Повести [Эрих Кестнер] (pdf) читать постранично, страница - 2

Поэзия нашего времени не может звучать иначе... Рифмованные
строки Кестнера были у всех на устах». Афористичные, четкие по форме, они
входили в повседневный обиход, звучали с эстрад, становились крылатыми
выражениями.
Мы знаем, что это было за время для Германии, читали о нем в романах
Фаллады, Ремарка и многих других писателей. Время послевоенной инфля­
ции и безработицы, массовых разорений и внезапных обогащений, время,
когда среди идейной сумятицы, спекулируя на возрастающем недовольстве,
обострении социальных противоречий, питаясь реваншистскими, милитари­
стскими, националистическими настроениями, все наглей поднимал голову
фашизм.
Кестнер пишет обо всем этом. О безработных и жиреющих богачах, о
самоубийцах и гибнущих детях, о драмах, что разыгрываются за стенами
внешне благопристойных домов, в меблированных комнатах. Пишет с
горечью, порой с вызывающей откровенностью, не боясь оскорбить чувстви­
тельный слух. В критике его поспешили отнести к направлению так
называемого «лирического цинизма», по каким-то признакам сближая то с
Брехтом, то с Тухольским; но гораздо очевидней, пожалуй, преемственная
связь Кестнера с традициями гейневской иронии. Эта ирония переходит в
сарказм, когда он обрушивается на обывательскую мораль, лживый
1

О немецкой литературе» (фр.).
6

пафос проповедников милитаризма и реакции («Ты знаешь край, где
расцветают пушки»).
Многие темы этих первых стихов звучат и в наиболее знаменитом его
романе «Фабиан» (1931). Герой романа еще полон воспоминаниями о войне.
«По провинциям рассеяно множество уединенных домов, где все еще лежат
искалеченные солдаты. Мужчины без рук и ног. Мужчины с устрашающе
изуродованными лицами, без носа, без рта. Больничные сестры, которых
ничем уже не испугаешь, вводят этим несчастным пищу через стеклянные
трубочки, которые они вставляют в зарубцевавшееся отверстие, там, где
некогда был рот. Рот, который смеялся, говорил, кричал».
Фабиан, молодой человек с университетским образованием, вынужден
сочинятъ стихи для рекламной фирмы, но вдруг оказывается без работы. Мы
следим за его странствиями по Берлину середины 20-х годов, наблюдаем
сцены безотрадной жизни, моральной деградации. «Волшебный дар — видеть
сквозь стены и занавешенные окна — сущая ерунда в сравнении со способно­
стью стойко перенести увиденное»,— замечает автор. Он называет своего
героя «моралистом», и не без оснований: среди окружающей пошлости и
грязи Фабиан ухитряется сохранить четкость нравственных критериев,
достоинство и принципиальность. Он, несомненно, близок самому Кестнеру.
Но, как и Кестнер, остро чувствуя неблагополучие, веяние надвигающейся
катастрофы, не знает, что делать, как изменить жизнь.
Да, писатель чутко нащупал болевые точки времени, сумел впечатля­
юще об этом сказать и снискал заслуженный успех. Импонировал читателю
иронический стиль — автор не изображал себя знающим больше других и
признавался, что рецептов от болезни предложить не может. Это не
свидетельствовало о его силе, но было, во всяком случае, честно: куда хуже и
опасней ложные панацеи. В одном из наиболее известных своих стихотворе­
ний, отвечая не вполне удовлетворенным читателям, поэт говорит об этом
откровенно:
Вы шлете мне письма. И это мне лестно.
Но в каждом вопрос, как на страшном суде:
«Где ж все позитивное, Эрих Кестнер?»
А черт его знает, где!1.
И все-таки, все-таки... Проблема «позитивного» мучила писателя, он не
переставал думать о ней. Уже в 1946 году, в предисловии к сборнику своих
ранних стихов, Кестнер писал о них так: «Эти стихи— попытка молодого еще
человека предостеречь других с помощью иронии, критики, упрека, издевки,
смеха. Что подобные попытки бессмысленны, известно заранее, как заранее
известно, что бессмысленность подобных попыток и сознание этой бессмыс­
ленности еще никогда не заставляли и не заставят замолчать ни одного
сатирика. Разве что его книги сожгут. Сатирики замолчать не могут, ведь они
чувствуют себя кем-то вроде школьных учителей. А школьные учителя не
могут не твердить свое. Ведь в потаеннейшем уголке их сердец вопреки всему
безобразному, что творится в мире, робко теплится глупая, бессмысленная
надежда, что люди все-таки могут стать немножко, совсем-совсем немножко
1 Перевод К. Б ога ты р ев а .
7

лучше, если их достаточно часто ругать, просить, оскорблять и высмеивать.
Сатирики— идеалисты ».
Со школьным учителем Кестнер сравнивал себя не раз. Для него это
сравнение имело особый смысл. Один из персонажей романа «Фабиан»,
самоубийца Лабуде, пишет в своем прощальном письме: «Мне бы стать
учителем: идеалы в наше время доступны только детям». И в поисках
«позитивного» сам Кестнер обращается прежде всего к детям: пишет книги о
них и для них. Он остается верен давнему учительскому призванию, только
пробует осуществить его другими