Двое на соломенной крыше [Витаутас Мисявичюс] (fb2) читать постранично


 [Настройки текста]  [Cбросить фильтры]

Витаутас Мисявичюс Двое на соломенной крыше Повесть

1. Знакомство

Глаза у старшины маленькие. Даже не понять, какого они цвета. Верхняя губа прикрыта усами. Волосы на голове клочьями, то седые, то бурые. Словом, буро-пестрые. Но есть в его внешности нечто впечатляющее по-настоящему. Это габариты старшины. Они настолько внушительны, что приходится удивляться: как он вмещается в обыкновенную милицейскую форму.

Поселковая милиция, которую единолично представляет внушительный старшина, располагается в домике на вершине холма, в небольшой комнатушке с круглым окном. Отсюда — весь поселок Палевене, как на ладони. Комната для старшины своего рода наблюдательный пункт, откуда участковый уполномоченный может, не сходя с места, следить за общественным порядком. За это, должно быть, и получил он среди палевенцев забавное прозвище — Глазастик.

Я попал впросак сразу же, как прибыл в Палевене.

— Товарищ, где тут у вас живет участковый? — остановил я прохожего.

— Старшина Глазастик? Это вон там, — он показал на белый, весь в известке дом. — Пойдемте, провожу.

Старшина находился на месте. В его кабинете была сугубо рабочая обстановка: стол, стул, сейф. На столе пепельница из гильзы противотанкового снаряда, полная окурков. Из-под усов старшины валил дым и торчала самокрутка, величиной с добрую морковку.

Я поставил свой чемодан на пол, отдал честь и отрапортовал:

— Товарищ Глазастик! Курсант милиции Стяпас Глемжа прибыл в ваше распоряжение для прохождения практики.

Старшина поперхнулся дымом, потом вскочил со стула и с криком «Ну я ему!» выбежал в коридор.

Через минуту он затащил в комнату моего провожатого.

— Юозик! — причитал тот. — Ну не сходи с ума! Юозочка! Ты что, шуток не понимаешь?

— Я тебе покажу... шуточки... Это в который уже раз?

Наконец ситуация для меня прояснилась. Старшина оказался вовсе не Глазастиком, а Юозасом Пелегриндой. «Шутник» же был председателем местного кооператива Игнасом Балберюсом.

Окончательно успокоившись, старшина вытащил из-под стола закопченный чайник, медный примус. Потом стал что-то искать в ящиках стола, переворошил содержимое сейфа и удивился:

— Ну и дела! Ни сахара, ни заварки! Все кончилось. Чем же гостя потчевать? — и набросился на Балберюса. — А ты чего стоишь? Ты ведь местный купец, так организуй пачку чая и сахарку.

— Как это? Сахар только по карточкам.

— А ты из своих запасов. Считай это штрафом. За оскорбительную шутку.

Пока ожидали возвращения Балберюса, участковый просвещал меня:

— Сахар для нашей башки — вещь чертовски необходимая, курсант. Очень полезная штука. Съешь немного сладкого и сразу чувствуешь, как в котелке шевелятся мозги...

Наконец за дверью послышались шаркающие шаги Игнаса Балберюса.

— Кстати, — обратился к нему старшина, когда мы все с удовольствием глотали горячий душистый чай, — курсанта нужно поставить на довольствие. Припиши его к столовой. И еще. Нужно устроить его в общежитие...

2. Находка

Когда на следующее утро я пришел в кабинет к старшине, он только что закончил разговор по телефону. Положив трубку, он задумчиво подошел к окну. На дворе пуржило. Зима сорок шестого года не скупилась на непогоду.

— Придется ехать, — как бы про себя сказал старшина. Затем открыл массивный дубовый шкаф, вытащил оттуда две винтовки, одну из которых подал мне. Потом так же молча протянул пять обойм и наган в потрепанной кобуре.

— Коня сможешь запрячь? — спросил он.

— Приходилось.

— Вообще-то, — ухмыльнулся старшина, — это не конь, а кобыла. По кличке Шешке. Это трофей. Еще в войну попала к нам под Лиепаей. Я, когда демобилизовался и получил назначение в милицию, упросил, чтобы Шешке мне отдали.

Каштановая кобыла стояла на конюшне и жевала овес. Увидев меня, она подозрительно повела ушами. Потом неохотно позволила себя взнуздать, сердито фыркнула при этом на сани.

Старшина объяснил цель поездки, только когда мы выехали из поселка. Повернувшись спиной к ветру, он как бы нехотя процедил сквозь усы:

— Едем в поселок Салместис. Там происшествие. Нашли отрубленную руку.

Я замер с открытым ртом. Может, ослышался? Но Пелегринда повторил:

— Ну да, руку... Точнее, не всю руку, а кисть. Шли ребята в школу через кладбище и увидели. В сугробе лежала.

У меня по спине пробежали мурашки. Даже холодно стало. Толстый, наглухо застегнутый полушубок вдруг перестал греть.

Мы ехали леском, я преувеличенно бодро насвистывал. Внезапно кобыла остановилась, словно задумавшись, потом решительно повернула в сторону. Старшина, убаюканный монотонной ездой, пробудился и выругал Шешке. Потом схватил поводья и попытался повернуть обратно. Но дорога была слишком узкой, по обеим ее сторонам — заросли кустарника, сугробы снега. Пришлось смириться.

Дорога кончилась тупиком —