Обличье Зверя [Игорь Владимирович Федорцов] (fb2) читать постранично

Федорцов Игорь Владимирович
Обличье Зверя

Обличье зверя

Часть первая.

Миром правит любовь!

(рунная надпись на клинке)

Ad notam*.

ˮ... И не знал человек, куда ступать ему, кому лик свой обратить, в ком искать поддержки и кто суд над ним в грехах и делах его неправедных. И не ведал он дорог истин и не просил утешения в неведенье, но веровал заблудшей душой, забвение будет лучшим обретением. И возжаждал человек забвения. И было даровано ему. А цена с того дарения спрошена немалая. И принял человек забвение, и, принимая, прозрел, случится ему возжелать воскрешения, будет плата за то равной, если не большей, им уплоченой....ˮ

Из ,,Об утратах и обретенияхˮ, преподобного Иво Фрашери.

1. Королевская тюрьма ,,Брюхоˮ. Пыточная Южной Башни.

Через оконце расположенное под потолком в помещение проникало солнце. Оконце маленькое, света едва с пригоршню, но яркого, предзакатного. Где-то там, в небесной выси, за крыши домов, за шпили соборов и маковки церквей, скатывался оранжевый желток, а здесь всего-навсего крохотное пятно кралось по неровностям камня и плесени в швах кладки. Вслед за пятном, запаздывая, ползла отогревшаяся муха. Большая, говенная, с зеленым перламутровым брюшком, с черными отяжелевшими крыльями. Муха отставала, как не старалась поспевать.

− Ооууууу! - завыли за стеной по соседству.

Проштрафившийся сервиент* вздрогнул от неожиданности.

− Ооуууйй! - вой перешел в высокий визг, и почти сразу оборвался.

Тобасу Уигну сделалось страшно. Не от визга, от резкой тишины. Страшно до онемения нутра. Усилием воли он заставил себя отрешиться от угасающего солнца и зеленобрюхой беглянки. Ни свет, ни насекомое его более не занимали.

Сервиент затравлено посмотрел на мейстера* Солано. Омоньер* Ордена Святого Храмна*, в черном шапе*, стоял напротив, за спинкой пыточного стула. Злое волевое лицо отмечено шрамом. Лицевой нерв поврежден и верхняя губа поддергивается. Голова наклонена к плечу. Пес и пес, присматривающийся куда надежней вцепиться.

Стул, перед омоньером, измызган засохшей кровью. На подлокотниках глубокие царапины и выщипы от ногтей. Сиденье с дырой - подставлять жаровню, собирать исторгнутые по слабости жидкости или выпавшие внутренности. В верхней части спинки железный налобник, величаемый местными острословами венчальной короной. Оденут - повенчают. С тяжкой и долгой погибелью, с муками, претерпев которые при жизни уже не убоишься в посмертии.

Уигн попытался немного собраться с мыслями. Собраться с мыслями - важно! Для него важно. Сейчас не время думать о постороннем. О звуках, солнце, прочей ерунде. Важно собраться с мыслями и думать.... заставить, принудить думать о собственной шкуре. Потому как...

− Аааааа! - резанул слух новый дикий вопль.

Следом стук. В дерево остервенело вколачивали гвозди. В человека вколачивали гвозди. Мозжили запястья, разбивали голени. Человек кричал. Кричал долго, насколько хватало дыхание, насколько держалось сознание.

− Ааааа! Мааааамаааа!

Как надо измываться над крепким и телом и характером мужиком, чтобы он, в неизбывных страданиях, позвал родимую матушку. Неутомимую заступницу перед Господом, людьми и всем миром. Милостивицу, чье благословление щедрей божьего, чье проклятье тяжелей Вселенской беды.

Уигн сообразил, что не дышит. Слушает, впитывает этот страшный грохот молотка и крик... вопль.... визг... Взгляд сервиента метнулся ко второму храмовнику и пристыл, примерз, присох.... Мейстер Локли безучастно перебирал предметы на низком столе. Пилки для мелких костей, ножечки срезать кожу, шильца вонзать под ногти, месяцевидные зубильца рубить пальцы...

По сравнению с омоньером, храмовник* франт. На нем светло-серая туника с узкими рукавами, поверх черный скопуляр с вышитым серебряной нитью крылом ворона. На голове в нарушение устава нарядный шаперон, а не скромный коиф. Препоясан Локли рыцарским, а не орденским, поясом с ножнами. Ножны в богатых накладках со сканью и позолотой. Рукоять меча из рога горного тура.

Из-за стены новый звук. Жалобное блеяние изломанного и исковерканного человек. Грубый бас настойчиво требовал.

− ....как на духу!... правду! Правду, мне говори!...

Чего от него добиваются? Чего требует? Уигн взахлеб вдохнул холодный и тяжелый воздух пыточной. Лучше подумать чего хочет Воронье!

Позади шорох. И как забыл?! Фра* Лукко! Этого Уигн хорошо знал. Просто отличненько. Нет, не водил знакомства и не состоял в приятельстве, кто он, а кто фра Лукко? но наслышан. В Брюхе ничего не утаишь. Неважно здешний ли ты сиделец, простой служака из охраны вроде сервиента или храмовник, добывающий истину. Все друг о друге знают. И потому Уигн вздрогнул, когда костяшка щелкнула о костяшку. На шелковом прочном шнурке четок, крупные антрацитовые кругляши. Для чего фра Лукко четки Уигн осведомлен. И пусть он не видит храмовника, но чувствует.

От навалившихся треволнений у сервиента начали подергиваться пальцы, дрожать губы. По вискам, справа и слева, кто вперед! сползали