Анатомия власти. Гоcудари и пoдданные в Европе в Средние века и Новое время [Коллектив авторов -- История] (pdf) читать постранично

Нескромное обаяние власти
Название этой книги — и мы это прекрасно осознаем — может и привлечь,
и отпугнуть наших читателей. Поспешим их успокоить: мы не метим в
наследники Андреаса Везалия и не планируем пересматривать

основополагающие принципы научной анатомии. Напротив, мы решили
последовать доброй средневековой традиции: ведь уже в середине XII
столетия Иоанн Солсберийский описывал государство как тело человека.
В позднеантичном герметическом трактате «Тридцать шесть деканов»
все отношения между людьми — любовь, подчинение, господство —
переселились в мир созвездий, а планеты и знаки Зодиака резонно были
названы государями. Средневековая астрология унаследовала такую
образность. Франческо ди Джорджо в 1480-х годах предлагал герцогу
Урбино Федерико да Монтефельтро построить идеальный город на
возвышении, где на «голове» располагалась бы резиденция государя, на
«животе» — главная площадь, на которую выходил бы собор, стоящий на
«груди», а периметр стен охватывал бы «конечности» с четырьмя
сторожевыми башнями — на «локтях» и на «ступнях». Этот архитектор
умел строить вполне реальные крепости. Но он же, всерьез следуя
гуманистическому принципу «Человек — мера всех вещей», с видимой
легкостью вписывал человеческую фигуру и в фасад античного храма, и в
план христианской базилики, и в «тело» города. Еще дальше пошел его
современник Антонио Филарете: он анализировал и описывал постройки
примерно так, как медик рассуждал о живом организме.
Можно, конечно, прописать такой ход мысли по части
органологической метафорики: аналогическое мышление способно
сравнить что угодно с чем угодно. Однако последние сто лет, начиная с
«Королей-чудотворцев» Марка Блока, историки почему-то всерьез
относятся к подобным сопоставлениям, и телесность вошла в плоть и
кровь исторической науки, что в особенности касается медиевистов, но
вовсе не только их. Быть может, потому, что люди, вступающие друг с
другом в отношения власти и подчинения, также состоят из плоти и крови.
Или же потому, что они выстраивают личные связи, иногда осознанно, а
порой и инстинктивно следуя устройству собственного организма. Разве
мы не пытаемся вообразить политический макрокосмос, сообразуясь с
гармонией в микрокосмосе? Люди эпохи Средневековья и раннего Нового
времени, как кажется, в этом не сомневались.
Некоторые старые, но по-прежнему не банальные вопросы, подумалось
нам, нуждаются в новых формулировках, в особенности сегодня, когда все
привычные связи оказались неожиданно поставлены под вопрос. А потому
мы решили объединить усилия тридцати друзей, в той или иной степени
испытавших или все еще испытывающих на себе скромное обаяние
Михаила Анатольевича Бойцова — кому-то ученика, кому-то учителя,
коллеги и друга. Тематически, как заметит всякий, кто знаком с его
творчеством, наша книга связана с тем бескрайним исследовательским
полем, в котором его достижения особенно заметны. Это история власти в

самом широком смысле слова, история «потестарности», столь дорогой
сердцу нашего юбиляра.
Мы воспользовались возможностью поздравить его не только для того,
чтобы заверить в наших искренних симпатиях, но и чтобы попытаться
подвести некоторые итоги — как обычно, всего лишь промежуточные — и
представить научному сообществу и заинтересованным читателям
объективный срез ситуации в области изучения власти. Ведь все мы
хорошо знаем, насколько М.А. Бойцов всегда оставался безжалостным к
своему предмету: именно он подверг саму природу власти, ее душу и тело
исторической диссекции. И если Жака Ле Гоффа друзья ласково называли
«историком-людоедом», то наш дорогой коллега вполне заслуживает
имени нового Везалия. Впрочем, здесь уместным оказалось бы сравнение и
с Элиасом Канетти, и с Эрнстом Канторовичем, и с Мишелем Фуко, и даже с
Иеремией Бентамом.
В любом случае в наши задачи не входило определение места
М.А. Бойцова в историографии, оно и так ни для кого не является секретом.
Мы попытались, следуя за ним, как Данте за Вергилием, представить
власть эпохи Средневековья и раннего Нового времени во всей
неоднозначности ее проявлений, как сложный организм, существующий на
протяжении долгих веков на широком географическом горизонте: от Руси
и Византии до Пиренеев, Исландии и Южной Америки. А поскольку
феномен власти неописуем в рамках какой-то одной проблематики или
методологии, столь же широким нам видится и ее тематическое поле. Его
можно довольно условно разделить на такие «подразделы», как право,
символическая коммуникация внутри социума, ритуалы и репрезентация,
политические провалы и победы, влияние власти на экономику, институты
управления и возникновение государственных должностей, ее центры и
периферии, ее отношения с религией, индивидуальное и коллективное ее
восприятие, ее исключительные и типичные проявления,