкционировать обыск, задержание подозреваемого, как демо-версия лишения свободы, чтобы проще было его разговорить, обыск, чтобы деморализовать его еще больше и найти доказательства к причастности к совершению преступления.

— Да уж, в этом случае с тобой они просчитались. Неужели Прокопьев не мог догадаться о том, что ты предусмотришь такое развитие событий?

Денис хмыкнул, а его пальцы, запутавшиеся в моих волосах, на мгновение остановились.

— Мог, и обязательно догадался бы, не будь он ослеплен возможностью поквитаться со мной за наше прежнее соперничество. К тому же Серегин вовремя слил мне информацию о том, что он выехал ко мне на обыск. Видела бы ты, как он злился, когда я не выказал ни грамма удивления от его прихода, — рассмеялся он.

— И что теперь будет? — спросила я, решительно поднимая голову с его коленей, потому что этот вопрос волновал меня больше всего и в момент озвучивания ответа хотелось мыслить как можно более здраво. — Они прекратят уголовное дело?

— Дело останется, но уголовное преследование в отношении меня по нему уже прекращено. Бюро будет ликвидировано, или станет коллегией, хотя его дальнейшая судьба меня мало заботит. Гораздо важнее наша.

И это прозвучало так, что заставило меня насторожиться.

— Наша?

— Наша. Ты ведь теперь понимаешь причины моей предвзятости, знаешь, что я думал о тебе плохо еще до нашего знакомства и втянул тебя в то, во что не должен был. Ты этого не заслуживала. И я пойму, если ты обижаешься или злишься?

Ёшкин кодекс! Лазарев, когда не надо — умнее некуда, десятки чужих поступков и слов наперед просчитывает, а тут хуже слепого котенка. Я усмехнулась. Склонила к нему голову так, что наши лбы соприкоснулись и смешалось дыхание.

— Если тебе так будет легче, то когда ты пришел в бюро я вместе с остальными за глаза называла тебя Деспотом и считала снобом и пафосным идиотом и бабником в придачу. И постоянно подозревала в том, что ты манипулировал мной и использовал в своих целях.

— А что, было похоже на то, что это так? — притворно ужаснулся он.

— Не знаю. Ты не доверял мне, а я не доверяла тебе, стараясь быть взаимной.

Наши взгляды встретились. Закатное солнце из высоких окон бросало на предметы интерьера красивые золотистые тени, играло бликами на коже Дениса.

— Я не хотел рассказывать тебе всего, чтобы лишний раз не подставлять под удар. Бывает информация, которую лучше не знать, Ева. Хотя, сидя в изоляторе, от нечего делать, постоянно анализировал произошедшее и думал, что мог бы сделать по-другому.

— Не грузи себя этим, ты все сделал правильно. И изменить всё равно ничего не получится.

Вспомнила о рассказанных им самим Яне «алгоритмах» и поняла, что он тоже не умеет применять их к самому себе, как и я.

— А почему бабником-то считала? — улыбнулся вдруг он, переводя тему.

— Зеленая рассказывала о том, что ты чуть не женился на какой-то девушке в прошлом, и что предыдущая помощница от тебя забеременела…

«И ты переписываешься с Яной на Мамбе» — чуть было не добавила я, но вовремя прикусила язык.

— Та девушка действительно давно в прошлом, — произнес он, видимо недоумевая по поводу моей осведомленности о его личной жизни. — А предыдущая помощница давно и счастливо замужем, и родила само-собой от мужа. С некоторых пор меня стала интересовать только ты.

«А Яна?» — снова чуть было снова не спросила я, а вслух пробормотала.

— Ты тоже меня интересуешь.

Наше дыхание смешалось и губы соприкоснулись. Поцелуй был мягким и ласковым, в нем таяли его извинения и мои сомнения, несказанные слова и незаданные вопросы. Я сама не заметила, как оказалась на коленях Дениса, зарываясь пальцами в его мягкие волосы, позволяя его рукам скользить по моей спине и бедрам, а собственному сердцу бить в грудной клетке глухим и гулким набатом.

И всё же, чувствуя, как жар пламенем опаляет лицо, сжигает всё внутри, стекая вниз густой и горячей лавой, я отстранилась. Произнесла тяжело дыша, прекрасно понимая, как глупо это звучит:

— Уже поздно и мне пора домой.

Руки на моих бедрах сжали крепче, а затуманенный страстью взгляд темно-серых глаз скользнул по мне с недоумением.

— Думаешь, тебе удастся так просто избавиться от моего гостеприимства? — лукаво улыбнулся Лазарев.

Его грудь, в которую я уперла свои ладони, поднималась в такт тяжелому рваному дыханию.

— У меня кошка не кормлена, — выдала я первый, пришедший в голову аргумент.

— Пусть твоя странноватая соседка, привыкшая врываться к тебе домой как к себе, ее покормит, — предложил он. — А ты оставайся со мной.

Интересно он Аллочку охарактеризовал. Так, словно её неожиданное появление на пороге моей квартиры в тот вечер что-то изменило. Хотя, не появись она тогда, у Дениса, пожалуй, не было бы повода уезжать так быстро.

Не собираясь спускаться с его коленей, я набрала номер Аллочки. Пока в трубке раздавались длинные гудки, Лазарев, видимо, чтобы я не передумала, покрывал поцелуями мою шею, щекоча горячим дыханием и заставляя кожу покрываться мурашками.

— Ясенева! — затараторила она, едва подняла трубку. — Я тебяобыскалась, ты же должна была уволиться и вернуться, разве нет? Видела, там твоего Лазарева по всем каналам показывают?

Денис, который тоже успел это услышать, отвлекся от поцелуев и беззвучно рассмеялся.

— Видела, — пробормотала я, почему-то смутившись. — Ты сможешь покормить Контру вечером?

— Ааааа… ты с ним да? — без труда догадалась Аллочка. — И надолго?

Почему-то этот вопрос заставил меня задуматься. Зная Лазарева, ни в чем нельзя быть абсолютно уверенной, и я встретилась с ним вопросительным взглядом.

— Навсегда, — с улыбкой подсказал он шепотом.

И я повторила этот ответ опешившей Аллочке в телефонную трубку.

19. Эпилог

Три месяца спустя

Не открывая глаз, сонно потянулась рукой, щупая вторую половину двуспальной кровати рядом с собой, намереваясь привычно прижаться к горячей спине Дэна и продолжить спать дальше, но он отсутствовал, а примятая простынь на его стороне успела остыть.

Недовольно открыла, щурящиеся от утреннего света глаза и перевела взгляд на будильник.

Ёшкин кодекс! Ну я была бы не я, если бы в такой важный день умудрилась не проспать! Подскочила с постели как ужаленная в одно небезызвестное место и чуть не упала, запутавшись в пододеяльнике.

В прежние времена Контра никогда не позволила бы мне подобной роскоши, но ей стоило единожды разбудить Лазарева привычным голодным ором и когтистыми лапами, чтобы получить какую-то навороченную автоматическую кормушку, сыпавшую корм в миску в строго определенные часы. И теперь эта мохнатая предательница либо круглосуточно дежурила около нее, либо благодарно вертелась у ног Дэна, оставляя шерсть на брюках его брендовых костюмов, а будить меня в ее кошачьи должностные обязанности больше не входило. Поэтому и ругаться с ней по этому поводу смысла не было никакого. Но я прекрасно знала, с кем был.

— Дэн, почему ты меня не разбудил?! — возмущенно простонала я, почти бегом врываясь на кухню, где Лазарев, уже успевший одеться, с непоколебимым спокойствием пил кофе и привычно читал какую-то газету.

— И тебе доброе утро! — улыбнулся он, словно на него мое возмущение не произвело абсолютно никакого эффекта. — Садись завтракать, Ева, ты все успеешь.

Зря я когда-то не верила Аллочке. Лазарев оказался тем самым пресловутым «мужиком, рядом с которым автоматически решались все проблемы», ради которого пожертвовать собственной свободой однозначно стоило. Пока я спала, он, судя по влажным волосам, успел принять душ, где-то раздобыть свежую выпечку на завтрак и даже стакан рафа с клубничным сиропом лично для меня.

— Спасибо, — проговорила я, садясь за стол рядом с ним, потянулась, в благодарность коснувшись губами его щеки.

Дэн отложил газету и отпил кофе из своей кружки. Глянул на меня с легкой снисходительностью:

— Говорил же тебе идти спать, вместо того чтобы снова учить билеты до поздней ночи. Ты и без того уже готова.

Как не учить, в ночь перед экзаменом? Не смотря на все эти «перед смертью не надышишься», я так не умела и старалась использовать имеющееся время по максимуму.

— Это ты так говоришь, а экзамен, к сожалению, будешь принимать не ты, а целая квалификационная комиссия краевой адвокатской палаты, — буркнула я, жуя ароматный круассан с бананом и шоколадом. И, немного смутившись, усмехнулась: — Хотя, когда ты у меня его принимал, мне больше нравилось.

Каждый подобный сценарий «проверки знаний» заканчивался одинаково, но слишком уж приятно, чтобы успеть приесться.

— Да уж, я тоже успел привыкнуть к роли строгого экзаменатора, а когда ты сдашь экзамен, придется придумывать что-нибудь другое, — с притворным сожалением на лице отозвался Дэн.

Встав из-за стола, он подошел ко мне сзади и помассировал мои напряженные плечи. И тем не менее мышцы никак не желали расслабляться, потому что волнение переполняло меня, бурля внутри.

— Все будет хорошо, клубничка, — произнес Лазарев с такой непоколебимой уверенностью, словно действительно знал будущее. Игриво щелкнул меня указательным пальцем по носу, поцеловал в макушку и потянулся за телефоном, чтобы из приложения сигнализации завести машину.

Надев приготовленный с вечера деловой костюм, уложив волосы и сделав макияж, я через полчаса уже обувала в прихожей туфли-лодочки, а через двадцать минут черный Лэнд Лазарева уже нес нас по трассе в направлении краевой Адвокатской палаты.

В пути снова листала замусоленные конспекты, составленные мной для удобства запоминания ответов на экзаменационные вопросы, но в сознании не желало откладываться ни словечка из прочитанного.

За эти три месяца моя жизнь очень изменилась. Мы с Контрой переехали к Дэну на следующий день, после его эффектного освобождения, о котором еще неделю говорили во всех новостях. Случившееся сделало ему неплохую рекламу и клиенты, в которых у его адвокатского кабинета и без того никогда не было особой нужды, повалили толпами.

Я, как его личный помощник, помогала ему в работе с документами, а когда он предложил мне сдать экзамен на получение адвокатского статуса — согласилась, поскольку и сама не раз думала об этом. Тестовая часть экзамена уже была мной благополучно сдана без единой ошибки, но в предвкушении второй части, предполагающей выступление с ответами перед целой комиссией опытных будущих коллег, у меня тряслись поджилки и неприятно пересыхало в горле.

Дорога до трехэтажного здания Адвокатской палаты пролетела слишком быстро, чтобы я успела успокоиться, зато на экзамен я успела вовремя, хоть и пришла последней из всех остальных кандидатов, коих в длинном холле, устеленном малиновым ковром-дорожкой, обнаружилось человек двадцать.

Подготовка к ответам на вопросы из билета оказалась несложной. Своей счастливой ручкой я исписала пометками целых два листа формата А4 с обеих сторон и когда пришла моя очередь отвечать, выступала уверенно, лишь немного замялась в момент обсуждения дополнительных вопросов об истории адвокатуры.

Сидящие за овальным столом представительные мужчины и пара женщин, увлеченных беседой между собой, смотрели на меня без особого интереса, пока один из них не задал, на первый взгляд, абсолютно не относящийся к теме экзамена вопрос:

— Вы ведь когда-то работали с Лазаревым?

— Я и сейчас с ним работаю, — уверенно ответила я, не совсем понимая, к чему он клонит.

На самом деле, история с задержанием Дениса, несмотря на явный и очевидный хэппиэнд, в момент сдачи экзамена могла сыграть не лучшую роль и значительно снизить мои шансы на успех. Но даже в этом случае я не собиралась делать вид, что не работаю с ним и не продолжу работать после сдачи экзамена.

— Я о Станиславе Викторовиче, — усмехнулся тот же экзаменатор, видимо, поняв ход моих мыслей. — Он долгое время был одним из членов квалификационной комиссии, но в прошлом году уступил свое место мне. Мне кажется, если бы он принимал экзамен сегодня, вы бы сдали.

Вот зачем он это сказал? В глазах предательски защипало. Мне сейчас на фоне общего нервного напряжения только расплакаться перед членами квалификационной комиссии не хватало.

Выйдя в коридор, я еще раз повторила в собственной голове его слова «если бы он принимал экзамен сегодня, вы бы сдали». А так, что получается, не сдала? Или сдала? В голосе мужчины, произнесшего это, не было агрессии или недовольства. Но что он все-таки имел ввиду?

В любом случае, для того чтобы узнать точно, мне пришлось ждать еще два с половиной часа. И, стоя в коридоре, я продолжала размышлять о Станиславе Викторовиче. Чем больше я думала о нем, тем больше понимала, что благодарность, которую я испытываю к нему, не умещается в моем сердце.

Именно благодаря бывшему начальнику моя жизнь так кардинально изменилась. Это он свел нас с Дэном, каким-то образом поняв, что мы не сможем остаться друг к другу равнодушны. Прежде, чем оставить этот мир, он сумел позаботиться о каждом, кто был ему дорог, и я каким-то чудом тоже оказалась в этом списке. Я знала, что Денис тоже думал об этом и очень сожалел, что при жизни они не общались столь тесно, как следовало бы.

— Ясенева? — услышала я за спиной и обернулась, увидев в паре шагов Михаила Сушкова. — Неужто экзамен сдавать пришла?

За последние три месяца он сильно сдал, осунулся, и, судя по не самому приятному запаху, стал злоупотреблять выпивкой. Голос его был противно-скрипучим, а встреча не предвещала ничего хорошего. Лишь то, что коридор был переполнен людьми, давало надежду на то, что Сушков не станет устраивать очередной раунд выяснения отношений и бросаться в меня обвинениями или чем-нибудь потяжелее.

Разговаривать с ним совершенно не хотелось, но привитая с детства вежливость не позволила оставить его вопрос без ответа.

— Михаил Александрович, — сухо кивнула я. — Как видите.

— Ну-ну, сдавай, — проскрипел он с ехидной ухмылочкой. — Смотри, чтобы только преступное прошлое вниз не потянуло и не сыграло с тобой злую шутку.

— Чье преступное прошлое? — неприязненно сощурилась я. — Ваше? Если я узнаю о том, что вы пытались повлиять на решение квалификационной комиссии, вы об этом пожалеете.

— И что ты мне сделаешь, соплячка? — вскинулся он, говоря громче, чем следовало бы говорить, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.

— Зайду в гости с очередным бутыльком чернил. Смотрю, вы как раз прошлые отмыли.

И не дав ему ничего ответить, я отошла к толпе ожидающих, видя, что секретарь вывесила список успешно сдавших экзамен.

После угроз Сушкова, успевших осесть внутри неприятным осадком, я читала его с замиранием сердца и облегченно выдохнула, увидев среди пяти напечатанных на белом листе фамилий свою.

Выходя из здания Адвокатской палаты, снова встретилась взглядом с неприятными и колючими глазами Сушкова, которыми он сверлил меня, пока я шла к черному Лэнду, ожидавшему меня у шлагбаума. От этого взгляда становилось тревожно, кто его знает, что он задумал? Точно ведь что-то нехорошее…

— Ой! — вскрикнула я, потому что, отвлекшись на беспокойные мысли о Сушкове, и чуть было не села на огромный букет роз, занимавший почти все переднее сиденье. — Это мне?

— Осторожнее, клубничка, посещение травмпункта сегодня в наши планы не входит, — рассмеялся Дэн, убирая с сиденья букет, чтобы освободить мне место. — Тебе, конечно, поздравляю с успешной сдачей экзамена.

— Откуда ты знаешь? — удивленно заморгала я, доставая из подстаканника стаканчик с клубничным рафом. Нужно было срочно насытить мозг сахаром, пока голова не взорвалась от пережитого напряжения. — Я же тебе еще не сказала ничего!

— Да я еще со вчерашнего вечера знал, — самоуверенно хмыкнул он, осторожно выруливая с парковки на главную дорогу. — Просто ты так мило волновалась, что я не хотел портить тебе приятный сюрприз.

— Между прочим, я могла и не сдать, — нахмурившись, пожала плечами я и, добавила, чтобы немного пошатнуть его уверенность: — Только что видела Сушкова, который угрожал мне, что повлияет на решение квалификационной комиссии.

— Он и повлиял. Но я повлиял тоже, на всякий случай.

Почему-то тот факт, что ему пришлось вмешаться в мой экзамен, вызвал внутри возмущение.

— То есть ты договорился с кем-то из них… — начала я, но Дэн перебил.

— Я просто попросил их не быть к тебе предвзятыми и не принимать во внимание аргументы Сушкова. И, судя по тому, что ты сдала, они предпочли меня послушать.

И все же, это немного подпортило настроение и уменьшило то чувство собственной значимости, которое я успела испытать, решив, что справилась со всем исключительно сама.

— Куда мы едем? — спросила, чтобы как-то отвлечься.

Краевую столицу я знала не так хорошо, как город, в котором родилась, выросла и жила, поэтому мелькающие за окном дома ничего не говорили мне о пункте нашего назначения.

— До дома добираться больше часа, к тому же, погода хорошая, сейчас час пик и будут пробки, я решил, что для начала стоит пообедать, ты не против?

— Нет, конечно.

Я и сама бы не отказалась поесть, потому что утренний экзамен отнял у меня все силы и нервы. И вскоре мы оказались на верхнем этаже застекленного сверху донизу бизнес-центра, из окон которого открывался потрясающий вид на город. Яркие лучи летнего солнца высвечивали крыши, воду залива вдалеке, золотили купола храмов и стекла многоэтажек.

— Ты расстроена? — легко коснувшись моей руки, спросил Дэн, когда мы оказались за столиком.

— Просто считала, что сдала экзамен сама, а оказалось, с твоей помощью, — пожав плечами призналась я.

— Ты и сдала его сама, Ева, просто узнав о том, что Сушков терся у президента палаты, я решил подстраховаться, потому что не мог позволить ему причинить тебе вред. Твоя самостоятельность — это хорошо, но мне бы хотелось, чтобы ты знала, что в любой ситуации можешь на меня положиться и не отказывалась от моей помощи.

К этому моменту нам принесли меню, и я сделала вид, будто увлеклась его изучением, а сделав заказ, ответила:

— Я просто к этому не привыкла, Дэн. Столько лет будучи свободной, тяжело свыкнуться с мыслью, что теперь рядом есть кто-то, кто беспокоится и заботится обо мне. Но я привыкаю постепенно, как видишь.

— И ты готова пожертвовать своей свободой ради меня? — вдруг спросил он, глядя мне в глаза с неожиданной серьезностью.

— А разве еще не пожертвовала?

Мне казалось, что наше совместное проживание и ежедневная работа бок о бок сами по себе указывают на это. Меня и саму удивляло то, что постоянное присутствие Лазарева в моей жизни не доставляет мне ожидаемого дискомфорта и не ограничивает так, как могло бы, скорее даже наоборот. А он произнес:

— Еще нет.

И протянул мне маленькую коробочку. Уже раскрытую, чтобы я могла отбросить все сомнения и убедиться в том, что в ней действительно красивое колечко из белого золота с блестящим камушком в центре.

— Ева, ты выйдешь за меня замуж?

Сперва я опешила. Потом внутри всколыхнулось счастье, словно кто-то доверху наполнил меня шампанским, и оно пенилось внутри, шипя золотистыми пузырьками. Но потом пузырьки лопнули, и я помрачнела.

«Яна» — пронеслось в голосе, вынуждая тяжело и прерывисто вздохнуть.

Дело в том, что я так и не удалила ее профиль. Но она не просто не исчезла из жизни Лазарева, а еще и периодически продолжала ему писать, а он продолжал регулярно отвечать ей. Буквально на днях мы обсуждали продолжение прочитанной им книги Диккера о «Деле Аляски Сандерс».

— Ева? — ожидание и решимость во взгляде Дэна сменились недоумением, потому что не заметить резкую перемену моего настроения он не мог.

Но если своему, скажем так, сожителю, я легко могла предоставить подобную свободу отношений, понимая, что не смотря на умопомрачительные ночи вместе и поцелуи, от которых кружилась голова, официально нас ничего не связывало. Но одна только мысль о том, что мой муж станет общаться с какой-то девицей на Мамбе, доверять ей, обсуждать с ней свою жизнь, вызвала внутри обиду и незнакомую раньше глухую боль.

Но что я должна была сделать? Признаться Дэну в обмане? А как иначе раскрыть собственную осведомленность о его переписке?

Пора было с этим заканчивать. Я резко выдохнула, собираясь с силами.

— Дэн, послушай… — начала я, и заметив, что он напрягся и ощетинился, закусила нижнюю губу. — Прежде, чем я отвечу, мы должны обсудить с тобой один вопрос.

— И какой же?

В этот момент он напомнил мне прежнего Дениса Станиславовича. Того самого, которого за глаза именовали Деспотом. Жесткого и авторитарного, воинственного и непреклонного. И страшного в гневе. Я сглотнула и продолжила, выпалив на одном дыхании, чтобы не передумать:

— Я не смогу выйти за тебя замуж, зная о том, что у тебя уже есть отношения с другой девушкой на сайте знакомств.

Лазарев поднял брови.

— С другой девушкой? — ошарашенно переспросил он, а я кивнула.

Несколько секунд он продолжал смотреть на меня, заставляя тонуть в его взгляде. За эти секунды в моей голове успели пронестись тысячи жутких мыслей о том, что вот сейчас он скажет, что я обманщица, или ударится в рассуждения о мужской полигамии, или заявит, что не желает видеть рядом ту, что следит за ним исподтишка и использует для этого такие странные методы.

Я успела мысленно подготовиться к худшему и почти смириться с тем, что он может драматически встать и уйти, исчезнув насовсем из моей жизни, а я больше не смогу с наслаждением вдыхать его умопомрачительный запах, наслаждаться его прикосновениями и нашими шуточными пикировками, просыпаться и засыпать в его крепких объятиях. За это мгновение, длившееся, казалось, вечность, я успела трижды передумать и пожалеть о собственных словах, и с моих губ почти сорвались слова о том, что я пошутила и вовсе не это имела ввиду.

Но вопреки всем моим ужасным ожиданиям, Лазарев расхохотался. Причем так неожиданно и искренне, что на него даже обернулись с недовольством несколько посетителей ресторана.

— Ты о Яне? — наконец, спросил он, отсмеявшись, а когда я, не понимая причин его веселья, кивнула, он объяснил: — Ева, я с первого дня знал, что Яна — это ты.

И это признание заставило меня опешить, хотя оно и объясняло множество вопросов, которые возникали у меня в процессе нашей с Дэном переписки. О том, почему он не приглашал Яну на свидание и почему не узнал Аллочку при встрече. И о том, почему всегда будто заранее знал о настроении Яны, и очень своевременно мог развеселить или успокоить.

— Но как ты мог догадаться?

— Ты зарегистрировала ее профиль с моего ноутбука, с моим имей-кодом. К тому же я всегда имел к макбуку удаленный доступ, — признался он, все еще улыбаясь.

Ёшкин кодекс! Так это не я за ним следила, получается, а он за мной. Но обидно почему-то не было. Вместо этого мне тоже стало смешно. И легко. Потому что с этого момента между нами, больше не было Яны, стоявшей все это время невидимой непреодолимой стеной.

— А почему ты тогда не рассказал мне об этом? — спросила я. — Зачем тогда было все усложнять?

Он снова рассмеялся, но уже немного тише, чтобы не привлекать к нашей и без того странной парочке лишнего внимания.

— Усложнять? Ну, во-первых, клубничка, не я же это начал. Во-вторых, иногда мне казалось, что ты и сама знаешь, что я знаю. А в-третьих, я уже давно смирился с тем, что моя будущая жена, скажем так, с причудами, но от этого я люблю ее еще больше.

Ответила тихо, глядя ему в глаза.

— Я тоже тебя люблю.

— Это хорошо, — усмехнулся Дэн. — Но я всё еще ничего не услышал в ответ на вопрос о том, согласна ли ты выйти за меня замуж или нет?

Но теперь я видела, что он этот ответ уже знал.

Больше книг на сайте — Knigoed.net

Оглавление

1. Страх

2. Обида

3. Злость

4. Интерес

5. Любопытство

6. Доверие

7. Восхищение

8. Сомнение

9. Подозрение

10. Подражание

11. Забота

12. Беспокойство

13. Понимание

14. Забвение

15. Возвращение

16. Прозрение

17. Счастье

18. Любовь

19. Эпилог