Повести [Эрих Кестнер] (pdf) читать постранично, страница - 3

средствами.
Читатель, который составит представление об Эрихе Кестнере лишь по
работам, вошедшим в данный сборник1, вправе усомниться: об этом ли авторе
до сих пор шла речь? Где обличительная сатира, мрачный сарказм и тем
более «лирический цинизм»? Перед нами ироничный, но добродушный, порой
даже чуть сентиментальный рассказчик, мастер увлекательного сюжета,
исполненный «юмора и понимания», если воспользоваться его собственными
словами. Между тем важно иметь в виду, что детские книги писались и
выходили в свет одновременно с книгами для взрослых. Первая и самая
знаменитая из них, повесть «Эмиль и сыщики», была опубликована в том же
1928 году, что и сборник «Сердце на талии»; в один год с «Фабианом»
появилась детская повесть «Кнопка и Антон» (1931); и в дальнейшем
«детские» и «взрослые» его работы возникали и публиковались параллельно.
Трудно сказать, каким из них он больше был обязан своим успехом.
Пожалуй, успех больше всего обеспечивался именно его одновременным
существованием в обеих ипостасях. Детскими историями зачитывались не
только дети, но и взрослые, находя в них, видимо, что-то, чего им не хватало в
других книгах Кестнера.
Уже в ту пору ходовым стало суждение о «двух», даже «трех Кестнерах»,
порой не очень друг с другом схожих: поэте-сатирике, прозаике и авторе книг
для детей. А ведь он еще писал сценарии, газетные статьи и рецензии, пьесы и
куплеты для кабаре. Известный американский романист Торнтон Уайлдер
как-то написал ему: «Я знаю шестерых К естеров. А эти шестеро К естер ов
знают ли друг друга?» Вопрос не лишен смысла. В своей шутливой речи
«К е ст е р о К естер е» сам писатель задумывался над ним. Можно ли,
спрашивает он сам у себя, «свести в один пристойный букет» всю эту
«неразбериху из жанров и точек зрения»? И получает утвердительный ответ.
Просто возобновлять вновь и вновь дон-кихотские атаки «против косности
сердец и неисправимости умов», говорит он, становится порой так невмоготу,
что, «поставив своегоРосинанта в стойло и позволив ему мирно поедать овес»,
он испытывает «неистребимую потребность рассказывать какие-нибудь
истории детям... Потому что д е т ... живут по соседству с добром. Надо только
научить их с умом открывать туда дверь». И здесь К е ст е р вновь называет
себя «школьным учителем», «моралистом», «рационалистом», «правнуком
немецкого Просвещения».
Эта автохарактеристика приложима ко всему его творчеству, «взросло­
му» и «детскому» : единство его создается именно общей системой нравствен­
1 Кроме них, на русском языке опубликованы сборник стихов «Малень­
кая свобода» (1962) и роман «Фабиан» (1975).
8

ных ценностей, представлений о добре и зле. Не уберегаясь порой от
дидактизма и некоторой облегченное™, учитель Кестнер дает читателю свои
уроки.
Чему учит история мальчика Эмиля Тышбайна, у которого украли в
поезде сто сорок марок и который сумел заполучить их обратно с помощью
берлинских мальчишек? Что людям нельзя доверять? «Глупости,— отвечает
герою бабушка.— Все как раз наоборот». Это история о людской доброте и
находчивости, о взаимовыручке и солидарности. Солидарность — одна из
важнейших ценностей в мире детских книг Кестнера. Нет, что говорить, еще,
конечно, не социальная, не классовая — от этого писатель далек, и вряд ли
стоит предъявлять ему требования, которых он по характеру своего мировоз­
зрения заведомо выдержать не готов. Будем ценить его за то, что он способен
предложить. Простая человеческая, мальчишеская солидарность— тоже не
так мало. Она помогает выбраться из беды не только Эмилю Тышбайну. Она
облегчает жизнь Джекки, мальчику-гимнасту из повести «Эмиль и трое
близнецов»: дети, не очень даже знакомые, принимают участие в его судьбе,
раздобывают для него деньги. И Джекки в финале книги обещает такую же
поддержку другим: «Когда я вырасту, а кому-нибудь из вас придется туго,
пусть он меня найдет». Маленький Максик и его друг Йокус фон Покус на
вершине успеха не соблазняются большими деньгами, остаются в родном
цирке, с людьми, которые сделали для них когда-то немало доброго,— это
тоже акт солидарности, человеческой, профессиональной.
Нетрудно заметить, что и в морали, и в счастливых концовках иных
детских книг Кестнера, во всех этих внезапно сваливающихся деньгах,
премиях, вознаграждениях, наследствах есть что-то от сентиментальных
рождественских историй. Везет немногим счастливчикам — а что делать
другим в этом трудном, далеко не всегда добром мире, который сам по себе
ничуть не изменился? Кестнер сам чувствует здесь свою слабость. Оттого он
так охотно посмеивается и над собой, и над своими героями. «С вами никогда
не поймешь, что всерьез, а что в шутку»,— можно бы ему порой сказать, как
бабушке Эмиля Тышбайна. Но самоирония тоже не всегда спасает. В своих
«взрослых» книгах Эрих Кестнер куда более трезв, однако мера ценностей, не
сводимых к деньгам,