После поцелуя [Сюзанна Энок] (fb2) читать постранично, страница - 3

совсем другое — когда к тебе относятся как к ублюдку, да еще и твой собственный родитель. Что ж, он может отдавать столько же, сколько получает. Даже больше. И лучшая часть его ночного времяпровождения заключалась в том, что, хотя никто не понимал, что происходит, маркизу Данстону это было известно. Салливан был совершенно уверен, что и смазливый законный отпрыск Данстона тоже знал об этом, или, во всяком случае, он надеялся, что к этому моменту маркиз был вынужден во всем признаться старшему сыну. И ни Данстон, ни драгоценный виконт Тилден ни черта не могли поделать с этим. Они могли читать местные газеты и тревожиться из-за того, что они натравили его на ничего не подозревающих пэров, но ничего больше.

Салливан засунул уродливую фарфоровую голубку в один из объемных карманов и направился к двери, которая открывалась из гостиной в главный вестибюль. Здесь он снова замер, прислушиваясь.

Никто не шевельнулся, но опять-таки, Брэм сообщил ему, что семейство Чалси проводит вечер на приеме у Гаррингов. К этому времени даже слуги должны были крепко спать.

Пройдя через вестибюль, он свернул в главный коридор, который упирался в комнату для завтраков, за которым, вероятно, располагались кабинет или еще одна гостиная, а затем — кухня. Ему не нужно было идти так далеко. Как раз напротив двери в комнату для завтрака Салливан нашел то, за чем пришел.

— Вот ты где, — прошептал мужчина, его сердце забилось быстрее, когда он провел пальцем по раме с золотыми листьями. Подлинная картина Франчески У. Перрис, созданная вскоре после того, как она вышла замуж за Уильяма Перриса и отказалась от девичьей фамилии Уоринг. Когда она растила его в маленьком домике недалеко от Лондона, когда она пообещала ему, что даже несмотря на то, что его отец не может на законных основаниях признать его, у Салливана все равно есть наследство — от нее.

За исключением того, что Франческа Уоринг Перрис умерла примерно в то же самое время, когда он был ранен в Испании, хотя он и не узнал об этой новости, пока не прошло несколько недель. А затем, когда он вернулся домой пару месяцев спустя, Салливан обнаружил, что в то время как он был достаточно хорош, чтобы сражаться за Британию в качестве офицера, в глазах закона он не имеет вообще никакого статуса. Только не тогда, когда Джордж Салливан, маркиз Данстон, заявил, что все имущество Франчески Перрис принадлежит ему. В конце концов, она была его арендатором на протяжении последних тридцати лет.

Салливан стиснул руку в кулак, а затем снова разжал его. Воспоминания, фантазии о мести — все это могло подождать. В настоящий момент он находился в чьем-то доме, владелец которого, вероятно, никогда не встречался с его матерью, но приобрел или принял в дар ее картины из рук Данстона. Его не волновало, была ли это покупка или подарок. Все, что заботило Салливана — это то, что к рассвету картина снова будет принадлежать ему. Его достояние, его наследство. Его. А Данстон услышит об этой самой последней краже и вознесет молитву, чтобы никто другой не нашел между ними связи.

Вдобавок Уоринг снял со стены вторую небольшую картину какого-то другого малоизвестного художника, затем сорвал со стола в коридоре узкую кружевную скатерть и завернул в нее обе картины. Маленькая хрустальная ваза и серебряный поднос с того же столика тоже отправились в его карманы. Потом он сунул картины под мышку и повернулся обратно в сторону парадной двери. И застыл как вкопанный.

Между ним и утренней комнатой стояла женщина. Сначала он подумал, что заснул возле дома и что ему снится сон — длинные белокурые волосы, отливающие голубизной в лунном свете, ниспадали ей на плечи, словно струи воды. Стройная, неподвижная фигура женщины силуэтом вырисовывалась на фоне тусклого света из переднего окна, белая ночная рубашка мерцала и была почти прозрачной. С таким же успехом она могла стоять здесь голой.

Хотя, если бы ему снился сон, то женщина была бы голой. Салливан оставался неподвижным, ожидая, как бы это ни было маловероятно, что она растворится в лунном свете. В густой тени под лестницей его должно быть практически не видно. Если она не сумеет разглядеть его, то…

— Что вы делаете в моем доме? — спросила женщина. Ее голос дрожал; все-таки она оказалась смертной.

Если он скажет что-то то не то, или резко сдвинется с места, то она закричит. А затем ему придется вести сражение. И хотя Салливан не возражал против этого, борьба могла помешать ему покинуть дом с картиной — а в этом состояла его главная задача. За исключением того, что женщина все еще выглядела… неземным созданием в темноте, и он не мог избавиться от ощущения, что попал в наполненный светом сон наяву.

— Я здесь ради поцелуя, — проговорил он.

Она перевела взгляд с его замаскированного лица на сверток у него под мышкой.

— Тогда у вас очень плохое зрение, потому что это — не поцелуй.

Неохотно, несмотря на то, что занимался размышлениями над тем, как сохранить и свою шкуру, и картину,